Необычайные приключения Тартарена из Тараскона (пер. Митрофан Ремезов) - Альфонс Доде

— Блидахъ! Блидахъ! — возгласилъ кондукторъ, отворяя дверцу.

II

Встрѣча съ однимъ маленькимъ господиномъ

Сквозь потускнѣвшія отъ времени стекла Тартаренъ увидалъ площадь хорошенькаго уѣзднаго городка, обсаженную апельсинными деревьями и окруженную аркадами; середи площади въ утреннемъ туманѣ маршировали и продѣлывали свои учебныя эволюціи маленькіе, точно игрушечные, солдатики. Въ кофейняхъ открывали окна; въ углу площади виднѣлся овощный рынокъ. Все это было очень мило, но львами здѣсь даже не пахло.

— На югъ!… Дальше на югъ! — пробормоталъ Тартаренъ, отодвигаясь отъ окна въ свой уголъ.

Въ эту минуту дверца отворилась. Въ нее ворвались волны свѣжаго воздуха и внесли съ собой ароматъ цвѣтущихъ апельсиновъ, а съ нимъ вмѣстѣ маленькаго господина въ свѣтло-коричневомъ пальто, старенькаго, сухаго, сморщеннаго, съ лицомъ величиной въ кулакъ, съ шеей, стянутой широкимъ чернымъ галстухомъ, съ шагреневымъ сверткомъ подъ мышкой и дождевымъ зонтомъ въ рукахъ, — типъ деревенскаго нотаріуса. Маленькій господинъ помѣстился противъ Тартарена и съ большимъ недоумѣніемъ сталъ осматривать грозное вооруженіе тарасконскаго героя.

Лошадей отпрягли, запрягли свѣжихъ, дилижансъ покатилъ дальше. Маленькій господинъ продолжалъ смотрѣть на Тартарена. Тотъ началъ, наконецъ, сердиться.

— Васъ это, кажется, удивляетъ? — сказалъ онъ, въ свою очередь, пристально вглядываясь въ сосѣда.

— Нѣтъ, стѣсняетъ, — отвѣтилъ старичокъ совершенно спокойно.

И на самомъ дѣлѣ, Тартаренъ, при своей корпуленціи, да еще обвѣшанный складною палаткой, ружьями, револьверами, охотничьимъ ножомъ, занималъ слишкомъ много мѣста. Отвѣтъ маленькаго господина окончательно взорвалъ тарасконца.

— А по вашему, быть можетъ, мнѣ бы слѣдовало отправиться на львовъ съ вашимъ зонтикомъ? — гордо сказалъ знаменитый охотникъ.

Маленькій старичокъ посмотрѣлъ на свой зонтъ, добродушно улыбнулся и также невозмутимо продолжалъ:

— Такъ вы, стало быть?…

— Тартаренъ изъ Тараскона, истребитель львовъ!

Говоря это, неустрашимый тарасконецъ тряхнулъ синею кистью своей фески, какъ царь пустыни потрясаетъ косматою гривой. Всѣ пассажиры сразу встрепенулись. Траппистъ началъ креститься, кокотки взвизгивали отъ страха, фотографъ изъ Орлеансвилля пододвинулся къ истребителю львовъ, мечтая о чести воспроизвести портретъ великаго охотника. Только маленькій старичокъ остался, по-прежнему, невозмутимымъ.

— И вы уже много убили львовъ, господинъ Тартаренъ? — спросилъ онъ своимъ ровнымъ голосомъ.

— Да, не мало-таки на свой пай!… И во всякомъ случаѣ побольше, чѣмъ у васъ на головѣ волосъ.

Весь дилижансъ невольно разсмѣялся, глядя на три-четыре желтыхъ волоска, торчавшихъ на голой головѣ маленькаго, сморщеннаго старичка. Тутъ заговорилъ фотографъ изъ Орлеансвилля:

— Отчаянно опасное это дѣло, господинъ Тартаренъ… Приходится переживать ужасныя минуты… Вотъ, напримѣръ, бѣдняга Бонбоннель…

— А, да… охотникъ за пантерами… — презрительно сказалъ Тартаренъ.

— Вы знакомы съ нимъ? — спросилъ старичокъ.

— Еще бы!… Разъ двадцать охотились вмѣстѣ.

Маленькій господинъ улыбнулся:

— Такъ и вы, стало быть, охотитесь за пантерами, господинъ Тартаренъ?

— Иногда… знаете, ради забавы, — отвѣтилъ неустрашимый тарасконецъ и прибавилъ съ геройскимъ видомъ, воспламенившимъ сердца двухъ кокотокъ:

— Это далеко не то, что львы!

— Я такъ полагаю, — нерѣшительно замѣтилъ фотографъ. — что пантера, это — просто очень большая кошка…

— Именно! — подтвердилъ Тартаренъ, очень довольный возможностью принизить славу Бонбоннеля, особливо при дамахъ.

Дилижансъ остановился, кондукторъ отворилъ дверцу и, обращаясь къ маленькому старичку, почтительно проговорилъ:

— Вотъ вы и пріѣхали.

Старикъ вышелъ изъ кареты и обратился къ Тартарену:

— Позвольте мнѣ дать вамъ добрый совѣтъ, господинъ Тартаренъ.

— Какой совѣтъ?

— А вотъ какой… Говоря по правдѣ, вы мнѣ кажетесь хорошимъ человѣкомъ… Такъ вотъ что: возвращайтесь-ка поскорѣе назадъ въ Тарасконъ, — здѣсь вамъ дѣлать нечего… Тутъ, пожалуй, найдется еще нѣсколько пантеръ; только для васъ, вѣдь, это слишкомъ мелкая дичь… Ну, а насчетъ львовъ уже не взыщите, — во всемъ Алжирѣ ни одного не осталось… Мой другъ Шассингъ убилъ послѣдняго.

Маленькій старичокъ поклонился, затворилъ дверь и ушелъ, добродушно посмѣиваясь.

— Кондукторъ, кто такой этотъ чудачина? — спросилъ Тартаренъ, презрительно оттопыривши губу.

— Да развѣ же вы его не знаете? Это господинъ Бонбоннель.

III

Монастырь львовъ

Въ Миліонахѣ Тартаренъ покинулъ дилижансъ, направившійся далѣе на югъ. Два дня дорожныхъ толчковъ, двѣ ночи, проведенныя безъ сна и не отрывая глазъ отъ окна въ надеждѣ увидать страшную тѣнь льва гдѣ-нибудь близъ дороги; всѣ пережитыя волненія и безсонница такъ утомили смѣлаго охотника, что онъ почувствовалъ необходимосхъ отдыха. Къ тому же, надо признаться, что со времени неудачнаго приключенія съ Бонбоннелемъ нашему честному тарасконцу, несмотря на его вооруженіе, надменный видъ и красную феску, было очень не по себѣ въ присутствіи фотографа изъ Орлеансвилля и двухъ дѣвицъ третьяго гусарскаго полка.

По широкимъ улицамъ со множествомъ деревьевъ и фонтановъ онъ отправился на поискъ подходящей гостиницы; но у него изъ головы не выходили слова Бонбоннеля. А что, если онъ сказалъ правду? Что, если и въ самомъ дѣлѣ въ Алжирѣ нѣтъ совсѣмъ львовъ? Изъ-за чего же столько хлопотъ, лишеній и тревогъ?

Вдругъ на поворотѣ одной улицы нашъ герой встрѣтился лицомъ къ лицу — угадайте, съ кѣмъ? — съ великолѣпнымъ львомъ, сидящимъ пособачьи у двери кофейной, гордо раскинувши на солндѣ свою золотистую гриву.

— Что же они мнѣ врутъ, будто львовъ нѣтъ! — воскликнулъ Тартаренъ, отскакивая назадъ.

Левъ услыхалъ это восклицаніе, опустилъ голову и, взявши въ пасть стоявшую на тротуарѣ деревянную чашку, покорно протянулъ ее къ неподвижному отъ изумленія Тартарену. Проходившій мимо арабъ бросилъ въ чашку мѣдную монету; левъ завилялъ хвостомъ. Тутъ Тартарену все стало ясно. Онъ увидалъ то, чего въ первую минуту волненія не успѣлъ разсмотрѣть: толпу, стоявшую вокругъ несчастнаго слѣпаго и прирученнаго льва, и двухъ вооруженныхъ тяжелыми дубинами негровъ, водившихъ по городу грознаго царя пустынь, какъ савойяры водятъ своихъ сурковъ. Тартарена такъ и взорвало.

— Мерзавцы! — крикнулъ онъ громовымъ голосомъ. — Осмѣливаться такъ унижать благородное животвое!

Нашъ герой бросился къ льву и вырвалъ чашку изъ его царственной пасти. Негры-поводильщики, воображая, что имѣютъ дѣло съ воромъ, кинулись на тарасконца. Произошла страшная свалка. Негры работали кулаками, женщины визжали, ребятишки хохотали. Старый жидъ-башмачникъ вышелъ изъ своей лавчонви:

— Къ мировой шудью ташши! Къ мировой шудью!

Даже слѣпой левъ попытался рявкнуть. А несчастный Тартаренъ, послѣ отчаянной борьбы, покатился на пыльную улицу среди разсыпанныхъ мѣдяковъ.

Въ эту минуту какой-то человѣкъ пробился сквозь толпу, двумя словами успокоилъ негровъ, отстранилъ вопящихъ бабъ и хохочущихъ ребятишекъ, поднялъ Тартарена, отряхнулъ съ него пыль и соръ и усадилъ его на тротуарный столбивъ.

— Князь!… Вы!… Какими судьбами? — говорилъ запыхавшійся добрякъ Тартаремъ, потирая намятые бока.

— Я, я, мой доблестный другъ, — я собственною персоной. Какъ только я получилъ ваше письмо, такъ сейчасъ же поручилъ Байю попеченіямъ ея брата, взялъ почтовую карету, сломя голову промчался пятьдесятъ лье и, какъ видите, подоспѣлъ какъ разъ вовремя, чтобы освободить васъ отъ неистовства этихъ дикарей… Да что вы такое надѣлали и изъ за чего вышла вся эта непріятная исторія?

— Ахъ, князь!… Ну, посудите сами, каково же это видѣть несчастнаго льва съ нищенскою чашкой въ зубахъ… Униженный, порабощенный, опозоренный, служащій посмѣшищемъ негоднымъ ребятишкамъ…

— Вы ошибаетесь, вы жестоко ошибаетесь, мой благородный другъ. Совсѣмъ напротивъ, этотъ левъ пользуется величайшимъ почетомъ. Это священное животное принадлежитъ къ составу большаго монастыря львовъ, основаннаго лѣтъ триста назадъ Магометомъ-бенъ-Ауда. Въ страшной обители четвероногихъ траппистовъ своего рода монахи воспитываютъ и приручаютъ сотни львовъ и отправляютъ ихъ по всей Сѣверной Африкѣ въ сопровожденіи братій-сборщиковъ подаяній… На эти сборы содержатся монастырь и его мечеть, и негры потому ополчились на васъ, что они вѣрятъ, будто за утайку или пропажу, по ихъ винѣ, хотя бы одной монетки левъ немедленно ихъ растерзаетъ.

Слушая неправдоподобный, но, тѣмъ не менѣе, достовѣрный разсказъ, Тартаренъ отдышался и пріободрился.