Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного - Игорь Курукин

Казначей Никита Фуников-Курцев в год своей казни продал значительную часть своих вотчин Троице-Сергиеву монастырю за огромную сумму в 1400 рублей: «Се аз, царев и великого князя казначей Никита Офонасьевич Фуников с своим сыном с Михайлом продали есмя в дом живоначальные Троици и чюдотворцом Сергию и Никону впрок без выкупа Троецкому Сергиева монастыря архимариту Феодосью да келарю[6] старцу Артемью Мятлеву и всей братье свою вотчину в Московском уезде в Сосенском стану Саларево, да того же села деревни: деревню Раево, да деревню Биберово, да деревню Филатово; впрок без выкупа свою вотчину куплю в Володимерском уезде в Санниче село Ваганово, а в нем церковь Покров пречистыя Богородица в верх, да придел Христовы мученицы Парасковеи, да теплоя церковь чюдотворец Сергей, да деревну Бурдукова, да деревню Завражье, а припущены те деревни в пашню к тому ж селу к Ваганову, со всем с тем, что к тому селу и к деревням истари потягло, куды ис того села и з деревень плуг, и соха, и коса, и топор ходил, и в земле половину хлеба, и рженого и яровова, и со всеми угодьи по старине, как было за мною, за Никитою, и за моим сыном, за Михаилом…»{5} Эти вотчины им покупались и выменивались (надо думать, служба в казначеях приносила немалую выгоду) в течение многих лет, и их единовременную продажу можно объяснить только стремлением в предчувствии опалы перевести недвижимость в деньги, которые можно спрятать. Удалось ли воспользоваться семье этими средствами, неизвестно, но сам казначей был сварен заживо в июле 1570 года.

Другие землевладельцы по разным причинам не верили, что полученные ими взамен прежних новые вотчины останутся за ними, и стремились их продать: «Се яз Мясоед Семенов сын Вислово купил есми у Михаила у Яковлева сына Путилова его вотчину в Белозерском уезде в Надпорожском стану в волости в Робозере деревню Власову Гору на речке на Возме да деревню Ново у Качеозера, обе те деревни з дворы и с пашнею и с покосы и с лесы и со всякими угодьи к со всем с тем, что к тем деревням исстари потягло, куды ходил плуг и коса и топор. А дал есми ему на той вотчине 80 рублев денег да пополнка конь рыж. А купил есми тое вотчину собе и своим детем впрок без выкупа. А мне, Михаилу, ту вотчину государь царь и великий князь пожаловал против моей старинные костромские вотчины; да и государеву цареву и великого князя ввозную грамоту на ту белозерскую вотчину яз Михайло отдал Мясоеду ж…» Этот же московский дьяк Мясоед Вислый «купил есми у Ивана да у Василья у Яковлевых детей Молчанова сына Кишкина их вотчину в Белозерском уезде в Надпорожском стану в волости в Робоозере деревню Белобоковскую да деревню Зуеву пусту, починок Булдеев на речке на Сомсоре, обе те деревни и починок з дворы и с пашнею и с покосы и с лесы и со всякими угодьи и со всем с тем, что к тем деревням и к починку изстари потягло, куды ходил плуг и коса и топор. А дал есми Ивану да Василью на той их вотчине 50 рублев денег да пополнка мерин сер. А купил есми ту вотчину себе и своим детем впрок без выкупа. А Ивану да Василью ту вотчину государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии пожаловал против их старинные можайские вотчины деревни Левоновы; да и государеву цареву и великого князя ввозную грамоту на ту белозерскую вотчину яз Иван да Василей отдали Мясоеду ж…»{6}.

Ушлый дьяк Константин (он же Мясоед) Семёнович Вислый, по-видимому, знал белозерские места, поскольку в молодости был там городовым приказчиком. За годы службы в Дворцовом приказе, в Разбойной избе и других учреждениях он отстроил богатый дом в Москве, накопил состояние, пускал его в оборот, давая деньги в долг боярам и дьякам. Можно полагать, что опытный бюрократ намётанным глазом распознавал среди толкавшихся по приказам просителей потенциальных «клиентов» и не упускал случая скупить имения вотчинников, нуждавшихся в деньгах или не веривших в сохранность своих владений, чтобы с выгодой перепродать их Кирилло-Белозерскому монастырю. Одновременно как человек благочестивый он раздавал по церквам иконы в драгоценных окладах, жертвовал колокола и даже завещал после смерти продать его дом вместе с находившимся в нём имуществом, а вырученные деньги раздать по монастырям{7}.

Вскоре так и случилось. Бездетный дьяк был женат, видимо, на молодой и красивой женщине, которая стала невольной причиной гибели мужа. Шлихтинг рассказывал, что царь приказал похитить жену Вислого и повесить её перед дверями дома дьяка, а в июле 1570 года незадолго до массовой казни на Поганой Луже опричники отрубили голову и самому Мясоеду: «Виновники убийства приносят головы обоих к тирану со словами: „Великий князь, исполнено, как ты приказал“. Тот, ликуя, восклицает: „Гойда, гойда[7]!“ — и остальная толпа палачей вторит его возгласу».

Можно полагать, что и рядовым опричникам переезды и переселения по царскому указу давались нелегко — однако у них были возможности компенсировать это неудобство за счёт «изменников» и прочих земских.

Вотчинники и помещики

Чтобы ходить в походы и исполнять прочие обязанности, дворяне XVI века должны были иметь владения — поместья и вотчины, доходы с которых позволяли им «подняться» на службу. Присоединение к Москве Новгорода, Твери, Рязани нередко сопровождалось «выводом» местной знати и конфискациями её земель (в Новгороде было конфисковано около миллиона десятин), на которых «испомещались» московские выходцы, в том числе из низших слуг великокняжеского дворца и вчерашних холопов. Эти дворяне-помещики в то время ещё не имели фамилий и записывались в документах как «псарь Данилко», «дьяк Ермола», «истопник Антон». Но рядом с ними владения получали и младшие члены знатных семей: родовые владения князей и бояр дробились при наследовании, разорялись и продавались. Поэтому нельзя противопоставлять знатных бояр-вотчинников и дворян-помещиков: в России XVI века нередко один и тот же землевладелец имел и вотчину, и поместье. Уже дед Грозного, «государь всеа Русии» Иван III стал ограничивать право своих вассалов «отъезжать» со службы: в договоры с ними вносились условия, что в таком случае они теряют свои вотчины. С московских слуг стали брать клятвы — «поручные записи», в которых они обязывались великому князю и его детям «служити до своего живота, а не отъехати… ни х кому».

На владение поместьем выдавалась особая «ввозная» грамота — подобная той, что получил только что ставший новгородским помещиком Семён Огарёв. Грамота уведомляла крестьян, что у них появился помещик, а самого нового владельца предупреждала: «А что из тех обеж[8] Семен возьмет себе или своим людям на пашню, и ему с тех обеж на крестьянах своих доходов не имати. А что прибавит на крестьян своего дохода, и он в том волен, только бы не было пусто… А доспеет пусто, и Семену платити великих князей дань и посошная служба самому, а от великих князей в том быти ему в опале». Так государство разрешало помещику заводить свою барскую пашню и «прибавлять» крестьянские повинности — с условием, чтобы он не разорил крестьян и не «запустошил» поместья. Грамоты второй половины XVI века уже прямо указывают крестьянам, чтобы они помещика «слушали во всем, и пашню на него пахали, и оброк ему денежной и хлебной платили, чем он вас изоброчит».

Естественно, высший слой московской знати был лучше обеспечен землёй и рабочими руками. Многие из представителей княжеских и боярских фамилий сохранили родовые земли и владели сотнями крестьянских дворов. Правда, громадных латифундий в то время не было, а обширные владения состояли из десятков разбросанных по разным уездам вотчин. В боярских усадьбах жили десятки, а иногда и сотни слуг-холопов, составлявших «двор» хозяина.

Не самый богатый опричный боярин Алексей Басманов имел вотчины: под Москвой — пустошь Смолинскую заводь, в Переславском уезде — село Елизарово с деревнями, в Дорогобужском — село Тучково, в Кашинском — село Сенькино с деревнями, в Волоцком — село Ильинское; там же — поместье, село Никольское с деревнями, а ещё одно, село Бухалово, в Костромском уезде. Опричному думному дворянину Ивану Воронцову и его брату Василию принадлежали подмосковные вотчины (два села с сорока четырьмя деревнями и пустошами, 12 отдельных деревень и два починка), село Олявидово с двадцатью семью деревнями, тринадцатью пустошами и двумя починками в Дмитровском уезде и два села в Ярославском уезде, а также земли в Ростовском, Боровском, Мещерском и Переславльском уездах — всего почти четыре тысячи четвертей.

Стоявшие ниже рядовые члены «государева двора» также владели приличными вотчинами и поместьями и имели возможность для карьерного роста и получения прибавки к полагавшимся им земельному и денежному окладам. Опричному голове (офицеру) Григорию Полеву принадлежали доставшиеся от родителей четыре пустоши и село Быково с деревнями в Волоцком уезде. Его племянник Богдан владел в Московском уезде родовой вотчиной из шести деревень с пустошами и приобретённым в 1567/68 году сельцом с деревней и пустошью с 212 четвертями земли. Другую свою вотчину — сельцо с двумя селищами, пятью деревнями и двумя пустошами в Дмитровском уезде — Б. И. Полев продал после опричнины за 400 рублей. К немуже перешло бывшее поместье князя Л. Щербатого в Вяземском уезде и еще одно, общей площадью в 398 четвертей «доброй земли». Кроме того, у него имелось 99 четвертей в Кашинском уезде и 166 в Старицком, а всего 663 четверти поместной земли.