Кордес не умрет - Гансйорг Мартин

Как я теперь представлю, что эти слова он произнес за несколько часов до смерти, у меня мурашки бегут по спине.

Итак, по поводу перемены фамилии он говорить со мной не захотел. Я его не стала принуждать. Пауза.

Я уже собралась возобновить разговор, но Кордес меня опередил:

— Ну, прекрати эту пытку, Бетина. Во всем этом есть нечто неприятное, не так ли?

Я сама ему это хотела сказать и не собиралась его щадить.

Я вынула из сумочки письмо Кордеса к Корнелии и выложила его на стол.

— Вот твое письмо, — сказала я.

Больше мне нечего было сказать.

Он взглянул на письмо, схватился за него, побледнел и поперхнулся:

— Ах, это… Корнелия — твоя… наша… Да, так. Что я тогда мог понять?.. Боже мой… Она ведь… Ее фамилия…

— Ее фамилия — Этьен, — сказала я. — Так же, как и у моего второго мужа, и у меня… Я тебя не упрекаю, Курт. Вообще-то людям твоего возраста на следует влюбляться в таких юных девушек. Но это уже из другой оперы. Чистая случайность, что письмо попало в мои руки, Курт. Я сразу узнала твой почерк, как только увидела адрес, вскрыла конверт и — пардон! — прочла письмо.

И вот теперь я здесь, чтобы тебе его вернуть. Возьми его, если хочешь, разорви и выброси. Короче, делай с ним все, что тебе заблагорассудится. Только оставь мою… оставь Корнелию в покое, слышишь? Это все.

— Да… — прошептал он и закурил сигарету. Руки, подносившие к ней зажигалку, дрожали.

Он посмотрел в окно на реку в сгущающихся сумерках и тихо сказал:

— Я должен был уловить сходство. Она так похожа на тебя, Бетина! Такая же походка, такой же грудной голос, такая же хрупкость, как у тебя. Она могла вскружить мне голову, я потерял бы самообладание и…

— Прекрасно, — сказала я, вовремя его остановив, потому что его взгляд был устремлен на меня, а глаза подернулись влагой. Меня это оставляло холодной, но приводило в замешательство и внушало беспокойство.

— Однако потеря самообладания отцом влечет за собой пять лет тюрьмы, не говоря уже о трагической судьбе девушки…

Он взглянул на меня как-то по-особому:

— Ты изучала юриспруденцию?

— Нет, мой муж был адво… — Я замолчала, но было уже поздно.

— Был? — Кордес отреагировал мгновенно: прищуренные глаза, напряженное внимание во взгляде.

— Да. Он умер, — сказала я. Запираться было бесполезно.

— Значит, ты опять вдова! И… — Он помедлил. — Да, но тогда… Мы, без сомнения, снова на законных основаниях муж и жена, Бетина. Что ты думаешь? Извещение о смерти было ложным, значит наши супружеские отношения никто не отменял, не так ли? — Он положил свою ладонь на мою.

Я отдернула руку. У меня не было слов.

— Я надеюсь, ты шутишь, — выговорила я с трудом.

Улыбка больше не освещала его лицо.

— О соответствующих статьях закона я информирована, — продолжила я, прежде чем он успел что-либо возразить. — Необходимо понять, что мы разведены.

— Но ты ничего не сможешь сделать: твое второе замужество было незаконным, и родственники твоего мужа вправе оспорить завещание!

— Пусть тебя это не беспокоит. — Я улыбнулась. — Во-первых, у Альберта нет родственников, во-вторых, оставил он мне не так уж много, и, в-третьих, я научилась стоять на собственных ногах.

Я глубоко вздохнула.

— Собственно, если я тебя когда-либо и любила — о чем сейчас сожалею, — продолжала я, не повышая голоса, — то после твоего флирта с Корнелией это уже невозможно.

— Но я же не знал… — протестовал он.

— Предположим. Но, узнай Корнелия, что мужчина, в которого она, вероятно, влюбилась, не больше и не меньше, как возлюбленный супруг ее матери и ее собственный отец; узнай она это — какой шок получит бедная девочка! После этого она уже совсем по-другому будет относиться к мужчинам, видя в каждом из тех, кто ее старше, потенциального папочку. Да и незачем ей менять отца, так много для нее сделавшего за другого, не сделавшего ничего. У нас все равно ничего не выйдет, даже если у меня и сохранилось какое-либо чувство к тебе… Извини, я не хотела сделать тебе больно.

Лицо Кордеса во время моей речи менялось буквально на глазах. Оно выглядело теперь старым и усталым. Горькая складка залегла возле рта.

Я не на шутку испугалась. Такой резкой перемены я не ожидала и, конечно, не хотела.

Он глядел куда-то мимо меня, в пространство, нахмурив лоб, потом быстро поднялся из-за стола, вынул из кармана пачку банкнот и спросил подбежавшего хозяина, сколько он должен.

— Вместе? — спросил хозяин.

— Нет, я плачу сама! — крикнула я.

Кордес бросил на меня осуждающий взгляд, полный злости, но ничего не сказал.

Он расплатился, взял с вешалки свое пальто и пробормотал:

— В таком случае мне пора идти… Будь здорова!

Он резко повернулся, пошел к двери и с силой ее за собой захлопнул.

Он был уже на улице, прежде чем я успела его окликнуть, чтобы попрощаться.

— Рассердился, да? Немного не поладили, — хозяин доверительно мне подмигнул. — Тем приятнее будет примирение.

Я не отреагировала на его слова и промолчала.

— Ну, да — я думаю, очень скоро… — бормотал он.

— Еще бренди, — заказала я.

— Да-да… совсем неплохо, — сказал хозяин и исчез.

На столе лежало письмо к Корнелии. Я его убрала.

* * *

У меня пересохло в горле; возникло ощущение, будто я никогда в жизни так долго ни с кем не говорила.

— Гм-гм… — пробурчал Деган, — и это — все?

По мере того как я приближалась к концу моего рассказа, он слушал все более внимательно. Только раз он поднялся с места, чтобы достать из кармана пальто новую пачку сигарет, и предложил мне закурить. Мне не хотелось. Но теперь я хотела курить больше, чем когда-либо. Еще лучше было бы чего-нибудь выпить.

— Меня сейчас, в полном смысле слова, мучает жажда, — сказала я откровенно, — нельзя ли в этой… гостинице найти что-нибудь подходящее для данного случая? И потом — сколько сейчас времени? Страшно неудобно без часов… Почему, собственно, их у меня отобрали?

— Такова инструкция, дорогая фрау Этьен… Сейчас половина четвертого, — сказал он, взглянув на свои часы, и подошел к двери. По крайней мере дюжина окурков, а может быть, даже больше, лежала в пепельнице.

Полчетвертого… Я рассказывала целых три часа… кусок жизни — за три часа…

Деган нажал на кнопку звонка. Дверь сразу же отворилась. Некто в форме появился в помещении.

— Может быть, есть возможность принести сюда что-нибудь попить? Зельтерскую, яблочную или, на худой конец, просто воду? — спросил Деган.

— Конечно. Я сейчас позабочусь, герр адвокат! — сказал надзиратель. — Два стакана?

— Да, два, пожалуйста.

Дверь снова захлопнулась, и снова послышался звук запираемого замка.

— Эти запоры действуют на нервы, — сказала я.

Деган кивнул:

— Но тюрьма с открытыми дверьми перестанет соответствовать своему назначению, — сказал он, улыбаясь.

— Можно было выдумать чего-нибудь и попроще: крючки, задвижки или что-нибудь в этом роде…

— Мы с вами обдумаем этот вариант, когда вы будете на свободе, почтенная фрау…

Вернулся надзиратель.

— Надеюсь, это будет скоро, — прибавил Деган, в то время как тот ставил на стол бутылку с минеральной водой и два стакана.

— Благодарю вас. Сколько я должен?

— Сорок пфеннингов без посуды.

Он получил деньги и вышел. Снова я услышала звон ключей и щелканье замка. Деган наполнил стаканы. Мы выпили всю бутылку.

— Да… Итак, это все? — он пристально поглядел на меня.

Многие вопросы остались без ответа. Что еще я должна была сказать, что сделать?.. Подать последние события с эпической широтой?..

— Все, что мне осталось вам рассказать, произошло быстро, но, видимо, не лишено интереса.

* * *

Я попросила у хозяина пачку сигарет, расплатилась кредиткой в сто марок — возникли затруднения с разменом, попросила вызвать такси. Потом поехала назад в отель.

Когда я вылезла из такси, оказалось, что у меня только одна перчатка. Я не могла вспомнить, где оставила другую.

В пустом баре мне могли предложить кампари и пару сэндвичей. Я поела, не чувствуя вкуса, и решила, что не опоздала на вечерний рейс и сегодня же улечу домой.

Но все пережитое в этот день меня настолько вымотало, что я изменила свое решение и собралась позвонить Неле, чтобы сказать: дела заставляют меня остаться в Гамбурге до завтра и переночевать в отеле.

Придя в свою комнату, я заказала разговор с Корнвальдхаймом и уже через несколько минут связалась с домом. Неле была мне рада, сообщила веселым голосом, что ее дела идут превосходно, и добавила:

— Будь осторожна, мама, не ходи никуда с чужими дядями. Будь особенно осторожна, когда переходишь улицу…

Она обещала узнать и сообщить мне, когда я вернусь, новости делового характера, сказала, что ожидает меня завтра (то есть сегодня) после обеда или вечером.