Одинокие думы - Томас Мертон

Мертон предпочитал говорить о молитвенном опыте, а не о полезных методах и приемах. Для него, монаха-трапписта, молитва была средоточием всей жизни, которая строилась вокруг Евхаристии, монашеских служб, lectio divina, келейного правила. Он часто писал о молитве в дневнике, но это были только отрывки. Лишь в 1966 году в письме Абдулу Азизу, мусульманину из Пакистана, он сообщил кое-какие подробности: рассказав в общих чертах о жизни в своем гефсиманском скиту - о вычитывании правила, псалмопении, молитвенном размышлении, духовном чтении и служении Мессы, - Мертон добавляет: «Строго говоря, моя молитва очень проста. Я сосредотачиваю всё внимание на присутствии Божием, на Его воле и Его любви. Иными словами, моя молитва - это движение веры, которая только и помогает нам ощутить Божие присутствие. Это похоже на то, о чем сказано у пророков: «Стояние перед Богом, словно видишь Его...», - или на поклонение Богу невидимому, бесконечному и непостижимому, осознание того, что Он - всё... Так я обычно молюсь и медитирую. Я не «думаю о чем-то», но ищу Лик Невидимого, Того, Кого мы никогда не найдем, пока не затеряемся в Нем»[16].

В целом взгляды Мертона на молитву вполне традиционны. Это и не удивительно - ведь поступив в Орден траппистов вскоре после пламенного обращения, он как молодой послушник был хорошо образован. Впрочем, и позже, во всё время своей монашеской жизни, вплоть до самой своей гибели, он продолжал читать - отцов-пустынников, Учителей Церкви, христианских мистиков, а в последние годы и не только христианских.

Следуя традиции, Мертон учил, что молитва, вырастая из веры и жизни по воле Божией, постепенно взращивается благодатью и никогда не принимает застывших форм; что ее предел - созерцание, «высшее выражение умственной и духовной жизни человека»[17]. В своих книгах Мертон писал о безмолвной и непрестанной молитве, богослужении, lectio divina, но более всего - о молитвенном размышлении и созерцании[18]. Их он считал жизненно важными на пути человека к личному приобщению к Богу и к своему истинному «я». «Молитва, молитвенное размышление и созерцание совсем не бесполезны для современных людей, напротив, они в высшей степени значимы»[19], - писал он. Впрочем, об этом мы поговорим чуть позже.

В примечаниях к «Водам Силоама» Мертон так определил молитвенное размышление: «Внутренняя молитва. Путь, ведущий к более тесному единению с Богом; мысль, раздумье; любящее, питаемое благодатью устремление ума и воли»[20]. Молитвенное размышление, по мысли Мертона, - один из кратчайших путей к единению с Богом. Нередко именно оно вплотную подводит к созерцанию, в котором есть два уровня: один соответствует осознанию вопроса, а другой - осознанию ответа[21]. «Молитвенное размышление обычно приводит к осознанию вопроса»[22] и служит прекрасным подспорьем в духовной жизни для большинства верующих. Однако о его методах и приемах Мертон не писал, полагая, что о них уже сказано достаточно и что люди часто неправильно их понимают и вредят сами себе. Не писал он и о темах для размышлений, которыми полны руководства по молитве. Настоящая молитва, по его мнению, выходит за границы возможных тем, и держаться за них - значит себя обкрадывать. Для Мертона молитвенное размышление - не «метод» и не «система», а «внутреннее расположение», «неослабное внимание, полное веры, благоговения, ожидания, мольбы, доверия и радости»[23].

Мертон часто записывал в свой дневник навеянные молитвой мысли о монастыре и о природе вокруг него. Его духовность была глубоко укоренена в жизни. Он учил, что молитвенное размышление, которое действительно готовит ум и сердце ко встрече с Богом, дается порой нелегко и требует времени, сил и решимости. Оно, - как писал Мертон - во-первых, «освобождает от привязанности к вещам и от суетных забот», а во-вторых - «помогает ощутить Божие присутствие ... непрестанно с любовью внимать Богу и всецело на Него полагаться»[24]. Успех на этом пути не измеряется ни глубиной приходящих на ум идей, ни душевным комфортом. Главное здесь - выйти за пределы собственного разумения и войти во мрак, где уже не мыслят о Боге, а «неустанно устремляются к Нему чистой верой, надеждой и любовью»[25]. Так достигают того, о чем уже говорилось, - уровня, где сознают ответ; так достигают созерцания. Молитвенное размышление заканчивается там, где начинается «созерцание и реальное единение с Богом»[26].

Созерцание Мертон считал высшим проявлением молитвенной жизни. Следуя традиции христианских мистиков, он различал созерцание активное и пассивное, рождающееся по вдохновению свыше (infused contemplation). В сущности, активное созерцание и зрелое молитвенное размышление - одно и то же. Оно готовит нас к чему-то большему, помогая преодолеть наше ложное «я», разглядеть присутствие Божие в жизни и в мире. Пассивное же созерцание, - писал Мертон, - это «переживание близости Бога, которое рождает в душе Он Сам, давая ей непосредственно, но сокровенно и тайно, опытно познать Его, как Он есть»[27]. В своих взглядах Мертон вполне согласен со своими великими предшественниками. Его ранние тексты написаны под большим влиянием св. Иоанна Креста и св. Терезы Авильской. Позднее же его кругозор расширился до Иоанна Руйсбрука, Генриха Сузо, Иоганна Таулера и даже до Мейстера Экхарта[28].

Созерцание, по мысли Мертона, - это признак полноты и зрелости христианской жизни. Ради созерцания человек сотворен Богом; оно - высшее духовное делание, предваряющее видение райского блаженства, доступное уже за пределами земной жизни. Мертон писал, что созерцание - это «сама жизнь, полная сил и трезвения, глубоко сознающая саму себя»[29]. Он считал, что к совершенному созерцанию призван каждый, и ссылался при этом на отрывок из Евангелия от Иоанна, где Христос во время Тайной вечери обещает ученикам единение с Богом в Духе Святом. Однако достигают его немногие. Оно, согласно Мертону, одновременно и дар, нечто, рождаемое в душе Самим Богом, и плод усилий и молитв. Душа приобщается к созерцанию по мере того, как молитвой и размышлением освобождается от ложных устремлений.

Книги Мертона дают представление и о пути, который проделывает душа от зрелого молитвенного размышления к созерцанию, дающему ей мир и силу. Поначалу душа знает только боль и мрак. Иначе говоря, пытаясь дотянуться до Бога, она поднимается над мыслью и чувством, но попадает во мрак, где ей необходимо сокрушение и спасающее от самообольщения осознание своей ничтожности перед Богом. Видя свою греховность, душа испытывает благоговейный страх и понимает, как она ничтожна. Свет, который Бог изливает в душу, Мертон сравнивал с лучом солнца, падающим на больной глаз: бесконечная чистота Бога ранит несовершенную душу, повергает ее в трепет и ведет к покаянию. Как писал Мертон, «ночной мрак выправляет помышления сердец. Безмолвная «ночь веры» делает их простыми и чистыми»[30]. Сойдя в средоточие собственной ничтожности, взыскующая Бога душа бывает ведома Духом и подходит к «бездне непознанного, но стоящего рядом, Того, Кто ближе к нам, чем мы сами к себе»[31].

Тому, кто открывает свою ничтожность, приходится нелегко. Для него настает «темная ночь души», как писали христианские мистики, - происходит внутренний переворот, молитва делается сухой, молитвенное размышление приедается, а богослужение тяготит. В этот решающий момент молитвенной жизни многие отступают, ибо вместо Бога находят один только мрак. Истинное созерцание зарождается в пустынном и безводном краю, но всякий забредший туда получает, по мнению Мертона, верный знак - казалось бы, всё потеряв, он ощущает, что нечто приобрел, что Бог действует в нем несмотря ни на что. Пустыня делается местом очищения.

Тот, кого необъяснимо, но властно влечет в пустыню и мрак, находится в преддверии созерцания. Ему иногда кажется, что Бог оставил его, и он вопрошает о смысле и цене собственной жизни, или - как писали Камю и Сартр - заглядывает в экзистенциальную бездну. Но христианину вовсе не надо смиряться с абсурдностью бытия в абсурдном мире. Ему достаточно совершенно забыть о себе и начать молиться по-настоящему. Видя, что Бог живет в нем, христианин больше не думает о том, что его любит какой-то далекий Создатель.

Пребывая во мраке, человек вдруг понимает, что нашел живого Бога, «что именно в этом непроницаемом мраке он обладает Богом так полно, как только возможно в этой жизни... он видит, что глубокую ночь сменяет день, а его вера делается зрячей»[32]. В созерцании человек исчезает в Боге - «остается один только Бог»[33]. Во мраке он приобщается к Богу, ищет Бога и находит, не находя, «знает, не зная, а вернее - поднимаясь над знанием и незнанием»[34]. Опустошив себя, человек находит Бога, Который Сам оказывается «пустотой», «небытием», потому что совершенно неотмирен и в то же время пребывает в мире. Бог выше всякого человеческого разумения. Великие христианские мистики, традицию которых Мертон наследует, тоже говорили о Боге как о «ничто». Бог бесконечен и поэтому находится за пределами всякого «что», за пределами всего умопостигаемого, воспринимаемого и выразимого. Как писал Мертон, «совершенная пустота превосходит всё сущее, но во всём пребывает, в ней сокрыто истинное бытие»[35].