Чисто еврейское убийство - Керен Певзнер

Напрасно я думала, что на пасхальных каникулах у меня не будет работы. Было, да еще как. Стоило только вернуться на работу и снять объявление, что я в отпуске, как клиенты потянулись чередой.

Я приехала на работу. Все было как обычно. Оглядев свой небольшой кабинет, я поняла, что лучшее — враг хорошего и совсем не стоит пренебрегать им. Мое дело здесь, тихое, спокойное, бумажки-промокашки. Только я так подумала, как в дверь постучали и в кабинет вошла семья, как позже я узнала, прибывшая три дня назад с Украины — дородная мать и пятеро отпрысков в возрасте от двадцати до года — парень и четыре девицы мал мала меньше. Она шла впереди, как ледокол в фарватере, одетая в сарафан на тонких бретельках, еле удерживающих массивную грудь. Ее выражение лица было довольным и добродушным. Семье требовался перевод документов. Они были у меня вчера, но не застали. Дама расположилась напротив меня в кресле для клиентов, остальные домочадцы столпились позади нее. Все они, плюс коляска с малышкой заполнили мой кабинет до отказа. Говоря с характерным украинским гэканьем, сдобная мадам вывалила на мой стол кучу документов. Отобрав необходимые и договорившись о цене, я обещала закончить работу к среде.

Разложив перед собой свидетельства о рождении всей семьи, я принялась бойко щелкать по клавишам компьютера. Работка была что надо, у всех одинаковые фамилии и место рождения — какое-то село Лозовики в Житомирской области. Так что можно было вовсю использовать опцию «Сору».

Но вдруг я стала тихо съезжать с катушек. Из документов оказалось, что молодой человек, которого я считала старшим сыном многодетной мамаши, оказался ее мужем. Девочка в коляске — это их совместный ребенок, а новоиспеченный папаша был старше взрослой мамашиной дочки всего на четыре года. В свидетельстве о браке, спрятавшемся в самом низу вороха документов было указано, что молодой сменил свою украинскую фамилию на фамилию жены Лейбович.

Да, воистину, жена-еврейка — это не роскошь, а средство передвижения… Я просто ею восхищалась. Предложила парню переехать на историческую родину, но видно он ей так понравился, что тут же родила от него ребеночка. Решительная дама, уважаю. А я со своими комплексами: «Ах, Денис моложе меня на семь лет!» Вот с кого надо брать пример! Живет в свое удовольствие во всех прямых и переносных смыслах.

Когда за грудастой мадам закрылась дверь, я вдруг вспомнила и хлопнула себя по лбу: черт! Я же забыла передать письмо Тамаре! Оно так и лежало, забытое в моей сумочке и ждало своего часа.

Позвонив ей и условившись, что заеду к ней вечером, я опять взялась за переводы. Нужно было наращивать темп.

У Тамары, в Кирьят-Шенкине я оказалась около семи вечера. Мужа дома не оказалось — он был у сестры вместе с детьми. Тамара поставила на стол чай, конфеты и присела рядом.

Я протянула ей письмо. Дрожащими руками взяв конверт, она раскрыла его и принялась читать перевод, написанный четким почерком Элеоноры. В это время я молчала и прихлебывала чай.

Тамара закончила читать и отложив письмо в сторону, посмотрела на меня. Глаза ее были полны слез. Вдруг, как волны, перехлестнувшие плотину, хлынули слезы. Тамара рыдала навзрыд. Мне осталось только успокаивать ее, так как я знала, что этот поток не остановишь. У Тамары слез было, как у клоуна с клизмочками на глазах. Держа в руках почему-то не оригинал, написанный Йоси, а элеонорин перевод, она причитала, обильно смачивая бумагу:

— Что ж ты мне раньше-то не сказал, милый мой, что так меня любишь? Стеснялся, что ли? А я-то, дура, думала, что ты такой, как все эти — им лишь бы русской бабе подол задрать. Ты у меня совестливый был, стеснительный. Ну не силен, ну и что из этого? А в Америку поехал — сказал мне, что полечиться, да родственников навестить. А каких — не сказал… Зачем же молчал? Да разве я бы не поняла? Боялся, небось? Чего боялся, дурачок? Что я тебя этим поганым словом назову? Мамзером? Да я и слыхом не слыхивала таких слов! Глупости какие ваши попы придумали, а тебе и твоим правнукам жизнь ломать?! Нет уж! — Тамара оторвала ладонь от лица и сжав кулак, погрозила кому-то невидимому. — Не выйдет!

Мне стало боязно, что Тамара выплачет всю влагу из организма и помрет от обезвоживания, поэтому я протянула ей носовой платок и не найдя ничего лучшего, принялась постукивать ее по спине, как будто прогоняя застрявший в горле кусочек. Как ни странно — это помогло. Она прекратила рыдать вдруг с решимостью сказала:

— Я убью его! Найду и убью!

— Кого, Тамара? — я не на шутку испугалась за ее голову.

— Убийцу. Он же мне всю жизнь поломал! Жили бы мы сейчас с Йоси…

— Не понимаю я тебя, Тамара, — опять влезла я не в свое дело, — то ты мужа бросать не собираешься, то с Йоси хотела жить. Что же получается?

— Ой, Валерия, тебе хорошо так рассуждать, у тебя вон какой — молодой, красивый, образованный. А я ведь сама все тяну, всю жизнь! Когда же отдохнуть приведется?

Странно, вот уж не думала, что моя жизнь может еще служить поводом для чьей-то зависти.

Вообще-то Тамара начала меня понемногу утомлять. Ее буйная энергия, направленная на подавление всех и вся, уже выводила меня из себя. Но я терпела, так как она из разряда подруги превратилась в разряд клиентки, а за выездные дела я беру дороже, плюс расходы на дорогу.

— Тамара, у меня дела. Если тебе еще что-то нужно, звони ко мне на работу.

И я быстрым шагом вышла из ее квартиры.

* * *

Дарья на каникулах совсем отбилась от рук. То с самого раннего утра пропала и пришла только в шесть вечера, причем от нее жутко пахло костром и уксусом. Оказалось, что весь ее класс собрался в национальном парке отпраздновать Песах. Моя дочь была ответственна за маринад — дети купили куриные крылышки и жарили их на мангале. Когда я спросила, почему именно крылышки, моя дочь ответила с легким недоумением:

— Потому, что дешевле них только суповые наборы из костей…

Через день она собралась в Нетанию, видите ли, в ближайшее к Нетании поселение, раз в десять дней прилетают тарелки и сегодня как раз десятая ночь…

Вот насчет тарелок я уже резко воспротивилась. Нечего дурака валять! Мне звонила учительница по закону божьему и сказала, что у Далии (так ее зовут в школе) проблемы с сотворением мира. То есть не с сотворением мира, а с тем, как это учат на уроках Библии. Она отказывается отвечать на вопросы и твердит о теории большого взрыва и о динозаврах, которые не вписываются ни в один день творенья. Придется посидеть с ребенком и объяснить ей, что если она не хочет верить в это, никто не заставляет, но пусть обозначит себе в голове закон божий, как урок фольклора и тогда сотворение мира пройдет значительно легче.

Пасхальные двухнедельные каникулы кончились, возле пекарен выстроились огромные очереди за хлебом (в течение двух недель в Израиле запрещено торговать хлебом, мукой и макаронами, можно продавать только мацу), дети начали учиться и я стала постепенно забывать об этой жуткой истории.

Тамара позвонила вновь:

— Валерия, как поживаешь? — я со смешанными чувствами слушала ее веселый голос.

— Спасибо, вашими молитвами, — осторожно ответила я.

— Ты мне нужна!

— Правда?

— Валерия, не обижайся, я знаю, ты потратила на меня много времени, работала. Я отблагодарю…

— Тамара, давай серьезно, никаких благодарностей за свою работу я не принимаю — у меня твердые расценки. И если ты хочешь продолжать пользоваться моими услугами, будь добра, оплати предыдущую работу.

— Ну хорошо, хорошо, приезжай, я подготовлю чек.

— А что случилось?

— Я звонила Эйбу, брату Йоси. Он согласился приехать и поговорить обо всем. У него такой приятный интеллигентный голос, но я многого не понимала, что он говорил. Так что, приезжай, помоги перевести. Ладно?

— Переводить с английского?

— Нет, он говорил со мной на иврите.

— Когда он приедет?

— Сегодня к восьми. Он работает в Тель-Авиве и после работы сможет быть у меня только вечером. Мужа с детьми отправлю к золовке, все равно с ними никакого разговора не получится. Так ты будешь?

— Буду, — вздохнув, согласилась я.

К Тамаре я подъехала без четверти восемь. Зная точность англосаксов — а имя Эйб говорило, что его владелец — выходец из Америки или Англии, я решила не рисковать. Поднявшись на третий этаж, я позвонила.

Дверь открыла взволнованная Тамара. Она была принаряжена, накрашена тщательнее, чем обычно, когда ее синие тени кажутся подбитыми синяками.

— Проходи, — сказала она.

Квартира блестела. На столе, покрытом вязаной скатертью, стоял домашний торт, а вокруг него в вазочках лежали варенье, фисташки и разное печенье.

— Вижу, ты основательно подготовилась к визиту, сказала я и взяла одну фисташку.

— Валерия, вот чек, я даю заранее, чтобы потом при нем не расплачиваться.