Сталин и народ. Почему не было восстания - Виктор Земсков

Со стороны Л. Э. Разгона была предпринята попытка противопоставить архивным документам свидетельства репрессированных сотрудников НКВД, с которыми он общался в заключении. По словам Разгона, «в начале 1940 года встретившийся мне на одной из пересылок бывший начальник финансового отдела НКВД на вопрос: «Сколько же посадили?» — призадумался и ответил: знаю, что на 1 января 1939 года в тюрьмах и лагерях находилось около 9 миллионов живых заключенных»[130]. Нам, профессиональным историкам, прекрасно известно, насколько сомнительна подобного рода информация и как опасно вводить ее в научный оборот без тщательной проверки и перепроверки. Детальное изучение текущей и сводной статистической отчетности НКВД привело, как и следовало ожидать, к опровержению указанного «свидетельства»: в действительности в начале 1939 года в лагерях, колониях и тюрьмах насчитывалось около 2 млн заключенных, из них 1 млн 317 тыс. — в лагерях[131].

Попутно заметим, что общее число заключенных во всех местах лишения свободы (лагеря, колонии, тюрьмы) на определенные даты редко когда превышало 2,5 млн. Обычно оно колебалось в разные периоды от 1,5 млн до 2,5 млн. Наивысшее количество заключенных за всю советскую историю нами зафиксировано по состоянию на 1 января 1950 года — 2 760 095 человек, из них 1 416 300 — в лагерях, 1 145 051 — в колониях и 198 744 — в тюрьмах[132].

Поэтому нельзя всерьез воспринимать, к примеру, утверждения того же А. В. Антонова-Овсеенко, что после войны в лагерях и колониях ГУЛАГа содержалось 16 млн заключенных[133]. Надо понимать, что на ту дату, которую имеет в виду Антонов-Овсеенко (1946 год), в лагерях и колониях ГУЛАГа содержалось не 16 млн, а 1,6 млн заключенных. Следует все-таки обращать внимание на запятую между цифрами.

Главную причину роста численности заключенных в конце 1940-х — начале 1950-х годов следует усматривать в успехах правоохранительных органов в борьбе с уголовной преступностью. Это— положительный результат деятельности плеяды прототипов Жеглова и Шарапова из телевизионного фильма «Место встречи изменить нельзя», их успехов в обуздании распоясавшейся уголовной стихии. Что касается политических репрессий, то таковые, конечно, тогда тоже имели место, но по своим масштабам, как это видно из таблиц 1 и 3, намного уступали уровню 1937–1938 годов.

А. В. Антонов-Овсеенко и Л. Э. Разгон были бессильны предотвратить массовый ввод в научный оборот архивных документов, включая и ненавистную им статистику репрессий. Данное направление исторической науки стало прочно опираться на документальную архивную базу (и не только в нашей стране, но и за рубежом). В этой связи в 1999 году А. В. Антонов-Овсеенко, по-прежнему пребывая в глубоко ошибочном убеждении, что опубликованная Земсковым статистика является фальшивой, а его, Антонова-Овсеенко, «собственная статистика» якобы правильной (в действительности чудовищно извращенной), вновь с прискорбием констатировал: «Служба дезинформации была на высоте во все времена. Жива она и в наши дни, иначе как объяснить «сенсационные» открытия В. Н. Земскова? К сожалению, явно сфальсифицированная (для архива) статистика облетела многие печатные издания и нашла сторонников среди ученых»[134]. Этот «крик души» был не более чем гласом вопиющего в пустыне, бесполезным и безнадежным (для Антонова-Овсеенко). Идея «явно сфальсифицированной (для архива) статистики» уже давно воспринимается в ученом мире как на редкость нелепая и абсурдная; подобные оценки не вызывают иной реакции, кроме недоумения и иронии.

Таков был закономерный результат схватки между профессионализмом и дилетантизмом, ведь в конечном итоге профессионализм обязан победить. «Критика» Антонова-Овсеенко и Разгона в наш адрес находилась тогда в общем русле наступления воинствующего дилетантизма с целью подмять под себя историческую науку, навязать ей свои правила и приемы научного (вернее, псевдонаучного) исследования, с профессиональной точки зрения совершенно неприемлемые.

Свою лепту в фальсификацию вопроса о численности заключенных внес и Н. С. Хрущев, который написал в своих мемуарах: «… Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн человек»[135]. Если даже понимать термин «лагеря» широко, включая в него также колонии и тюрьмы, то и с учетом этого в начале 1953 года насчитывалось около 2,6 млн заключенных[136]. В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) хранятся копии докладных записок руководства МВД СССР на имя Н. С. Хрущева с указанием точного числа заключенных, в том числе и на момент смерти И. В. Сталина. Следовательно, Н. С. Хрущев был прекрасно информирован о подлинной численности заключенных и преувеличил ее почти в четыре раза преднамеренно.

Большой резонанс в обществе вызвала публикация Р. А. Медведева в «Московских новостях» (ноябрь 1988 года) о статистике жертв сталинизма[137]. По его подсчетам, за период 1927–1953 годов было репрессировано около 40 млн человек, включая раскулаченных, депортированных, умерших от голода в 1933 году и др. В 1989–1991 годах эта цифра была одной из наиболее популярных при пропаганде преступлений сталинизма и довольно прочно вошла в массовое сознание.

На самом деле такого количества (40 млн) не получается даже при самом расширенном толковании понятия «жертвы репрессий». В эти 40 млн Р. А. Медведев включил 10 млн раскулаченных в 1929–1933 годах (в действительности их было около 4 млн), почти 2 млн выселенных в 1939–1940 годах поляков (в действительности — около 380 тыс.), и в таком духе абсолютно по всем составляющим, из которых слагалась эта астрономическая цифра.

Однако эти 40 млн скоро перестали удовлетворять «растущим потребностям» определенных политических сил в очернении отечественной истории советского периода. В ход пошли «изыскания» американских и других западных советологов, согласно которым в СССР от террора и репрессий погибли 50–60 млн человек. Как и у Р. А. Медведева, все составляющие подобных расчетов были чрезвычайно завышены; разница же в 10–20 млн объяснялась тем, что Р. А. Медведев начинал отсчет с 1927 года, а западные советологи — с 1917 года. Если Р. А. Медведев оговаривал в своей статье, что репрессии не всегда смерть, что большая часть раскулаченных осталась жива, что из репрессированных в 1937–1938 годах расстреляна меньшая часть и т. д., то ряд его западных коллег называл цифру в 50–60 млн человек как физически истребленных и умерших в результате террора, репрессий, голода, коллективизации и др. Словом, потрудились над выполнением заказов политиков и спецслужб своих стран с целью дискредитировать в наукообразной форме своего противника по «холодной войне», не гнушаясь фабриковать прямую клевету.

Это, конечно, не означает, что в зарубежной советологии не было исследователей, старавшихся объективно и добросовестно изучать советскую историю. Крупные ученые, специалисты по советской истории А. Гетти (США), С. Виткрофт (Австралия), Р. Дэвис (Англия), Г. Риттершпорн (Франция) и некоторые другие подвергали открытой критике исследования большинства советологов и доказывали, что в действительности число жертв репрессий, коллективизации, голода и т. д. в СССР было значительно меньше[138].

Однако труды именно этих зарубежных ученых с их несравненно более объективной оценкой масштабов репрессий у нас в стране замалчивались. В массовое сознание активно внедрялось только то, что содержало недостоверную, многократно преувеличенную статистику репрессий. И мифические 50–60 млн скоро затмили собой в массовом сознании роймедведевские 40 миллионов.

Поэтому, когда председатель КГБ СССР В. А. Крючков в своих выступлениях по телевидению называл подлинную статистику политических репрессий (он неоднократно приводил данные по учету в КГБ СССР за 1930–1953 года — 3 778 234 осужденных политических, из них 786 098 приговоренных к расстрелу)[139], то многие в буквальном смысле не верили своим ушам, полагая, что ослышались. Журналист А. Мильчаков в 1990 году делился с читателями «Вечерней Москвы» своим впечатлением от выступления В. А. Крючкова: «…И дальше он сказал: таким образом, о десятках миллионов не может быть и речи. Не знаю, сделал ли он это сознательно. Но я знаком с последними широко распространенными исследованиями, которым верю, и прошу читателей «Вечерней Москвы» еще раз внимательно прочитать произведение А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», прошу ознакомиться с опубликованными в «Московском комсомольце» исследованиями известнейшего нашего ученого-литературоведа И. Виноградова. Он называет цифру в 50–60 миллионов человек. Хочу обратить внимание и на исследования американских советологов, которые подтверждают эту цифру. И я в ней глубоко убежден»[140].

Комментарии, как говорится, излишни. Недоверие было проявлено только к документально подтвержденной информации и безмерное доверие— к информации противоположного свойства.