Чужаки - Андрей Евпланов

Так что, дорогой товарищ, сначала остынь, а потом приходи. Сдается мне, твое заявление блажь. Гуляев, конечно, любит поколобродить, но на работу злой и как бригадир меня вполне устраивает. Опять же о тебе хорошего мнения. Кстати, просил тебе сто рублей выписать в счет получки, говорил — нуждаешься очень. Так что можешь получить.

Серега ушел от директора ни с чем, но странное дело — он не пал духом, а даже наоборот. Он чувствовал себя, как человек, который исполнил неприятную, но неизбежную обязанность.

«Все одно к одному, — думал Серега, комкая в кармане новенькие червонцы, которые выдали ему в бухгалтерии. — Зачем казаться лучше, чем ты есть на самом деле? Ведь это обман, а обман рано или поздно все равно откроется. Так лучше уж раньше. Судьба такая, против нее не попрешь».

Спроси его, куда он идет, он толком и не ответил бы. А между тем ноги сами несли его к Гуляю. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как миновал мастерские, магазин, возле которого было по вечернему оживленно. По новому мосту Серега перешел на другую сторону реки. К вечеру ударил легкий морозец и уже успел прихватить лужи на улицах. В холодных сумерках фонари возле клуба показались Сереге холодными и колючими, как льдинки. И припомнилась ему почему-то чайная в Большой Мурте, где любили сиживать шофера: запотевшие окна, рассказы о том, кто что видел в рейсе, ожидание новых дорог…

За воспоминаниями он и не заметил, как очутился возле гуляевской избы. За занавесками горел свет и слышалась музыка. Кто-то пытался вывести на баяне первую фразу «Подмосковных вечеров».

«Поблагодарю за аванс и скажу, что подаюсь в весовщики», — наскоро придумал Серега и потянул за ручку двери.

В низенькой, жарко натопленной комнате было полным-полно народу. Был здесь и Матвей Хренков, который, как Сереге показалось, подмигнул ему из-за стола. Соус пытался сыграть на баяне. Здесь же сидел и Ерофеич. Он то и дело прикладывал к воспаленным глазам грязный платок, и при этом полные его щеки дрожали как студень на блюде. Гуляй, разгоряченный выпивкой и разговором, размахивал перед ним руками.

— Да не казнись ты, дед, — говорил он. — Пусть подавится твоим имуществом. Поживешь пока у меня, а там, глядишь, мы тебя опять женим. Мало ли кривых да рябых в округе.

Увидев Серегу, он еще более воодушевился.

— Вот Сережа к нам пришел, кореш наш закадычный. Скажи ему, Сергей, ведь чем так жить, как он жил последнее время со своей бабой, лучше все бросить и уйти.

— Наверно, — сказал Серега.

— Вот видишь, дед, а ты убиваешься, что она тебя из дому поперла. Погоди, может, еще и спасибо за это ей скажешь. Так, маманя? — обратился он куда-то в угол.

И тут Серега увидел, что в углу сидит старушка и, подперши головку обеими руками, смотрит своими светлыми глазами на Гуляя и улыбается совсем как ребенок, который не понимает, о чем говорят взрослые, но виду не подает.

— Один раз живем на свете, маманя, а где и погулять-то, пошуметь, как не здесь, — все более заводился Гуляй. — Ты проходи, Сергей, не стой там у дверей как чужой. Выпей с нами за нашу житуху нескладную и закуси, вон хоть огурчиком.

Серега сел за стол, и к нему тут же со всех сторон потянулись руки с полными стопками. Он взял одну. Выпил. Сам налил еще.

А между тем веселье разгоралось. Соус, наконец, подобрал частушечную мелодию и заорал дурным голосом:

Часты звезды светят в небеЯрче электричества.Девки качеством берут,А бабцы количеством.

Гуляй подхватил:

Моя милка семь пудов,Не боится верблюдов.Увидали верблюды —Разбежались кто куды.

И пошло, и завертелось. Кто пел наперебой, а кто и плясать пытался. Все шумели, чокались, выпивали. И Серега не отставал.

После пятой стопки он, наконец, понял, зачем сюда пришел. Во всяком случае не затем, чтобы начать новую жизнь. После восьмой его стало мутить. И тогда он встал и пошатываясь вышел на крыльцо. Следом за ним увязался и Ерофеич.

— Что же теперь делать, Сережа? — сказал он заплетающимся языком и икнул. Как будто поставил точку.

— Курить есть? — спросил Серега.

Ерофеич долго шарил по карманам, прежде чем достал измятую пачку папирос. Серега, не дожидаясь, пока его угостят, взял всю пачку и, ни слова не говоря, пошел прочь от веселого дома Гуляя.

Ерофеич еще что-то говорил, но Серега уже не слушал его. Он шел навстречу непроглядной ночи, не разбирая дороги в темноте, напрямик к шоссейной дороге, которую в Синюхино все называли бетонкой.

То наступая на вывороченные комья земли, то вдруг проваливаясь в колдобины, Серега выходил к автобусной остановке, и редкие огоньки села один за другим потухали где-то справа, едва дотронувшись до невидимого сейчас края леса. У столба, где обычно останавливался автобус, который следовал в райцентр, не было ни души, но Серега почему-то абсолютно не сомневался в том, что автобус вскоре придет. И действительно, не прошло и десяти минут, как вдали сверкнули две светлые точки. Потом они пропали, снова сверкнули и опять пропали и, наконец, вынырнули из темноты не точками уже, а целыми солнцами.

Кроме него в автобусе ехало несколько молодых людей и девушек, по всей видимости студенты, в разрисованных стройотрядовских штормовках и с рюкзаками. Они пытались петь под гитару, но дальше первого куплета у них не шла ни одна песня. Видно было, что петь им не хочется, но раз есть гитара, нужно что-то изображать.

Бесцеремонно оглядев усталые некрасивые лица девушек, Серега решительно потянулся к гитаре.

— Ну-ка, дайте инструмент, друзья туристы, — сказал он наглым, как ему показалось, голосом и сам удивился тому, как легко он заговорил с совершенно незнакомыми ему людьми. — Может, Генделя сбацаем, а?

Никто из студентов даже не улыбнулся. Они смотрели на него настороженно, вроде бы даже враждебно, и молчали. Серега понял, что дал маху, но решил не показывать виду и до конца сыграть роль деревенской шпаны, за которую его, вероятно, принимали.

— Не сечете, так и скажите. Я вам что-нибудь сельскохозяйственное могу исполнить.

— Частушки? — серьезно спросила одна из девушек. — Только если не очень ругательные…

— Можно и не очень. А вы, что же, на филфаке учитесь? — поинтересовался Серега, позабыв о своем намерении покуражиться над студентами.

— Нет, мы строители, — сказал один из ребят. — А до Калинников еще далеко? Мы туда на практику едем.

— Сейчас будет Красновидово, — стал объяснять Серега, — а оттуда три километра влево по хорошей дороге. Может быть, еще и попутка будет из района. Там, то есть в Калинниках, один шофер живет…

Он понял, что ребята вовсе не задаются перед ним. Просто они целый день в дороге, устали наверно, а час поздний и неизвестно, как их встретят там, куда они едут, так что радоваться особенно нечему. А тут еще он со своими дурацкими приколами. Другие бы, может, даже и накостыляли за такие дела, а эти ребята головастые, с пьяным связываться не захотели. Сереге стало стыдно. Он вернул студентам гитару, отсел в сторонку и не проронил ни слова до самого Красновидова. А когда ребята вышли, его потянуло в сон.

И так сморили Серегу душевная усталость, вино и дорога, что проспал он аж до райцентра, где его и разбудил шофер автобуса.

Сразу со сна Серега никак не мог сообразить, зачем он сюда приехал, а припомнив, поднял воротник пальто, засунул руки поглубже в карманы и знакомыми улицами зашагал к ресторану.

— Тебе чего? — неласково встретила Серегу гардеробщица, осмотрев его запачканные грязью резиновые сапоги. — Местов нет.

— А Клавдия сегодня работает? — спросил Серега.

Пароль подействовал. Гардеробщица с видом царицы, которая жертвует перстень со своей руки, протянула ему мокрую тряпку.

— Пойди оботри обувку, а то нанесешь грязи, а уборщица нажалится дилектору…

Свободных мест в зале оказалось больше чем достаточно. Только за двумя столиками сидели посетители. В углу, на гуляевском излюбленном месте, расположились начальники в галстуках. Начальников, даже и без галстуков, Серега определял по крепким шеям и гладким подбородкам. За другим столиком сидела супружеская пара средних лет. Он в свитере, а она с фиолетовыми волосами. Серега сразу смекнул, что это их «жигуленок» стоит на улице возле ресторана. Они отдыхали культурно, пили фирменный «напиток из сухофруктов» и говорили, наверно, про здешние памятники старины. Впрочем, может быть, они обсуждали и выборы во Франции. Серега над этим особенно не задумывался, а так, — прикинул про себя, по старой шоферской привычке, на всякий случай, чтобы знать, кто может невзначай выскочить под колеса.

Сейчас его больше всего занимала собственная персона, а точнее, решение перестать врать себе и людям и жить так, как он заслуживает. Что ни говори, а где-то внутри все-таки шевелилось беспокойство, вроде того, какое причиняют новые ботинки, пусть самые что ни на есть подходящие, но еще не разношенные.