Западня - Мелани Раабе

Мысленно он проклинал себя за эти слова. Что он творит?

– Было бы мило попробовать, – сказала она.

И собралась уходить.

– Спасибо, что уделили мне время. И простите, что потревожила вас.

Она уходила в ночь. Йонас чуть постоял, глядя ей вслед, развернулся, начал подниматься по ступенькам крыльца.

И остановился от удивления.

Его водолазный колокол куда-то исчез.

11

Мышцы горят. Я полна решимости подойти ко «дню икс» во всеоружии, поэтому физические упражнения – тоже. Если я хочу в экстремальной ситуации, которая мне еще только предстоит, иметь хоть какие-то шансы, то должна быть готова не только психологически, но и физически. Тренированное тело лучше переносит стрессы. Поэтому я тренируюсь. У меня в подвале – небольшой фитнес-зал, в котором я уже сто лет не была. Давным-давно у меня вдруг заболела спина, и я с помощью персонального тренера, самодисциплины и тренажеров привела себя в порядок. С тех пор у меня было немного причин обращать внимание на свое тело. Я в меру стройна и в относительно неплохой форме, а как буду выглядеть в купальнике – мне совершенно параллельно. В моем мире нет пляжей.

Упражнения – это хорошо. Только теперь, когда снова возвращаюсь в собственное тело, я понимаю, насколько забросила его в последние годы. Жила только головой, а мои руки, ноги, плечи, спина, мои ладони и ступни – о них я просто забыла. И как хорошо снова оказаться в собственном теле, я тренируюсь упорно, я наслаждаюсь болью при последнем повторении, когда поднимаю вес, это жжение, это пронзительное ощущение в мышцах говорит мне о том, что я все еще живу. Со мной что-то происходит. Тело помнит другое, чем мозг. Пробежки в лесу и ноющие икры. Танцы всю ночь напролет и гудящие ступни. И это ощущение, когда в жаркий день ныряешь в озеро, и сердце на мгновение замирает, а потом опять начинает биться. Тело напомнило мне, что такое боль. И что такое любовь, когда тебе смутно, темно и пурпурно. И я понимаю, как давно никто меня не волновал и как давно я ни у кого не вызывала волнения.

Мне захотелось убежать от этого нахлынувшего вдруг томительного и плотского, как сырое мясо, чувства. А я и бегу – да только по конвейерной ленте тренажера. И как ни ускоряйся – все равно остаешься на месте. Хватит об этом думать – я увеличиваю скорость движения беговой дорожки на два, а потом и на три деления.

Пульс зашкаливает, почти задыхаюсь – и вдруг вспоминаю прошлую ночь. Ужасный кошмар, из которого с большим трудом выбралась и проснулась, задыхаясь и суча ногами под одеялом. Это был не обычный кошмар с Ленценом, гораздо хуже. Все было как-то особенно ужасно. Как-то особенно осязаемо. И мой страх. И ухмылка Ленцена. И кровь Шарлотты на его руках.

По крайней мере, одно хорошо с этим кошмаром. Теперь мне окончательно понятно: придется подчиниться необходимости и обойтись без Шарлотты. Не хочется, но придется. Подсознательно мне это было давно ясно, но страх делал меня эгоисткой и не позволял взглянуть правде в глаза. Мне не хотелось встречаться с Ленценом, не имея поблизости преданного мне человека, но при этом я совершенно игнорировала то, что подвергаю Шарлотту опасности, заставляя ее быть рядом с убийцей. Я же не знаю, почему он убил и как – намеренно или в состоянии аффекта, и сколько людей он отправил на тот свет до Анны или после, я же абсолютно ничего об этом не знаю. Не хочу, чтобы Шарлотта с ним встречалась, и надо позаботиться о том, чтобы этого не произошло. Маловероятно, конечно, что он на нее набросится, но надо исключить любой риск.

Надо прямо с утра взять телефон, позвонить Шарлотте и сказать, что в день интервью она свободна. И тогда я останусь с Ленценом наедине.

Заканчиваю тренировку, выключаю беговую дорожку, вся мокрая от пота схожу с нее. Тело измотано до предела, и мне нравится это чувство. По дороге в ванную прохожу мимо своей невзрачной чахлой орхидейки, которая робко притулилась на подоконнике в холле. Сама не знаю, почему вдруг у меня появилась потребность перенести ее из оранжереи в дом и начать за ней ухаживать. Вхожу в ванную, кое-как стягиваю через голову мокрую, прилипшую к телу майку. Встаю под душ, включаю теплую воду и наслаждаюсь, всей кожей чувствую, как вода течет струйками по плечам, по спине, по бедрам. Мое тело вновь пришло в себя, словно очнулось после долгих лет бесчувствия.

Внезапно у меня возникает страстное желание испытать еще кое-что. Хочу грохочущего рока, чтобы аж лопались перепонки, хочу пьяного алкогольного головокружения, хочу смертельно острой еды, хочу любви.

А память перечисляет все, чего я лишена в своем мире: бродячая кошка, которая вдруг начинает тереться об ногу. Монетка на тротуаре. Подъем в лифте, полном напряженного людского молчания. Послание на фонарном столбе: «В прошлый четверг я увидел тебя на концерте Coldplay и потерял в толпе, тебя зовут Мая, без Й, у тебя каштановые волосы и зеленые глаза, прошу, набери номер 0176-…». Запах горячего асфальта летом. Укус осы. Забастовка железнодорожников. Полная остановка вагона. Сцена под открытым небом. Импровизированный концерт. Любовь.

Выключаю воду, переключаю мысли. Очень многое надо сделать.

Не прошло и десяти минут, а я уже снова в своем кабинете и снова пишу, а на оконном стекле расцветают первые ледяные цветы.

10. Софи

Это чудесное мгновение между сном и пробуждением.

Засыпая, Софи погружается в непрекращающийся кошмар. А когда просыпается, на нее обрушивается страшная реальность. Но это короткое мгновение между – оно абсолютно чудесно.

Но и сегодня тоже это мгновение было кратким, как взмах ресниц, и Софи чувствовала, как все возвращается. Бритта мертва. И следом – отчаяние. Бритта мертва, Бритта мертва. Ничего больше не будет по-прежнему.

Она часами лежала в постели без сна, пока однажды, после многих бессонных ночей, глаза вдруг сами закрылись. Сейчас, проснувшись, она пыталась разобрать красные цифры на дисплее радио с будильником. Без чего-то четыре. Она и двух часов не проспала, но понимала, что оставаться в постели бессмысленно.

Откинула одеяло на край кровати и вдруг замерла на месте. Перед внутренним взором возникло то, что она увидела в доме Бритты. Что-то там было не так. Что-то там было изначально нарушено. Ночами напролет она лежала без сна и все думала и думала об этом, но мысль ускользала, ее никак не удавалось ухватить. И вот сейчас ей показалось, что во сне она снова заметила эту важную деталь. Софи закрыла глаза, задержала дыхание – но самое главное в этом сне ускользало от нее. Она встала и бесшумно, чтобы не разбудить Пауля, вышла из комнаты, закрыла за собой дверь. И только тогда облегченно вздохнула, Пауль не проснулся. Меньше всего в этот момент было нужно, чтобы ее жених заметил, что она не спит, вскочил, начал ее искать и приставать со своими навязчивыми утешениями. И уж последнее, что она была готова перенести, это очередной вопрос Пауля: как ты?

Софи зашла в ванную, разделась и встала под душ. Она чувствовала, как дрожат коленки. Будто после марафона. Она давно ничего не ела. Открыла воду. Из душа начало сочиться что-то липкое и вязкое, будто не до конца отвердевшая амброзия, пища богов. Софи закрыла глаза, подставила лицо под струи. Вода медленно стекала по ней, липкая, как мед. Нет, не совсем как мед, подумала Софи. Скорее, как кровь. Она открыла глаза и увидела, что была права. Кровь, кругом – кровь. Липкая, густая, она текла по ее телу, собиралась в маленькое озерцо в чашечке пупка, капала с кончиков пальцев. У Софи перехватило дыхание, она закрыла глаза и начала считать про себя. Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять. Собралась с духом и открыла глаза. Вода снова была прозрачной и жидкой.

Не прошло и пяти минут, как Софи, насухо вытертая и одетая, была в своей мастерской. Бесчисленные уже написанные холсты. Запах масляных красок и акрила. Последнее время она много работала, и мастерская постепенно становилась ей мала. Как и вся квартира. Она давно могла позволить себе больше места, гораздо больше. Если бы захотела. Ее новый галерист покупал картины, как горячие пирожки, и по таким ценам, о которых она никогда не осмеливалась и мечтать. И в конторе у Пауля дела идут прекрасно. Софи оставалась в квартире исключительно из сибаритства. Ей абсолютно не улыбалась вся эта возня с риелторами. Но, похоже, время пришло.

Софи подошла к мольберту, смешала краски, взяла кисть и начала писать, быстро, без раздумий, размашисто, большими мазками. Когда, измотанная и запыхавшаяся, закончила – на нее с холста мертвыми глазами смотрела Бритта. Софи отступила на шаг, еще на один, потом повернулась и, покачиваясь, вышла из мастерской.

Живопись была для нее убежищем, где она всегда находила облегчение. Но в последние недели и здесь были только кровь и боль.