Император Михаил - Павел Безобразов

В эту июльскую ночь Анастасо стояла на галерее, освещенной луной, и мечтала о том же, о чем она мечтала почти каждый день. О, если бы еще раз, хоть один раз увидеться с ним! Может быть, сердце его не замерло окончательно, может быть, оно опять забьется, как в прежние времена. Разве порфира настолько меняет все человеческие чувства? Разве душа не остается той же? А что, если он опять будет пожираем тем же пламенем любви? Она бросит всех этих сановников, покупающих ее за деньги, она будет принадлежать ему одному. Она никого никогда не любила, кроме него; он всегда был ее царем, царем ее сердца. Только бы увидеться с ним, только бы припасть к его коленям, только бы поцеловать его пурпурную туфлю. Кто знает, может быть, он не забыл о ней, может быть, и он вспоминает о ней, может быть, как прежде, он жаждет ее ласки. Анастасо вздрогнула при этой мысли. Да, но потом, потом он полюбил другую… Может быть, все-таки он желает ее видеть, только не знает, где она, а этикет не позволяет ему разыскивать дочь трактирщика. Но если только ей удастся свидеться, о, тогда она не выпустит его, она очарует его такими чарами! Ведь, теперь она постигла искусство любви, теперь она умеет покорять мужчин. Только бы увидеться с ним, только бы раз обнять его…

Пока Анастасо мечтала на галерее, Пселл сидел у нее в комнате и тоже мечтал. Но мечты его были гораздо практичнее. Хорошо бы место протасикрита… Жалованье не Бог знает какое, но сколько возможностей! Ведь, от заведующего императорской канцелярией зависит составить документ так или иначе и дать его к подписанию. Разве царь читает всякую бумагу? А нередко люди за одно слово готовы заплатить кучу денег. Царь не может обходиться без протасикрита, он почти ежедневно во дворце, и при таких частых свиданиях чего нельзя сделать, лишь бы только был искусный язык? Ну, а на этот счет, слава Богу, искуснее его, Пселла, не найдется никого. Убедить в том, во что сам не веришь, это для него шутка. Но подумать, что так много зависит от совершенно необразованного создания, воспитанного грубым отцом, презренным трактирщиком, — подумать, что эта гетера, не знающая стыда, может доставить благополучие ему, ритору и философу… Такова сила дьявольской красоты, такова жажда наслаждений. Да, надо ее попросить, как это ни глупо, как это ни противно. Но она ушла зачем-то на галерею. Уж не ждет ли кого? Надо поговорить, пока они вдвоем.

Пселл вышел на галерею.

— Что же ты покинула меня, прелестнейшая из смертных, Анастасо, — начал он ласковым голосом, — и заставляешь пребывать в печальном одиночестве?

— Мне трудно говорить с тобой, — ответила гетера не без иронии. — Ты философ и мысли твои парят на небесах, я же вести ученого разговора не умею.

— Красота выше ума, ей все поклоняются, она умеет направить ум куда хочет.

— Ну, полно говорить льстивые слова, расскажи лучше, что нового.

Пселл знал очень хорошо, что интересует Анастасо, и, начав издалека, перешел, наконец, к отношениям, установившимся между царем и царицей. С жадностью слушала гетера, стараясь не упустить ни слова. Анастасо с удовольствием услышала, что Михаил совсем не интересуется Зоей и почти никогда не бывает на женской половине дворца. Но ее неприятно поразило сообщение, что царь предается аскетизму. Неужели этот пылкий человек вполне отделался от своей страсти? Неужели он не способен больше трепетать при виде красивой женщины? Все-таки, надо было попытаться, и она начала осторожно подходить к этому вопросу. Ведь, только для этого она пригласила Пселла, а других просила не приходить в этот вечер.

— Скажи, любезный Пселл, — начала она, потупившись, — царь принимает только важных людей или также простых смертных?

— Вообще говоря, у самодержца бывают, конечно, управляющие приказами, которым необходимо узнать, какой оборот дать тому или иному делу; но всякий имеет право просить быть принятым царем.

— И даже женщина?

Пселл несколько удивился, но по странному выражению лица своей собеседницы, по блеску ее глаз он понял, в чем дело. Он был догадлив и повел разговор в том тоне, какой желателен был Анастасо.

— Думаю, — ответил он, — такие случаи бывали, хотя реже. Когда у женщины какое-нибудь дело, она доверяет его отцу, мужу или брату.

— А если нет ни отца, ни мужа?

— Это обстоятельство особого рода, вызывающее на размышление. Несомненно, что всякий, кто бы он ни был, имеет право подавать прошение на высочайшее имя, и такое прошение принимается сановником, стоящим во главе приказа прошений, царю подаваемых. Но нужно, чтобы было о чем просить.

— Да нужно о чем-нибудь просить, — машинально повторила гетера, — о чем же?

— За этим дело не станет, просить можно о многом.

— Но все-таки, думаешь ли ты, что царь Михаил принял бы такую женщину?

— Какую?

— Например, известную своей порочной жизнью.

— Но, ведь, прежде всего, ему неизвестно, кто добродетелен, кто нет, и нет надобности раскрывать пред ним тайну.

Пселл замолчал и, подумав с минуту, вдруг сказал:

— Вот что, прелестная Анастасо: я понял, чего ты хочешь. Доверься мне я научу тебя, как быть, и все будет сделано по твоему желанию.

— А скоро? — спросила Анастасо; которой теперь казалось, что если это не будет завтра, то совсем не будет.

— За быстроту я поручиться не могу; думаю, пройдет месяц.

— Как, ждать целый месяц?

Пселл обиделся. Он соглашался устроить такое дело, а она еще недовольна.

— Ну, как знаешь, Анастасо, если ты не можешь подождать месяца, обратись к другому, тот, может быть, тебе все в один час сделает. А я отказываюсь…

Анастасо испугалась.

— Не отказывайся, милый Константин, — сказала она и поцеловала его, — у меня нет другого такого друга, как ты.

— Ну, хорошо.

— В вознаграждение за это, — сказала Анастасо, — прошу тебя поужинать, — я уже распорядилась.

Служанка внесла на серебряном блюде оливки и маслины, а также устрицы. Пселл попробовал всего и похвалил.

— Нигде не ешь с таким аппетитом, как у тебя, — сказал он. — Не знаю, происходит ли это оттого, что кушанья, подаваемые у тебя, особенно вкусны, или оттого, что приятно вкушать от яств, предложенных такою красавицей, как ты.

Затем подали жареного кабана и павлина вместе с его пестрым хвостом. Философ долго распространялся о красоте этой птицы, сравнивая ее внутренние качества, то есть вкус, с внешними, то есть прелестью разноцветного хвоста.

При этом Пселл, прилично выпив, изложил свою просьбу. Ему несколько совестно было просить о месте у гетеры, но вино окончательно успокоило его и без того гибкую совесть. Анастасо с удовольствием согласилась; она с своей стороны поручилась за успех. Протасикрит обещал быть у нее завтра, стоит быть только с ним полюбезнее; он еще недавно дал по ее просьбе тепленькое местечко одному юноше. Тем более он не откажет устроить Пселла, лично известного царю.

Анастасо осталась одна, что случалось довольно редко. Когда она засыпала, ей грезилось, что все удалось, он опять принадлежит ей и теперь уже навеки.

XIV

Если бы Анастасо знала, что творится в душе царя, она, не испрашивая аудиенции, отправилась бы во дворец. Дело в том, что на Михаила нападала минутами такая радость жизни, такая жажда наслаждения, что он не знал, как справиться с собой. Ему хотелось плясать, хохотать до упаду, бежать на улицу и принять участие в каком-нибудь народном празднике. Но все это было возможно прежде, а не теперь. Чтобы развлечься как-нибудь, он задавал пиры, но, вместо удовольствия, испытывал одну скуку. Он не мог позвать людей ему приятных, приглашались только все старшие придворные чины. А когда собирались эти важные сановники, они сидели, повесив носы, не смели раскрыть рта, пока царь сам не заговорит с своими гостями. Когда же, наконец, раскрывались сановные уста, из них ничего не выходило, кроме льстивых фраз, низкопоклонных выражений, давно ему надоевших. Хоть бы раз рассмешили как следует.

Не того жаждала душа Михаила. Ему казалось совершенно нелепым, что он живет затворником. Какая женщина посмела бы отказаться от его объятий? Какая не сочла бы это за великую честь? А, между тем, он не знает женщин. Единственная, которую он иногда видит, это Зоя. Но в ней нет ничего привлекательного, — это развратная старуха; ни за что не согласился бы он вступить с ней в прежние отношения.

Совершенно бессознательно, являлась ему красавица. Ему стыдно было сознаться в этом. Он просыпался с криком: «Прогоните ее!» Сны бывали так ярки, что он иногда сомневался, не было ли это действительностью. Но, что всего хуже, видение это преследовало его и днем.

Однажды пришел к нему брат Иоанн с докладом. Заметили какого-то странного нищего, неизвестно зачем бродившего вокруг дворца. Его схватили, допросили, даже пытали, но он ни в каких злых умыслах не сознается. Что с ним делать? Только царь может решать подобные дела.