Пристроить шпиона (СИ) - Зайцева Мария

Она знает, что я делаю. Чувствует.

И подается навстречу безмолвно. Сама.  Глаза блестят в полутьме камнями драгоценными, черными алмазами самой большой каратности, сводят с ума.

А затем я опять закрываю рот ей ладонью, одновременно двигая бедрами.  Ее выгибает в пояснице, глаза закатываются, по щекам текут слезы… И я не могу тормознуть, не могу даже спросить ее, почему плачет. Больно? Приятно? Обидно? Страшно? Или что?  Не могу, потому что мне эта информация нихрена не даст.  Я все равно не остановлюсь.  Не смогу просто.

В башке безумной, забитой ее ароматом, сладкими ощущениями ее тонкого тела, потрясающим кайфом от того, какая она мокрая, горячая и узкая, не возникает ни одной мысли.

Я наклоняюсь, слизываю слезы с ее щеки, фиксирую по плечам так, чтоб не двигалась… И не могу тормознуть, все наращиваю темп, гонясь не за ее, за своим только удовольствием, безумным кайфом, и остановиться сейчас даже под дулом пистолета не смогу. Даже если сюда привалит ее папаша, с табельным наперевес! Даже если он сюда всю контору притащит! Похер! Похер, похер, похер!!!

Жадно впиваюсь в беззащитно подставленную шею, кусаю от избытка эмоций, глаза заволакивает красным маревом, в котором только мы с ней. И никого больше.

Я -  точно больной. Бешеный. Сумасшедший. Я не смогу остановить это все. Ни сейчас. Ни потом.

Принцеска, маленькая такая в моих лапах, тонкая и мягкая, подчиняется безмолвно. Плачет , тихо выдыхает в такт бешеным, диким толчкам, обнимает за шею руками и за бедра ногами, льнет всем телом, несмотря на грубость мою, жестокость, бесцеремонность.  Тянется, скользит губами по внутренней стороне ладони, а меня еще больше торкает.  Еще сильнее!

Убираю ладонь с ее губ, опять целую, в этот раз нежнее, не так зверски, но глубже, грязнее.  Стук посторонний мешает, с трудом выныриваю из красного марева, соображаю, что это спинка кровати стучит о стену, на подсознательном уровне приходит понимание, что нельзя шуметь. Пропалю всю контору, и, самое главное, не кончу!  А это – смерти подобно! И потому прихватываю одной рукой спинку, фиксируя так, чтоб не стучала, и ускоряюсь еще.  Принцеска непрерывно гладит меня по груди, пытаясь пальчиками нырнуть за ворот рубашки, добраться до кожи, потом опять – по шее ноготками, кошка моя дикая, потом – на затылок. И по-новой… Губы ее, мокрые и еще более пухлые от диких поцелуев, шевелятся, словно она говорит что-то, беззвучно шепчет.  И смотрит на меня, смотрит, смотрит… И слезы текут…

Почему меня это все заводит еще больше?  Не понимаю.  Вообще не понимаю!  Но заводит.

Наклоняюсь к ней, чтоб услышать,  что она такое шепчет без конца, но Алинка ловит мои губы своими и раскрывает покорно рот, приглашая…  Черт с ним, потом выясню, что хотела сказать… Опять целую, спинку уже еле держу, потому что бросает дико, отрываюсь от сладких губ, хриплю что-то маловразумительное, типа: «Держись, Принцеска…». И чувствую, как она дрожит подо мной, мелко-мелко, глаза ее затуманиваются,  губы жадно хватают воздух… И внутри сжимает сильно и ритмично. Кайф какой, бляха муха, какой охеренный кайф! Остановиться и выйти из нее  - невозможно. Так сжимает, башню рвет же!

Оргазм приходит такой сильный, что  приходится сильнее сцепить зубы, чтоб не застонать в голос.  И опять закрыть рот Принцеске, потому что у нее моей выдержки нет.  Отпускаю спинку кровати, обессиленно падаю на Алинку, дышу тяжело. И ощущаю, как мягкие губы прижимаются к моей шее.

Словно котенок ластится. Сладко и трепетно.  Мы дышим друг другом, не можем оторваться.  И не хочу я этого делать.

Хочу вот так, с ней вместе. Чтоб в капсулу времени. И чтоб никого рядом. Только мы. Только вдвоем. Это чистый, незамутненный кайф. Это блаженство.

Жаль, что наши желания нихрена не сбываются.

13. Алина

Лешка замирает на мне, дышит тяжело, а я все не могу остановиться, все никак вынырнуть не могу из нашего, одного на двоих, безвременья. Трогаю губами его шею, упиваюсь запахом, вкусом…  Глажу по плечам.  И никак слезы не могу остановить.  И не думаю. Не хочу, не хочу, не хочу думать!!!  Вообще ни о чем! Мне сейчас неважно, почему он так со мной, почему с утра смотрел, словно впервые видит, ходил с холодным лицом и мертвым взглядом… Неважно. Просто… Пусть больше этого не будет? Ну пожалуйста…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но вот Лешка длинно выдыхает, отжимается от кровати и привстает… Мои руки скользят по плечам в отчаянной попытке удержать, хоть немного продлить… Но уже понятно, что наше время истекло. Совсем.

Я бессильно роняю кисти рук обратно на покрывало, жду, когда Лешка освободит меня от себя и подтягиваю ноги к себе,  поворачиваясь на бок.

Не смотрю на него, глаза закрываю, сглатываю горечь, которую приносит послевкусие близости. Пусть уйдет. Просто уйдет.

Но сегодня явно кто-то наверху отвернулся от меня совсем.  Потому что Лешка становится на колени перед кроватью рядом с моим лицом, осторожно трогает щеку, вытирает слезы…

- Ты как, Принцеска? – шепчет он, - больно? Прости меня…

- Уходи, - еле слышно отвечаю я, - уходи… И больше… Я буду кричать…

- Жалеешь, Принцеска? – в его голосе опять прорезается лед, - не жалей.

- Не жалею. Уходи. Я замуж выхожу.

- Не выходишь.

Открываю глаза, смотрю на него удивленно. Что за глупости говорит? Ему-то откуда знать?  Откуда он вообще здесь…

Этот вопрос меня мучил с самого утра, когда только приехала в ненавистный дом и увидела его. Лешку.  Одетого во все черное, строгое, с аккуратно убранными назад волосами и в очках.  Он настолько не был на себя похож, что я сначала даже решила, будто обозналась.  Отец Вовчика кратко отрекомендовал его:

- Вот, Алина, это – Алексей. Будет твоим сопровождающим. До того времени, пока твой отец не вернется… Он меня особо просил, чтоб я предоставил тебе личную охрану…

- Нафига ей охрана? – ревниво спросил прыгающий вокруг меня Вовка, - я сам с ней буду ходить…

- Нет, у тебя есть дела, - спокойно ответил ему отец. И посмотрел. Так, что Вовка сник мгновенно.

- Давай я сам ей охрану подберу, - попробовал он все же возразить, - этот очкастый явно не подходит!

- Ты сомневаешься в уровне подготовки моих сотрудников? – еще холоднее спросил генерал Расщепаев.

- Да, блин, ты глянь на него! Его же ветром сдувает! – завизжал Вовчик, мгновенно, как и положено психопату, выходя из себя.

Отец  коротко рявкнул, чтоб сын топал за ним, кивнул мне и вышел.  А я осталась стоять посреди здоровенного вестибюля, таращась на того, кого тут быть точно не должно!  Лешка говорил, что он – компьютерщик,  специалист, там, какой-то… Тут явно ошибка… Или… Или все это время он… Он не просто так был со мной?

Я хотела подойти ближе, просто в глаза посмотреть. Не собираясь палить контору, не собираясь показывать, что знаю его… Или надо было это сделать? Судя по воплям Вовчика, он явно был не в курсе, что мы с Лёшкой знакомы. Значит, это инициатива его отца…  И значит, все, что было у нас с Лешкой… Да нет… Бред же! Ну бред!

Я шагнула к нему, но Лешка еле заметно повел подбородком и холодно сверкнул очками.  И я остановилась, с ужасом ощущая, как внутри, в самом центре груди, расползается холодный комок слизи. Грязи.  Я , оказывается, все это время была в грязи. И сейчас. Сейчас – тоже в грязи…

За дверями кабинета раздались крики, потом вылетел злой, как черт, Вовка и потащил меня на второй этаж.

- Пошли, невеста, я тебе твою комнату покажу. Заодно и кровать опробуем… - зашипел он, волоча  за собой по лестнице наверх.

Я только и успела, оглянуться на Лешку. И поймать его совершенно мертвый взгляд. Ни движения ко мне, ни жеста.

На втором Вовка, судя по всему, взбешенный разговором с отцом, сходу попытался меня облапать, укусил за шею, естественно, сразу же словил коленом между ног и отстал.

А я спустилась вниз, демонстративно не глядя ни на кого. Охраны внизу было предостаточно, у генерала, похоже, какой-то бзик на безопасности. Интересно, камеры стоят по дому? Наверняка. Значит, наше общение с Вовкой уже стало известным его отцу. Или вот-вот станет. Да и пофиг.  Мне отец разрешил сопротивляться.  Поймала все тот же холодный взгляд Лешки. Сжала губы высокомерно. Пошел нафиг, подлец.