История села Мотовилово. Тетрадь 8 (1926 г.) - Иван Васильевич Шмелев

сидит, мне от него даже теплее, брюхо кирпичи греют, а спине от кота теплее, – не думая прогонять кота, отозвался Осип.

– А сколько денег-то ты за хлеб-то отвалил? – поинтересовалась Стефанида.

– Считай по рублю, так было бы шешнадцать целковых. По пятаку с пуда долой, значит 15 рублей 20 копеек.

– А остальные-то где? – настаивала на своем Стефанида, требуя полного отчёта.

– Вот у меня в кармане: два рубля бумажками да восемь гривен мелочью. На, прибери! – вытаскивая из кармана штанов оставшиеся от покупки хлеба деньги.

Стефанида, припрятав в укромное место деньги, зашла в чулан, шумливо стала там стучать ухватами. Вытащив из печи постные щи, налила их в чашку, поставила на стол. Подав ложку и хлеб.

– Поди ужинай, – мы давно отужинали, тебя ждали, ждали, да и не вытерпели, сели и поужинали.

Осип, кряхтя слез с печи. Отогревшись, он повеселел. Помолившись богу сел за стол, принялся за ужин. Он, одиноко сидя за столом, громко схлёбывал из ложки жидковатые, приостывшие щи, упружисто жевал засохшие хлебные корки, бережливо подбирая со стола упавшие крошки, чтобы они не пропали даром, клал их в полуоткрытый рот. Спрыгнувший с печи кот, изгорбатив спину и задрав хвост, с мурлыканьем увивался под столом около осиповых ног, прося подачку. Осип, помочив хлебную корку во щах, бросив ее кошке под стол, сказал – «на, ешь!».

Парни в токарне. Фольклор и невежество

Скучноватое время великий пост – время душеспасительного говения и покаяния во грехах каждого христианина. Особенно стеснённо его переносит молодежь, парни и девки. Старики и старухи, за пост норовят поговеть дважды, на первой и на последней – Страстной неделе. Мужики заняты своими делами. Они деятельно готовятся к весеннему севу, подсортировывают семена, ремонтируют инвентарь. Побольше подбрасывают в колоду овса для лошади. Бабы с девками хлопотливо прядут, готовя пряжу для тканья холстов. Парни, целыми днями не выходя их токарен, точат и сколачивают каталки. Парням и девкам, после трудового дня и выйти некуда, как-никак, приближение весны действует на них – женихам хочется увидаться с невестами, а невеста хочется повидать женихов. Парни, по воскресеньям хоть в избу-читатлку заглянут и там газеты и журналы посмотрят, а девкам и туда заглядывать грех. Правда, в третье воскресенье поста, в Мотовилово во второй раз приехала кинопередвижка. Картина на этот раз была показана «Закройщик из Торжка». В школу, где был показан кинофильм, народу, как и в первый раз, нашло много. В обширном классе все места были заняты. Смеху было, хоть отбавляй. Приключения портного, которого играл комик Игорь Ильинский, смешили всех зрителей. Особенно дружно и весело хохотала молодежь: – Ха-ха-ха! – хохотали парни, – Хи-хи-хи – хихикали девки.

Разговору после о впечатлениях, о фильме хватало надолго. Даже Василий Ефимович Савельев побывавший на этом сеансе и посмотревший кинокартину, удивляясь говорил:

– И что за чудо это самое кино, на стене, а ходют, как живые. Люди ходят, скотина тоже ходит, поезд едет, а дома стоят. По-моему, если все двигается, то и дома должны ходить, – удивленно недоумевал он

Не минуя Мотовилова и его жителей, неумолимо течет время. В строгом чередовании дни недели меняют друг друга, перемежаясь между собою темной перегородью ночи. Понедельник сменяется вторником, вторник поджидает среда, а четверг пройдёт – неделя врозь пойдёт…

В тихой безмятежности текут недели и дни великого поста, прижимисто укрощая пыл вольности людей надоедливой постной пищей. Старики и старухи отговели на первых неделях, теперь говеют мужики и бабы, а молодежь свое говение откладывают на последние недели, на вербную и страстную.

Вечерком, в сумерки, когда в токарнях работать уже темно, а зажигать лампы еще рано, сошлись парни у Терёхиных в токарне: посумерничать, покурить, позабавляться кто во что горазд. Тут Ванька со Степкой (братья Терёхины), Санька Селиванов, Колька Кочеврягин, Гришка Трынков, Панька Крестьянинов, Федька Лабин и Санька по прозвищу «Шеверушка», не в меру вертлявый парень.

– Эх, Саньк, крепок у тебя табак-то, я курнул, так до самой прямой кишки достало!

– Будешь крепок! Он у меня на самой крайней гряде к бане рос, его дымком и паром обдавало, – расхваливал свой табак Санька.

– Ты, Гришк, на какой неделе пойдёшь говеть-то?

– На Вербной!

– А ты?

– А я вместе с девками на Страсной уговорился!

– А я слышал, за Миньку Савельева на Пасхе сватать будут.

– И я слышал, у них ещё в масленицу было всё договорено.

– Минька-то девок-невест к себе в дом в гости брал.

– Федьк! Правда, что ли, он хочет на вашей Маньке женится?

– Чай мне не жаль, вот бы скорее на свадьбе погулять! – смеясь, высказался Федька Лабин.

– Робя, а робя! Я слышал, завтра в избе-читальне будет спектакля! – буркнул Ванька Терёхин, до этого сидевший молча. Его неумелое известие вызвало подковыристый смех у всех присутствующих.

– Да вовсе не спектакль, а кино! – поправил его Федька.

– А какое? – спросил Панька.

– Да вроде «Счастливые горшки».

– Эх, в прошлый раз интересное кино-то было!

– Больно забавно, как тот портной рыбу в реке удил и чуть с лодки не утонул.

– А как он бежал, да утюг-то потерял!

– Одним словом смехотура и только.

Ребята-парни улыбались, смеялись, спорили, курили….

Всех изобретательней, в этом деле, оказался все тот-же Санька Шевирушка – белобрысый, лицо обличьем как у овцы, глаза навыкате, как у козы, не в меру развязно-вертлявый парень. Да и как ему не быть вертлявому проказнику, когда он все время живёт в безотцовщине – «на воле». В семье его никто не одергивает, никто не ущемляет, никто не укрощает. Мать его сомнительного поведения в морально-нравственном отношении. Колька, брат, с ним не связывается. Сидя здесь, в токарне, Санька взатяжку выкурил в один приём сразу две папироски. Он с особенным искусством выпускал дым изо рта, причудливыми колечками. Как запаленная лошадь выпускает клубами пар из ноздрей, так и Санька пыхал из носа табачным дымом.

Искусству причудливо пускать табачный дымок, он научился давно. Прошлым летом, во время купания на озере, находясь по грудь в воде, он закурил. Набрав полон рот табачного дыма, он нырнул в воду. Дым, выбиваясь из воды, пунктирно обозначал направление движения Саньки под водой.

Вылезши из воды, уже в улице, Санька с разрешения хозяина лошади, для забавы людей, смехотворно стал управляться в умении запрягать лошадь в телегу.

– Эт и я сумею! – заявил он, увидя, как Костя Хорьев, стал запрягать свою лошадь в телегу.

Санька стал комедийно упражняться в приёмах запряжки. В начале своего представления, он ввел лошадь в оглобли головой к телеге и стал запрягать её, надев хомут клещами к плечами её, дугу стал накидывать не слева направо, а наоборот. Вообще, он всю запряжку старался произвести шиворот-навыворот. Смотря на эти проказистые приёмы, присутствующая тут публика задорно смеялась. Парни, поджимая животы, катались по земле хохотали. Мужики сдержанно улыбаясь гоготали.

А