Эпоха мертворожденных - Глеб Бобров

Кравец стоя курил у окна. Скользнув взглядом, кивнул и показал глазами вниз. Я подошел. В колодце двора стояло человек двадцать. Среди бурлящего водоворота камуфляжа, оружия и рослых фигур стелой выделялся неподвижный, сцепивший руки за спиной Скудельников. Из центральных дверей строем с ладошками на головах выводили народ в сияющих костюмах и шикарных галстуках. Увидев лица, я понял — все, шутки закончились.

Далее события пошли по совсем чумному, шокирующему примитивной обыденностью и взрывной быстротой сценарию. Без всяких разговоров, криков, речей и прочих драматических аксессуаров всех восьмерых Бессмертных поставили к возведенной с началом первых бомбежек стойке фундаментных блоков и тут же без проволочек в три автомата — расстреляли.

Не спрашиваясь, закурил. Не до этикета…

— Что дальше?

— Соберешь всех своих. Подумай, кого возьмешь из общего отдела, из координаторов, корреспондентов… Всех — моих, твоих, чужих, кого посчитаешь нужным. Их — в список и в конференц-зал. Мы перестраиваем структуру. Никого не отпускать. Если нужна помощь… — он кивнул на охранника… — к Дёме. Соберемся, скорее всего, к ночи. Работы будет… ну, ты — понял.

В отделе «контры», как и во всех корпусах Совета, народ стоял на ушах. Секретарша выразительно показала глазами на женский туалет. Пришлось зайти.

На опущенной крышке унитаза, упершись в кафель совершенно пустым взглядом, сидела Катька. Я присел на корточки. Она уже отплакала. Огромные, полные запредельного ужаса и слез глаза. Никогда еще Судьба так не ломала об колено этого безусловно сильного звереныша. Она была готова. Я это видел. Хонич, если бы за ней пришли, гордо проследовала бы во двор и легла вместе с остальными. И шла бы прямо, не сутулясь, и легла бы молча — без соплей.

Ее можно было не любить, ее можно было ненавидеть, ее можно было добить — легко! только вот презреть — обойти вниманием — Катьку в эти минуты было нельзя.

— Ну, девочка… перестань, перестань… — двуспальной периной сграбастав за крошечные плечики, я притянул ее к себе. Она прижалась и, расслабившись, снова, сотрясаясь всем своим почти детским телом, зарыдала.

— Ничего не бойся. Я отправлю тебя отсюда подальше. Все образуется. Ты девка сильная, пробивная, и все у тебя будет нормально. Главное — не ссать! Хорошо? — Она быстро закивала головой… — Ну, и славно. Иди, отмывай тушь. Закройся в своем кабинете и не бзди.

На третьи сутки непрерывной работы я выполз во двор администрации. Сладковатый запах мертвечины в коридорах и кабинетах вызывал позывы времен юношеских практик потребления непереносимых доз портвейна. Трупы раздуло, а убирать их, кажется, никто не собирался. Зато работоспособность управлений, отделов и служб Правительства Республики внушала определенный оптимизм.

Не слишком обращая внимание на грозные взгляды паренька-омоновца, подошел поближе.

Властители судеб, хозяева области, цвет касты Неприкасаемых, последний раз в своей жизни надулись изо всех сил. Брючные ремни, воротники коллекционных сорочек и пиджаков от известных домов врезались в распухшие тела. Лощеные, ухоженные лучшими косметологами лица посинели. Открытые, никогда не лгущие глаза задуло круговертью пыли и мелкого мусора. В раззявленные рты намело окурков и всякого сора. Меж сияющей металлокерамикой мостов и зубных протезов вибрировали отливающие горящей медью живые клубки мух.

Скольких вы сломали, переехали, ограбили и обманули? Куда край опустили? Для чего было все? Нацареванное — где? К чему вы пришли? Вот к этому?! Говорят, ничего на этом свете не возвращается. В таком случае Скудельников — посланник Рока. Здесь и сейчас вернулось. Отлилось каждому по полной…

— Деркулов!

Повернулся. Задумавшись, не услышал, как они вышли из здания. В нескольких метрах за спиной стоял Кравец. Возле него Председатель Военного Совета Республики. Чуть поодаль столпилось несколько человек аппарата и совсем не многочисленная, если сравнивать с прошлым, охрана.

Скудельников внешне откровенно не производил особого впечатления. Среднего роста, обычного телосложения, ну, может, слегка худощав для своих пятидесяти. Короткая, аккуратная стрижка светлых седеющих волос. Рядовые, достаточно правильные черты вполне интеллигентного лица. Ну, может быть, только глаза: приглушенные, неопределенно-серые, немного более внимательные, чем у других. Дабы точнее определить — захватывающий, считывающий, прилипающий к тебе взгляд.

Подошел…

— Кирилл Деркулов. Наш…

Он не дал Стасу закончить:

— Знаю! — Сделал шаг навстречу и крепко пожал мне руку.

— Здравия желаю, Петр Петрович.

— Вот, Кравец, учитесь! — И, широко улыбнувшись, продолжил: — Я знаком с вами, Деркулов, — читал ваше досье. Вы мне нравитесь. Надеюсь только, что вы не станете, при случае, просить с ним ознакомиться?

— Петр Петрович! Не все журналисты дебилы…

Понравилось всем… Но Скудельников хотел добить начатую тему.

— В вашем Curriculum vitae[50] есть один интересный момент. По заключению психолога у вас завышенный порог такого параметра, как «восприятие справедливости». Намного больше обычного. Вы, проще говоря, очень чутки ко всяческому проявлению несправедливости в любой форме… — Я пожал плечами, мол: «вам — виднее». Он, не останавливаясь, продолжал: — И как, по-вашему, это… — он, резко выбросив левую руку, указал на ряд вздувшихся тел, — справедливо?

— Думаю, да. Пока! Посмотрим, что новый ветер принесет… Несправедливо только, что такое — исключение, а не правило. И то, что они третий день тут лежат, тоже не есть хорошо, для всех нас. Во-первых, воняет, а главное, очень плохая карма.

Бывший полковник СБУ сделав шаг, вновь улыбнулся, в упор посмотрел мне в глаза и, наклонившись, негромко сказал почти на ухо:

— Нет. Это хорошая карма! Самый качественный и продвинутый пиар. Поверьте мне, как доктор — доктору! — Выпрямился, еще раз, чуть прищурившись, просиял и закончил: — Вы же художник, Деркулов! Отойдите от технологий и шаблонов!

Надо признать, Скудельников не соврал. Дисциплина, работоспособность и ответственность возросли на порядок: и у нас, и в целом, в обществе. Перестройка большинства структур прошла за считаные дни, в то время как в обычные, даже сверхблагополучные времена такие масштабные изменения заняли бы месяцы, если не годы.

Пропаганда в одночасье, выскочив из удушающего прессинга надменных и все на свете знающих властителей, вздохнула и включилась на всю мощь (никогда не забуду обычное приветствие одного из бонз в преддверии серьезных проектов: «Ну, что, сборище интеллектуальных импотентов, думать — будем?»).

Наши издания поменялись полностью. СМИ из «не наших», вместо тупого давления и мелких гадостей прошлого, ощутимо прочувствовали тяжкую длань нового Командующего и в одночасье закрылись. Как, не стесняясь, открыто заявил Петр Петрович: «Либо либеральная демократия, либо сражаемся».

Идиотские монологи «ни о чем», льющие воду с полос, а зачастую — и с целых разворотов, сменились динамичной мозаикой новостей, аналитики и спецрепортажей. «Расчлененка» прочно заняла чуть ли не двадцать процентов всего контента.

Отправленная мною командовать «репортажами с мест» Катя Хонич свою работу — заставить, сбивая ноги, лезть спецкоров в любую преисподнюю — знала от и до. Да и в ее изящной головке картины чувственных генитальных ласк как-то умудрялись вполне мирно сосуществовать рядом с документальными кадрами вывернутых промежностей с оторванными яйцами — фото- и видеоматериал шел такой, что закачаешься. Соответственно и результаты не заставили себя ждать: ярость благородная вскипала правильными волнами.

Самые глубокие изменения коснулись основы основ — мессаджей. Для начала мы сменили риторику «виляющих жопами педерастов» на суровую «речь солдата»: без подготовки перешли с «отсосем и вашим, и нашим» на «последний рубеж крестового похода на Русь». Но этого было мало…

ЦУР уже открыл ящик Пандоры и выпустил демонов ада на свободу. Свидомые, не изобретая велосипеда, — уроки большевиков не прошли даром — прямым текстом сказали толпе: «Можно»! Разумеется: «Пануемо, хлопци!» совсем не: «Грабь награбленное» и «Мир хижинам, война дворцам», но результаты очень похожи. У нас не было времени заморачиваться, и мы ответили просто: «Они ответят за все!» Тоже мало не показалось.

Выдержав еще неделю этой свистопляски и почти заработав хроническое плоскожопие, я, бросив все, заодно насмотревшись по дороге на последствия собственной пропаганды, отвез семью к родителям жены в Богучар и, не возвращаясь в отдел, рванул в боевые.

Тем временем Командующий, как и многие неглупые люди, не чуравшиеся классики, шел торным путем «кнута и пряника». И достиг большего, чем можно было предугадать. Пачка решительных и жестоких расстрелов на месте — по горячему — за пару недель свели на нет чудовищный цинизм распределений и все безумие выдач гуманитарки. Так же без судебных тяжб и проволочек стали разбираться с просто опухшими от вседозволенности и безнаказанности чинушами — небоевыми ментами, таможенниками, прочей армией разрешителей и распорядителей благ. Вопросы с мародерством и грабежами беженцев, с уличной преступностью и спекуляцией реестровыми продуктами решались совсем быстро. Тела «решенных» не убирались по два-три дня.