На дальних воздушных дорогах - Эндель Пусэп

— Ушли. На запад, — доложил стрелок.

— Тем лучше, — обрадовался Штепенко. — Не хватало еще драться с ними над целью… Пилоты, — продолжал он, — на боевой курс заходим с юга. Возьмите на десять градусов левее!

Картина боя днем значительно отличалась от того, что мы видели и испытали раньше. Ночью виден каждый орудийный выстрел, даже пулеметные и автоматные очереди оставляют видимый след, который время от времени пересекается ярко светящимися огненными черточками трассирующих пуль. А днем почти ничего не видно. Лишь маленькое облачко дыма возникает вслед за залпом зенитной батареи, облачко немного побольше — на месте взрыва снаряда.

Такую картину мы наблюдали на северо-востоке от Калуги. И тут же начался «концерт» вокруг нашего самолета. Слева и справа, впереди и сзади, ниже и выше от нас как будто сами собой возникали облака дыма от разрыва зенитных снарядов, напоминающие белые клочья ваты. Когда самолет промчался через одно такое облако, возникшее впереди, в кабину проник едкий запах пороха и держался там некоторое время.

— Портят воздух, — пробурчал Водопьянов.

Но в этот же момент послышался такой звук, будто кто-то бросил в самолет горсть камней. Взрыв снаряда увидели только Штепенко и стрелки, находившиеся в башнях под крыльями. Снаряд разорвался метрах в ста под нами, и осколки прошили алюминиевое покрытие крыльев и фюзеляжа.

Но Саша Штепенко был само спокойствие. Он крутил рычажки и ручки прицельного приспособления и время от времени давал пилотам команды, корректируя курс. Ведь теперь хозяином в самолете был он.

— Восемьдесят градусов вправо!

Облака от взрывов- снарядов становились все гуще. Небо покрылось вокруг «пятнами пантеры», как часто говорили в военное время.

— Еще десять градусов вправо! — скомандовал штурман. — Ложимся на боевой курс! Девяносто градусов вправо!

Когда мы справились с этим, прозвучала команда:

— Два градуса влево! Еще два градуса… Еще два… И в эти тревожные мгновения, когда кругом был сущий ад и на самолет сыпался град осколков, Саша Штепенко не терял ни спокойствия, ни чувства юмора:

— Пилоты, почему вас все время тянет вправо? Три градуса влево!

Справа находились наши, слева — гитлеровцы. Наверное, наш самолет сам рвался к дому.

— Так держать! Открываю бомболюки! — крикнул через некоторое время Штепенко.

Я втайне надеялся, что зенитный «цирк», как это у нас называли, надоел штурману и он пошлет весь запас бомб вниз одним махом. Но не тут-то было!

На этот раз самолет вздрогнул, освобождаясь от бомб, как-то слабее, чем обычно, и сразу послышалась команда Штепенко:

— Пилоты! На второй заход!

Саша оставался верным себе — он не обращал внимания на окружавший нас «цирк»… Нам пришлось еще и еще раз начинать все сначала. Облака дыма от разрывов снарядов вокруг самолета все сгущались. Когда мы уже в третий раз легли на боевой курс, борттехник доложил:

— В третьем моторе упало давление масла.

— Выключите! — скомандовал Водопьянов и добавил: — Саша, кончай уже…

— Сейчас, — ответил тот, — сброшу последние.

Это «сейчас» длилось еще несколько минут. Пришлось прибавить газу, иначе самолет не удержался бы на нужной высоте.

Смрад от взрывов снарядов, стоявший в воздухе, теперь уже постоянно держался в кабине и, несмотря на кислородные маски, назойливо лез в нос.

— Все! Теперь быстро домой, — послышался наконец в наушниках голос Штепенко.

В этот же момент мы накренили самолет на правое крыло и, совершив разворот, легли на обратный курс.

Поскольку сиденья пилотов находились в верхней части самолета, мы почти никогда не видели взрыва бомб на цели. Эта возможность была лишь у штурмана и стрелков. Однако когда Штепенко своим спокойным тоном произнес: «Все в порядке», а стрелки стали шумно обмениваться впечатлениями, не осталось сомнений в том, что цель поражена.

Но на этот раз попали и в нас. Радиоаппаратура вышла из строя. Стрелок, находившийся в башне под левым крылом, доложил, что он видит в пробоину небо… Представление о том, как обстояли дела, мы получили только на родном аэродроме, когда после приземления провели основательный осмотр. Были повреждены третий мотор и радиостанция. Больших и малых пробоин в фюзеляже и крыльях самолета мы насчитали более тридцати…

Поскольку оба самолета, участвовавшие в этом налете, были основательно потрепаны, а самолетов этого типа вообще было мало, «эксперимент Водопьянова» — дневная бомбардировка — остался пока первым и последним.

К тому времени, когда самолеты были отремонтированы и приведены в готовность к бою, Петр Мосалев выздоровел. Так я опять остался без дела.

Самолет летает сам

Фронт по-прежнему был угрожающе близок к Москве. На находящихся в окрестностях города аэродромах сиротливо стояли десятки самолетов. Послать их в бой было нельзя — они требовались для других целей.

После дневной бомбардировки Калуги прошло уже немало томительно скучных дней, и вот однажды утром посыльный разыскал меня и передал приказ явиться в штаб. «Интересно, что случилось», — думал я, торопясь туда.

— Вас просили позвонить начальнику штаба дивизии товарищу Шевелеву, — сообщил дежурный, когда я строго по уставу доложил о своем прибытии.

— Пилот Пусэп по вашему приказанию у телефона! — крикнул я в трубку, набрав нужный номер.

— Здравствуй! Почему так официально? — приветствовал меня Шевелев. — Ты все еще без скакуна?

— Так точно.

— Может, возьмешься отогнать самолеты на восток, в более безопасное место? Их тут на аэродромах довольно много.

— Разве… разве положение на фронте стало так серьезно? — заволновался я.

— Приезжай лучше ко мне, здесь и поговорим обо всем. Машину, чтобы добраться сюда, сумеешь добыть?

— Не знаю, но попрошу у командира полка.

— Хорошо. Приходи сразу.

Я поспешил к командиру полка и передал ему свой разговор с Шевелевым.

— Полковник Шевелев приказал спросить у вас машину, — схитрил я.

— Бери! Только сразу же отправь ее обратно.

— Будет сделано! — щелкнул я каблуками и поторопился выйти.

Я объяснил задачу шоферу и сел в «эмку». Штаб дивизии находился на другом аэродроме. Чтобы добраться туда, пришлось проехать через Москву. Несколько часов спустя я сидел уже в приемной Шевелева.

Офицеры штаба сновали по приемной, одни скрывались на несколько минут, другие — всего на несколько секунд.

— Доложите начальнику штаба, что пилот Пусэп прибыл, — попросил я копавшегося в куче бумаг адъютанта. Тот поднял глаза и проворчал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});