Родина – за нами! - Дмитрий Юрьевич Манасыпов

быстрая, куда там любому зверю до него. Но ведь одного такого и группа охотников, если будет готова, теоретически положит насмерть.

А вот представьте, если таких не одна, а тысячи. И вот таких тоже, и таких. И все они бывшие наши с вами земляки, граждане нашей с вами страны. И вовсе необязательно оккупированных территорий. Ведь рассеять контейнер, или несколько десятков контейнеров этой, подобной вирусу дряни, с помощью дальней авиации очень даже возможно. Представили?

Зачем тратить силы на войну с врагом, который никак не хочет сдаваться, упрямо вставая грудью против танков, если надо, закрывая собой амбразуры ДОТов или кидаясь с голыми руками на штыки? Проще сделать так, чтобы сами себя изнутри уничтожили. Вы ведь видели, как ведут себя те самые солдаты, они же были практически неуправляемы. На одном из участков фронта, где по какой-то ошибке препарат был применён на час раньше атаки — они пошли на своих. Естественно, об этом нам стало известно через разведку с той стороны. Но ведь пошли, понимаете, батальон солдат пошёл на полк позади, по дороге разбираясь между собой. Я видел киносъёмку, сделанную после их уничтожения. В некоторых местах не было белого снега, был лишь красный. Алый от крови. Забросанный человеческими останками.

Профессор покачал головой, уставившись в точку прямо перед собой. Замолчал, видимо, вспоминая то, что видел.

Куминов кашлянул, посмотрел на командира. Медведев сидел мрачный, вновь сжав кулаки, но смотрел не на него. Взгляд командира полка был направлен на лысого. Тот спокойно смотрел в ответ, ожидая того, что тот скажет.

— И давно про это известно?

— Не очень… — лысый отхлебнул чай из своего стакана. — Можно попросить сделать погорячее? Очень уж он у вас вкусный.

— Можно. — Медведев жестом остановил капитана, начавшего вставать. — Ты, Коль, сиди, пойду я схожу, сам поставлю. Ординарец у меня спит уже, нечего его трогать.

Он встал и ушёл за занавеску. Было слышно, как Медведев о чём-то спросил дежурного связиста. Потом чуть лязгнуло, наверное, командир действительно сам поставил чайник на печь.

— Такие вот дела, капитан. — Лысый повернулся к Куминову. — Понимаешь теперь, какая на тебе ответственность?

— Понимаю. — Николай потёр подбородок, который уже успел стать колючим. — Я вот чего не понимаю, так это того, как этот самый образец сюда тащить, после того, как мы туда дойдём и проникнем.

— Хороший настрой. — Профессор Венцлав кивнула головой. — Необязательно тащить целый экземпляр. Достаточно будет взять просто образцы тканей, причём с разных экземпляров.

— О как. — Куминов восхищённо присвистнул. — С нескольких-то ладно. Мне вот теперь ещё интереснее. А если, ну, мало ли, отрежу и притащу не тот кусок ливера, что надо, мне снова с ребятами туда идти придётся?

— Нет. — Девушка покачала головой. — Я пойду с вами. Именно для того, чтобы вы не отрезали не тот кусок ливера.

На войне, как… — 2

Кавказ, 195… год

Жгучая нитка трассеров протянулась к нему через пять минут после вышедшего солнца.

Солнце выплеснулось из-за серого неба сразу. Залило камни, зеленку внизу, блеснуло по речке. Алым и синим облило хребет, идущий справа, резануло лучами по глазам Макара.

Тот прищурился, ругая самого себя за очки, до сих пор не опущенные. Здесь, на не самой большой высоте, солнце частенько играло на руку вовсе не им. А врагу. Слепило, отражалось от снега, от кристалликов льда между камнями, не тающих с приходом весны.

Отряд лежал на дневке. Ночевать пришлось здесь же, опасались слежки. Вчера к вечеру перевал затянуло густо-сизым туманом, липнувшим ко всему, не давай рассмотреть хоть даже руку, выпрямленную перед собой. Сходить, сползая вниз, к ущелью и узкому горлу-вхожу в долину, туман начал лишь под утро. И то, до сих пор вязко ворохался под ветром, вырывавшемся из ущелья, уходящего к хребту.

Ни сам Макар, ни остальные ребята, да и даже командир, не полезли бы сюда, не приключись беды по пути. Отряд явно сдали, их гнали долго, прижимая к речке, ко второй, надеясь на переправу и возможность пострелять в это время. Но командир, Серега Малинин, Малина, не дурковал, хотя родился не здесь и места знал плохо. Малина вел отряд быстрым бегом, переходя на шаг сразу, как отрывались, оставлял секреты, снимавшие то людей, то, куда важнее, псов.

Малина, натуральный донской казак, рожак станицы под Новочеком-Новочеркасском, немцев ненавидел лютой яростью, такой, что зубами был готов грызть. И убивал без жалости, не разводя интеллигентных мерихлюндий. Пленные? Какие-такие пленные, война вокруг, пленные, придумали тоже… А они наших там что, на курорты отправляют?

Все знали — на курорты никого не отправляли. А случалось и хуже. Малина, зная о «хуже» многое, видевший своими глазами, уходил, если обсуждали Дон.

На Дон, после огненной бури на Волге, вернулись старорежимные, беляки, шкуровцы. А их, как часто случается, некоторые даже ждали, кланялись, протягивали хлеб-соль. Эти лютовали куда там немцам, эти вспоминали все, оставшееся за спиной с семнадцатого года.

Малине говорили, мол, везде такое есть, всюду подлецы найдутся. Малина слушал, кивал головой рассказам о Кубани, о горцах, среди которых отряд обретался частенько и уходил. Веры в людей ни у кого и не осталось, так, на чуть-чуть. Пока их как-то не спас лезгин с аусвайсом.

Плотный усатый дядька, вывозивший из сельца заготовленные хворост с бревнами, наткнулся на разведгруппу у речки. Отошел помыть руки и, развернувшись, уставился прямо на Малину в пяти шагах и с ножом в руке. Почему командир не бросил нож, не кинулся, по-кошачьи, чтобы перерезать глотку? Даже сам не смог потом объяснить. Вроде как увидел в глазах что-то, мелькнувшее и цепанувшее накрепко. Малина тогда не прогадал.

Разведгруппа шла четыре пары ног. Пятую, сержанта Бахметьева, тащили на плечах. Сержанта клюнула пуля, следом вторая, натворив дело в ляжках. Он не умер от кровопотери, но идти не мог. А Малина, полгода воевавший с одними и теми же людьми, нарушил все инструкции. Не добил товарища, приказал тащить на себе. А их уже гнали.

Макар был тогда с ними, и даже видел грузовик усатого, стоявший на краю села.

Через час они тряслись в кузове немецкой машины, аккуратно заваленные сухими нарубленными ветками, осторожно ели горячую лепешку, переданную водителем и не знали — чем все закончится.

Закончилось поздним вечером, стареньким доктором-армянином, ночевкой и новой ездой, теперь уже за старыми больничными матрацами. Лезгин отвез