Сборник исторических миниатюр - Елена Муравьева

Подобная версия имеет свою логику.

Летом 1945 года, готовясь к штурму японских островов, армия США столкнулась с жесточайшим сопротивлением противника. Примером стойкости японской армии стала битва за Окинаву, в ходе которой за четыре месяца американцы потеряли 72000 военнослужащих, а японцы вместе с мирным населением — свыше 100000 человек.

С оглядкой на это будущее не сулило американцам легких побед. Напротив, впереди «маячили» кровопролитнейшие баталии с 35‑миллионами жителей страны восходящего солнца, которых в случае тотальной мобилизации, японское правительство обещало поставить «под ружье».

И новые, и новые жертвы среди личного состава.

Кстати, для тех, кто немного позабыл историю…

Япония первой напала на США, а также многие другие азиатские страны.

Япония применяла пытки американских, британских и голландских военнопленных; уничтожила 15 миллионов китайцев во время оккупации и проводила на китайском населении испытания биологического оружия.

С «помощью» Японии Китай вышел на второе место, после Советского Союза, по потерям во второй мировой войне.

Вот история той поры…

Восьмерых членов экипажа сбитой над Японией американской «летающей крепости» — бомбардировщика Б-29 — вскрыли заживо без наркоза в анатомическом театре: профессора демонстрировали своим студентам, как следует вырезать бьющееся сердце, функционирующую печень и отдельные доли мозга находившихся в сознании жертв. Причем это не был акт продуманного мучительства. Отнюдь. С точки зрения японцев американцы опозорили себя, сдавшись в плен, и опустились ниже уровня животных. Соответственно, они и не заслуживали иного обращения.

На войне, как на войне

Но разве одна жестокость оправдывает другую? И позволительно ли ради спасения одних жизней приносить в жертвы другие?

К сожалению, эти риторические вопросы не очень актуальны на войне. Когда гремят пушки и льется кровь важно, и кто кого передумает, и кто кого быстрее перестреляет…

В Вашингтоне царило единодушное мнение, что ради спасения американских солдат, ради приближения конца войны, можно и нужно пустить в ход супербомбу. Впрочем, о реальных возможностях нового оружия военные знали понаслышке и воспринимали атомную бомбу, как очередное боевое изобретение большей, чем прежде, разрушительной силы.

Современники тех событий в один голос утверждали: никто не осознавал, насколько кардинально изменился характер войны с появлением атомного оружия. Понимание этого пришло гораздо позже.

Понедельник атомной эры

Пока, без понимания, ясным солнечным утром в понедельник 6 августа 1945 года в 2 часа 45 минут по местному времени бомбардировщик с личным названием «Энола Гей» с урановой бомбой «Малыш» на борту стартовал с острова Тиниан в направлении Японии.

Через шесть часов город Хиросима перестал существовать. Находившиеся ближе всего к эпицентру взрыва люди (а это были мирные жители) умерли мгновенно, их тела обратились в уголь. Но…вот уж феномен природы…световое излучение, пройдя через тёмный рисунок одежды в кожу, оставило силуэты человеческих тел на стенах. Представьте: человека нет, нет его трупа, а тень осталась. Ужас.

Всего в Хиросиме погибло от 70 до 80 тысяч человек. Почти столько же умерло через три дня в Нагасаки. Потом началось действие радиоактивного заражения и других пост–эффектов, увеличив к концу 1945 года число пострадавших до полумиллиона.

Зато ожидаемый политический эффект был достигнут в ближайшие сроки. Демонстрация чудовищной разрушительной мощи нового американского оружия и наступление Советской Армии убедили императора Хирохито в том, что японская нация поставлена на грань гибели. Поэтому уже 2 сентября на борту американского линкора «Миссури» был подписан акт о безоговорочной капитуляции Японии, завершив крупнейшую в истории человечества вторую мировую войну.

Рыцари без страха и упрека

Мир, наступивший после атомного эксперимента, пропаганда тоже представила по–разному.

У нас ходили легенды о том, что американские летчики, уничтожившие Хиросиму и Нагасаки, мучаются от угрызений совести, сходят с ума от стыда и ужаса, заканчивают жизнь самоубийством. В американских же реалиях летчики считались героями и спасителями Отечества. Естественно, ни о каком раскаянии речь не шла.

Единственный, кто действительно провел остаток жизни в психиатрической лечебнице, был полковник Клод Изерли, который с самолета сопровождения передал на борт «Энолы Гэй» приказ: «Бомбите первую цель!». Остальные летчики в большинстве своем прожили на удивление долгие жизни и, хотя выступали против ядерного оружия, свои действия в августе 1945 года никогда не осуждали. Напротив, свято верили, что таким образом они уберегли миллионы жизней не только соотечественникам, но и японцам, которых милитаризм готовил в жертву своим амбициям.

Пол Тиббетс — командир «Энолы Гэй» — умер в возрасте 92 лет в 2007 году, дослужившись до чина бригадного генерала, став героем нескольких кинофильмов, написав книгу. В своих интервью он утверждал: «Если вы поставите меня в такую же ситуацию, то да, чёрт побери, я сделаю это снова».

Без купюр

В 2005 году Пол Тиббетс подробно ответил на вопросы американского русскоязычного журнала «Чайка». Вот несколько выдержек из этого материала, прекрасно иллюстрирующие реальную картину тех событий и взгляды человека, совершившего атомную бомбардировку.

«— Генерал, чем вы можете объяснить, почему именно на вас выпал жребий бомбить Хиросиму?

— В этом много случайностей. Но, думаю, была и логика. В 29 лет я был майором, имел за плечами сотни боевых вылетов и считался одним из самых опытных летчиков тяжелой бомбардировочной авиации…

Как–то…меня пригласили на беседу с каким–то лейтенант–полковником Лансдейлом. В ходе ее я понял, что он знает обо мне больше, чем я сам. Жена и родители уже после войны рассказывали мне, как их «прочесывали» агенты ФБР. Лансдейл дал «добро» на мою кандидатуру, затем последовали еще десятки собеседований в инстанциях — все выше и выше — и, в конце концов, мне дали назначение возглавить группу‑509. Шутя, я свою группу называл «Личная авиация Пола Тиббетса».

…Вкратце задача была проста и ужасна — начать атомную войну. Но о нашем истинном назначении даже в моей «армии» знали только единицы.

— Где и как вы готовили эту войну?

— Я имел примитивные понятия о странном мире нейтронов, протонов и радиации. Ученые, как могли, популярно доводили до нас общие сведения.

…Перед группой‑509 стоял ряд практических проблем. Как донести до цели бомбу? С какой высоты бросать? С какой скоростью? При каких метеоусловиях? Как самим ускользнуть от взрывной волны и радиации? Над этим мы работали 11 месяцев, до июля 1945 года. «Момент истины» был назначен на август, без обозначения конкретной даты.

— Каким вам запомнился день 6‑го августа?

— Накануне у меня был приятный момент. По летной традиции, командир судна вправе дать самолету имя по своему выбору. Я остановился на «Энола Гэй», имени моей матери. Она потом до самой смерти гордилась выпавшей ей честью.

— Кстати, почему выбран именно этот город?

— Вообще–то в «черном списке» было пять городов. «Приоритеты» определялись военной значимостью объектов и метеоусловиями. Мы не имели права на ошибку и в случае плохой видимости должны были лететь на запасную цель, либо возвращаться с бомбой на базу.

— Какой вам запомнилась сцена атомного взрыва?

— Никакой. Это потом в фильмах стали показывать, как мы рассматриваем клубы атомного гриба. На самом деле, его видел только один член экипажа, стрелок–радист Боб Карон, сидевший в хвостовой части самолета. Он сделал несколько снимков любительской камерой. Профессиональные получены с двух самолетов сопровождения, на которых летели фотографы, операторы и ученые.

В 9:15 наш самолет стал на 4,5 тонны легче. «Малыш» устремился вниз и через 43 секунды взорвался на высоте 600 метров над городом. Теперь нашей главной задачей стало спастись самим и удрать от взрывной волны. Этого нам не мог гарантировать даже Оппенгеймер. В какой–то момент машину словно огрели огромным хлыстом. Нас стало трясти как грушу, но самолет выдержал, вторая волна оказалась уже слабее.

Я взял микрофон и объявил: «Друзья! Мы совершили первую в истории атомную бомбардировку». Уже потом кинематографисты припишут мне фразу: «Боже, что мы натворили!»

— Хорошо, не было слов, но что на душе? Все–таки 80 тысяч погибших в один момент…

— Понимаете, для каждого рода войск война смотрится по–разному. Летчики–бомбардировщики практически не видят «результатов» своей работы и потому относятся к ней по большей части без конкретных эмоций. Что–то там произошло, но что, не разглядишь. И потом, цифра 80 тысяч весьма условная. Никто точно не знает, больше она или меньше.