Книга об отце (Ева и Фритьоф) - Лив Нансен-Хейер

Он шел по следу детских саночек все дальше с холма к фьорду, по льду к мосту у впадения реки во фьорд. Там он увидел толпу. Несколько парней перегнулись через перила моста. Отец подумал, что они разыскивают Коре, что Коре провалился под лед. Он за­кричал в отчаянии: «Коре! Коре!»

Но тут люди стали показывать на берег, и там среди деревьев отец увидел красную шапочку. У него камень с души свалился, и он так обрадовался, что после обеда до самого вечера играл с нами в гостиной. Мы строили башню из кубиков и разрушали ее. В конце концов мы опрокинули красивую китайскую вазу. Она с грохотом упала на пол. Мгновенный испуг, а мама сидит на стуле, складывает лорнет и хохочет: «Нет, вы невозможны, все трое!»

III. ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ФРИТЬОФА

Могут ли все детские воспоминания претендовать на достовер­ность, я не знаю. Но что такое сама достоверность? По мере того как мы становимся старше, жизнь в доме отца и матери, все круп­ные и мелкие события детских лет занимают все большее место в нашем сознании; воспоминания расцвечиваются под воздей­ствием всего примечательного, что произошло позже, и сливаются в одно целое с нашей последующей самостоятельной жизнью, лучше сохранившейся у нас в памяти. Свои и чужие воспоминания как бы дополняют друг друга. И вот появляется достоверность — не хуже других достоверностей.

Я слышала очень много рассказов о детстве и юности отца, и мало-помалу мне и самой стало казаться, что я была свидетель­ницей всей его жизни.

Как сейчас вижу его — вот он сидит и рассказывает. Вы­сокий лоб, изборожденный морщинами, когда он думает, раз­гладился, а голубые глаза — порой такие далекие — светятся лаской и доверием. Руки его оживают, а голос! В нем часто звучала глубокая тоска, но он мог быстро переходить и в ко­роткий отрывистый смех, такой характерный для него. Отец выглядел очень молодо, и поэтому нетрудно было себе пред­ставить, каким он был в те времена, когда, сдав экзамен на аттестат зрелости, а затем благополучно выдержав предвари­тельные зачеты в университете, встал перед выбором жизнен­ного пути.

В то время предварительные зачеты занимали целый год. Так было устроено для того, чтобы дать гимназическим зубрилкам после экзамена на аттестат зрелости возможность получше разобраться в собственных интересах, прежде чем учиться дальше. Фритьоф Нансен не принадлежал ни к зубрилкам, ни к тем, у кого все давно уже решено. Способности и интересы у него были разносторонними. Становиться просто прилежным муравьем он не со­бирался. Его влекли неизведанные дороги. Только приносить пользу казалось ему мало.

В школе его любимыми предметами были математика и фи­зика. Для человека талантливого, который к тому же успел дока­зать, что умеет решать задачи самостоятельно, в этой области таятся широкие возможности. Но и астрономия тоже его при­влекала. Бесконечность звездного неба еще предстояло исследо­вать, здесь было куда приложить силы. Геология и вопросы про­шлого Земли тоже занимали его. Порой природа будила в нем мечты художника, а впрочем, почему бы не стать писателем и не написать философские произведения, которые откроют но­вую эру?..

Столько путей открывалось перед ним, и все манили.

Одно было совершенно ясно: о профессии, закрывавшей ему доступ к свободной жизни дикаря, которую он привык вести в лесу и в горах, не могло быть и речи.

«Представляешь — путешествовать по неизведанным просто­рам, где еще не ступала нога человека!» — сказал он однажды своему отцу.

Адвокат Нансен сокрушенно покачал головой, слушая сына, на способности которого возлагал такие надежды. Хватит ли у него выдержки, чтобы сосредоточить все силы на чем-нибудь одном?

Вот Александр — тот совсем другой! Он пошел по стопам отца и решил изучать юриспруденцию. Это уравновешенный мальчик, а несчастье Фритьофа — слишком разносторонняя одаренность. Ничего еще не сделав, он мечтает о великих деяниях. Но есть ли смысл в увещеваниях?

Однако увещевания не остались безрезультатными. Они глу­боко запали в душу Фритьофа, он понимал тревогу своего отца. Но это будет его борьба, и он хотел бороться сам.

И вот, когда он так размышлял, мысль его набрела на зоологию. Вот наука, которая во всяком случае даст ему возможность сочетать работу с жизнью на природе. Он вспомнил и об известном зоологе Микаэле Сарсе, священнике с островка в Вестланне[47], ко­торый сделал значительные открытия в морских глубинах. Лучше всего спросить совета у профессора Роберта Коллета[48], выдающе­гося специалиста в этой области, а вдобавок доброго друга семей­ства Нансенов.

Коллет тут же вспомнил, что ему не раз уже предлагали отпра­виться на промысловой шхуне в Ледовитый океан, чтобы изучать животный мир во время охоты на тюленей. Вот подходящее дело для молодого спортсмена.

Фритьоф сразу загорелся. На другой же день он побывал у ка­питана Крефтинга на промысловой шхуне «Викинг». Они быстро договорились. Но «Викинг» был новым судном, и сперва полага­лось получить согласие пароходства. Адвокат Нансен уладил это. Он не сомневался, что сын покажет себя умелым парнем, который не будет обузой на борту.

Жребий был брошен. Фритьоф отправился в свое первое пла­вание по Ледовитому океану.

Отцу его это путешествие скорее всего казалось отклонением от прямого пути. В душе сын «ветрогон», вот и помчался за при­ключениями, вместо того чтобы учиться. Отец был убежден, что, выбрав зоологию, сын совершил роковую ошибку, «ибо выбрал-то ее лишь потому, что эта специальность обещала развлечение и жизнь на лоне природы», и очень был огорчен тем, что Фритьоф не занялся физикой и химией, которыми «больше всего» увле­кался.

Если Фритьоф и был когда-то в душе ветрогоном, то с этим давным-давно было покончено. И с тех пор вся жизнь его и работа были более всего отмечены чувством долга.

Хотя он впоследствии забросил зоологию и стал полярным ис­следователем и океанографом, но это произошло лишь после того, как он довел до конца поставленные перед собой задачи и оставил после себя след и в зоологии.

Наверняка он бы далеко пошел и в физике, и в химии, он и здесь не отступил бы, не добившись своего. Но совершил ли бы он тогда свои великие арктические экспедиции, которые в свою оче­редь открыли путь новым проблемам,— неизвестно.

В марте 1882 года на рассвете «Викинг» вышел из гавани Арендаля[49]. Матросы огласили спящий город мощным «ура», несколько человек на набережной помахали на прощанье шляпами, а больше никто не обратил на них внимания. Впервые в своей жизни Фритьоф Нансен сжег за собой мосты.

Первые впечатления от моря были не особенно обнадеживающими. Надвигался шторм, судно вздымалось на волнах, и брызги перехлестывали через борт. Низко нависло небо, все в тяжелых угрюмых тучах. По-своему и это было красиво, но Фритьофу было не до красот природы. Только после шести суток мучений он смог записать в своем дневнике: «Морская болезнь прошла бесследно. Жизнь превосходна». Он отметил это событие тем, что, сидя на палубе до трех часов ночи, курил длинную трубку с голланд­ским табаком. В этом плавании отец впервые увидел царство льдов и был потрясен. Он принимал участие в охоте на тюле­ней в качестве стрелка и провел на борту корабля несколько научных опытов. А главное — он увидел с палубы корабля вос­точный берег Гренландии и уходившие вдаль цепи сверкающих горных вершин.

Он прилежно вел дневник: «Ледовитый океан — это нечто со­вершенно особое, ни на что не похожее, он совсем не такой, каким его представляют. Море то зеленовато-синее, то покрыто плоскими дрейфующими льдинами, то туман, то солнце, то буря, то штиль».

Он увидел еще много другого. Зачарованный, сидел он на па­лубе и глядел, как полыхает в небе северное сияние: «Это словно отблеск огромного далекого пожара. Но, должно быть, самый пожар   был  в   Стране  духов,   отсветы  были   призрачно   белые».

Тогда он впервые услышал грохот торосящегося льда.

Работы на судне хватало, и он ее не чурался. Адвокат Нансен не зря говорил, что сын будет полезен на борту. Фритьоф был силен, как медведь, и за все брался с охотой: грузить уголь, драить медяшку, мыть посуду на камбузе, взбираться на мачту и высматривать разводья. Он быстро проявил себя как хороший товарищ, неистощимый шутник и весельчак, не краснеющий от смачных анекдотов.

И все же моряки удивлялись, глядя на то, как он возился с точными приборами. На что ему все это? Что это за работа?

Но когда началась охота на тюленей и Фритьоф показал себя метким стрелком и хорошим гребцом, он сразу вырос в их глазах. Когда «Викинг» вошел в район охоты на хохлачей, на льду началась бойня. Чем больше убийств и жестокости, тем больше заработают охотники и пароходство. Поесть — и то стало некогда. Старшие уже были привычны к такого рода работе, а новичка тошнило от отвращения. Но он сжал зубы и виду ни­кому не подавал.