На дальних воздушных дорогах - Эндель Пусэп

3000… 2500… 2000… 1000 метров. Мы уже вошли в густой туман облаков.

800… 500… 300… Внизу, куда ни глянь, всюду тянулись трясины, и мрачная топь… Неужели погибнем в здешних болотах?

И вдруг прямо перед нами зазеленел лесок! Именно там, только там надо постараться приземлиться! Там твердая земля. В болоте же тяжелый самолет мог утонуть прежде, чем удалось бы выбраться из него…

— Посажу сам, — сказал Водопьянов.

Гибкие верхушки деревьев хлестнули по самолету. Как раненый зверь, помчалась беспомощная машина в чащу. Разрушились стабилизаторы, кусок за куском разваливались мощные крылья… И наконец, подмяв под себя вековые сосны, самолет, покачиваясь, опустился на землю.

Тишина. Только страшный гул в ушах. Затем взрыв ликования — никто из нас не получил серьезных повреждений! (Правда, потом я несколько дней мог есть только жидкую пищу, так как моя челюсть никак не хотела двигаться. Но это был пустяк.)

Да, но где мы все-таки находимся?

Немного подальше, на границе лесочка и трясины, к небу тянулась триангуляционная вышка. Радист Вася Богданов залез на нее и осмотрел окрестности.

— Сплошь топь и трясина. Только на севере видно несколько хуторов. Один из них, кстати, горит, — сообщил он, спустившись.

В этот момент что-то просвистело у нас над головой. Мы прислушались. Свист повторился. В отдалении, на севере и на юге, слышалось что-то вроде раскатов грома.

— Артиллерия! — сказал Штепенко. — Бьет куда-то дальше…

Гуськом мы двигались на север. Экипаж уже давно не отдыхал. Но никто из нас не чувствовал ни усталости, ни голода. Вскоре мы уже брели по трясине. Сначала вода была по колено, затем по пояс, местами даже по грудь. А когда дно стало исчезать из-под ног, мы были вынуждены «дать обратный ход» и искать новую тропу. Через некоторое время почувствовали, что идти становится с каждым шагом все труднее, тело наливается свинцовой тяжестью,

А над головой все еще свистели снаряды. Мы поняли, что попали на ничейную землю. Наша армия обороняла дорогу, ведущую в Нарву, а с юга, с северного берега Чудского озера, наступал противник. Только около полудня мы выбрались из болота. Вскоре увидели коров, теленка и овец. Сторожевая собака, заметив нас, бросилась в нашу сторону с отчаянным лаем. Белобрысый пастушок из-за куста испуганно разглядывал странных гостей.

Я замыкал шествие и, добравшись до летчиков, окруживших мальчика, услышал, как они оживленно расспрашивали пастушка. Однако он только отрицательно качал головой: «Эй саа ару».

— Ну, а по-эстонски, парень, понимаешь? — спросил я на его родном языке.

Мальчик посмотрел на меня и облегченно вздохнул, а затем так обстоятельно доложил нам обстановку, что даже начальник разведывательного отдела крупного штаба но сделал бы это лучше.

Следуя указаниям, полученным от мальчика, мы направились по кратчайшему пути на станцию Ору. Там располагались части 8-й армии. Нас встретили прямо-таки по-королевски и хорошо угостили, были и довольно крепкие напитки.

И тогда усталость свалила нас. Станционный зал ожидания показался нам лучшей спальней в мире, а разостланная на полу солома была мягче любой перины. Не успели мы прилечь у стены на солому, как погрузились в глубокий сон, а когда проснулись, солнце уже клонилось к закату. Мы протерли глаза и испугались: вокруг нас на соломе блестели осколки стекла… Не уцелело ни одно окно…

Оказалось, что нашему богатырскому сну не помешала даже бомбежка, предпринятая гитлеровцами… Одна из бомб упала па газон перед станцией. Взрывной волной и разбило окна. Другая бомба не разорвалась. Она задела рельс, изогнула его, повалила телефонный столб и скатилась в кювет у железнодорожного полотна… Мы видели ее: она лежала там, черная, дышащая смертью.

Водопьянов пошел в штаб. Вернувшись, он сказал, что прежде всего надо пойти к самолету и… взорвать моторы. Поздно вечером нам предстояло отправиться в Пушкино…

К месту падения самолета добрались значительно быстрее: большую часть дороги мы проехали на машине. Пешком пришлось идти только километра два.

С тяжелым сердцем снимали мы вооружение. Но еще труднее было заложить взрывчатку в моторы…

Прощай, боевой товарищ!

…Клубок дыма бежал по запальному шнуру к самолету, и это болью отзывалось в наших сердцах. Мужчины, преодолевавшие в суровых условиях Севера сверхчеловеческие трудности, закаленные, огрубевшие, отвернулись в эту минуту и провели рукой по глазам.

Грохот… Через наши головы со свистом летят обломки металла, куски обшивки самолета… Скорбящие сосны роняют свои ветви и иглы.

— Все, — сказал Водопьянов удрученно. — Пошли, ребята…

Вечером к станции Ору подкатили два броневичка и легковая машина.

— Залезайте, ребята, — показал на них Водопьянов.

— А вы? — спросил Штепенко.

— Я поеду здесь, — ответил он, облокотись на крыло «эмки». — Там внутри для меня места мало.

Мы с большим трудом влезли в броневики. Боевой самолет тоже не бальный зал, но эта наземная боевая машина показалась нам просто жестянкой из-под килек!

Иыхви мы проехали еще на заре. Кругом гнетущая тишина, на улицах ни одной живой души, никакого движения. Витрины магазинов скрыты ставнями. Редко в каком-нибудь окне мелькало чье-то испуганное лицо… Щемящее чувство горечи не покидало нас до Нарвы. Темнело. Облака закрывали небо. Моросил монотонный, грустный мелкий дождь…

На улицах древней Нарвы наше настроение немного улучшилось. В городе чувствовалась жизнь. Время от времени мимо нас проезжали грузовики. Недалеко от моста между крепостями Германа и Ивангорода стояли орудия, артиллеристы были готовы к бою. Это было приятно. Мы подумали о том, что группа армий «Север» под командованием фельдмаршала Лееба — ударный кулак гитлеровской армии, — безостановочно пронесшаяся через многие страны Европы, сейчас безуспешно пыталась прорваться к Нарве, к Ленинграду. А каких-нибудь десять часов назад далеко в тылу этих гитлеровских полчищ мы заставили содрогнуться столицу фашистского райха — Берлин. Вдруг раздалась команда:

— Закрыть люки!

Мы и так стояли плотно прижавшись друг к другу, а теперь нам стало совсем тесно. Через несколько секунд о броню забарабанили пули. Они били как раз в правый борт бронеавтомобиля, к которому я был прижат. Я отчаянно старался отодвинуться подальше от стальной стенки, но теснота не позволяла мне сделать это.

— Поливают из автоматов, — процедил водитель сквозь зубы. — Наверное, парашютисты…

Пулевой дождь кончился так же неожиданно, как и начался. Однако происшествие подействовало на нас хуже, чем арктическая пурга.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});