Зима на Майорке - Жорж Санд

превратился в облачивший наши тела ледяной саван, и мне казалось, что меня сковал паралич.

Мы никак не могли привыкнуть к удушливому запаху, исходящему от braseros1 (местной разновидности каминов), и наш больной начал мучиться и кашлять.

[1 Специальное приспособление из круглого листа меди, напоминающее блюдо, наполнялось тлеющим древесным углем или торфом и помещалось под круглый стол. Плотная, свисающая до пола скатерть удерживала идущее от него тепло, благодаря чему сидящие за столом люди могли держать ноги в тепле. Braseros (обогреватели) до сих пор можно встретить в Испании, правда, в наши дни эти приборы работают от электричества. (Комментарий Берни Армстронга)]

С этого времени нас стали страшиться и опасаться все местные жители, считавшие нас жертвами, а, следовательно, и переносчиками туберкулеза легких, что, согласно распространенному в испанской медицинской науке мнению об «инфекционности» болезней, было для них понятием тождественным чуме.

Один богатый доктор, который соблаговолил прийти к нам по вызову за умеренное вознаграждение в размере 45 франков, заключил, что он ничего не обнаружил, и поэтому ничего не назначил. За его осведомленность, ограничивающуюся знанием одного-единственного рецепта, мы прозвали его Malvavisco1.

[1 исп. malvavisco – лекарственный алтей (бот.)]

Еще один доктор любезно откликнулся на нашу просьбу о помощи. Однако аптека в Пальме не располагала даже самыми необходимыми лекарствами; тем единственным, что мы смогли там приобрести, было какое-то отвратительное снадобье. К тому же болезнь стала усугубляться. И никакая наука, и никакой уход были не в силах остановить развитие болезни.

Одним утром, находясь наедине со страхом перед нескончаемостью дождей и мучительным состоянием нашего друга, что имело между собой непосредственную связь, мы получили письмо от сеньора Гомэза, изложенного в повелительной манере, с соблюдением всех норм официального стиля испанского языка. В нем было заявлено, что нами удерживается лицо, являющееся переносчиком опасной болезни, в связи с чем в его, Дона Гомэза, доме распространяется страшная инфекция, которая может послужить причиной преждевременного ухода из жизни членов его семьи, и, исходя из всего вышесказанного, он просит нас покинуть территорию его усадьбы в максимально ближайшие сроки.

Мы без малейшего сожаления восприняли известие о необходимости нашего выселения, ибо уже решили, что, в любом случае, мы не можем здесь оставаться дальше, иначе мы рискуем однажды, так и не поднявшись со своих постелей, оказаться утопленниками. Вот только перевозка нашего больного, принимая во внимание доступные на Майорке средства передвижения и преобладающие погодные условия, могла стать для него весьма небезопасной. Следующей проблемой был вопрос, куда податься, поскольку молва о постигшей нас «чахотке» разлетелась в мгновение ока, и у нас не оставалось надежды на то, что нам вообще посчастливится найти хоть какую-либо крышу над головой, даже на одну ночь, даже ценою золота. Мы также понимали, что люди, которые прежде готовы были нас принять у себя, не могут не являться носителями всеобщих предрассудков; к тому же, как только они вступили бы с нами в контакт, их уже не миновала бы угроза изоляции, подобно той, в какой очутились мы. Если бы не французский консул, проявивший чудеса гостеприимства, разместив нас всех в своем доме, нам бы пришлось, следуя примеру истинных богемцев, расположиться табором в какой-нибудь пещере.

Вскоре нас ожидало еще одно чудо – мы нашли себе убежище на зиму. В Картезианском монастыре, который находился в Вальдемосе, мы встретили одного бежавшего испанца, который скрывался в этих стенах по одному ему известным причинам политического толка. Однажды, во время посещения монастыря (которым я была очарована), наше внимание привлекли изысканность манер этого человека, красота его супруги, исполненная скорби, простая, но уютная меблировка их кельи. Как оказалось, эта загадочная чета торопилась как можно скорее покинуть страну, и они были счастливы оставить нам свою мебель и свою келью ровно настолько, насколько мы были счастливы все это приобрести. Таким образом, за вполне умеренную сумму в тысячу франков мы вступили во владение целым хозяйством, стоимость которого могла бы соответствовать во Франции сумме в сто экю. Следует сказать, что в предметах первой необходимости на Майорке всегда наблюдается большой недостаток, они дороги, и ими очень нелегко обзаводиться.

Вид на Картезианский монастырь, Вальдемоса (Г. Сегур, литография)

Мы провели четыре дня в Пальме (правда, старались надолго не отлучаться от камина, который, к нашему счастью, имелся у консула; ведь ливни все еще продолжались). В связи с этим, ради описания майоркинской столицы, я ненадолго прерву свое повествование. По причине своей недостаточной компетентности в вопросах археологии, я с удовольствием сейчас представляю своему читателю нашего гида, г-на Лорана, который годом позже изучал этот город и сделал немало рисунков с наиболее красивыми видами Пальмы.

Конец первой части

Часть вторая

Глава I

Несмотря на то, что в течение четырех столетий Майорка принадлежала мусульманам, тому осталось совсем мало свидетельств. В Пальме единственным из них остается баня.

Не сохранилось и следов пребывания римлян. О карфагенском завоевании напоминают лишь несколько руин неподалеку от древней столицы Алькудия. А легенду о майоркинских корнях Ганнибала г-н Грассе де Сен-Совер принимает за одну из любимых баек местных жителей. Тем не менее, эта история может вполне претендовать на правду1.

[1 «Майоркинцы утверждают, что Гамилькар [Гамилькар Барка (умер в 229 г. до н. э.) – карфагенский полководец и политический деятель] во время своего плавания из Африки в Каталонию останавливался вместе со своей беременной женой на их острове. В этом месте был построен храм, посвященный Люцине. Там и родился Ганнибал. Та же самая легенда упоминается в «Истории Майорки» доктора Дамето».

(Ж. Грассе де Сен-Совер) – Примечание автора.]

В мавританском стиле уже многие века строятся любые, даже самые заурядные здания. Прежде чем несведущие путешественники, к коим я отношу себя, перестали обольщать себя тем, будто бы им на каждом шагу встречается подлинный памятник древней арабской архитектуры, г-ну Лорану потребовалось опровергнуть некоторые результаты археологических исследований, проведенных его предшественниками.

«В Пальме, – пишет г-н Лоран, – я не встретил ни одной по-настоящему старинной постройки. Наиболее интересные сооружения, как с точки зрения архитектуры, так и с точки зрения их давности, относятся к началу шестнадцатого века, однако грациозный и яркий стиль той эпохи, в котором все эти здания выдержаны, воплощен здесь в иной манере, нежели у нас во Франции.

Над первым, основным, этажом этих зданий есть