Всемирная история. Новый Свет: трижды открытая Америка - Роман Евлоев

выданном эстремадурцу[56] контракте.

Первым пунктом маршрута стал остров Косумель, сдавшийся завоевателям без сопротивления, но не принесший им ни добычи, ни славы. Главным – и по-настоящему ценным – приобретением Кортеса на Косумеле был освобожденный из индейского рабства испанец Херонимо де Агилар, успевший за годы неволи выучить язык туземцев и впоследствии ставший при Кортесе переводчиком. Перед отбытием с острова Кортес объявил о присоединении Юкатана к владениям испанской короны[57] и в знак этого установил в местном, очень почитаемом индейцами храме большой крест. Языческих идолов, привлекавших паломников со всего Юкатана, сбросили на землю и разбили молотами.

Вторжение на континент началось 12 марта 1519 года. Высадились близ индейского города, который испанцы ошибочно называли Табаско, по имени местного касика. В отличие от Грихальвы, которого здесь приняли очень благосклонно, людей Кортеса индейцы встретили с оружием в руках. В ответ на требования местного вождя покинуть его землю, Кортес повелел нотариусу Диего де Годой зачитать перед аборигенами королевские «Рекеримьенто», или «Требования» о признании ими власти папы и испанской короны:

«…Если поступите вы так, то сотворите благо, и Их Высочества и я от Их имени примем вас с любовью и лаской, и оставим вам жен ваших, детей ваших и достояние ваше, и будете вы свободными, и не обратят вас в рабство, и позволено будет вам поступать так, как вы желаете, и так, как считаете нужным, и не принудят вас креститься, и дадут вам Их Высочества много привилегий и льгот и окажут вам многие милости.

Если же не сделаете требуемого или хитростью попытаетесь затянуть решение свое, заверяю вас, что с помощью Бога я пойду во всеоружии на вас и объявлю вам войну и буду вести ее повсеместно и любыми способами, какие только возможны, и вас подчиню деснице Их Высочеств и святой католической церкви, и вас и ваших жен и детей велю схватить и сделать рабами, и как таковыми буду владеть и распоряжаться, в зависимости от велений Их Высочеств, и вам причиню наивозможнейшее зло и ущерб, как это следует делать с вассалами, которые не желают признавать своего сеньора и сопротивляются и противоречат ему.

И заранее уведомляю вас, что смертоносные бедствия, какие от этого произойдут, лягут на вашу совесть, и вы будете в них виновными, а не Их Высочества, и не я, и не эти рыцари, что пришли со мной…»[58] [59].

Бахвальство и угрозы окончательно убедили индейцев в том, что ждать добра от испанцев не приходится, и, как только пришельцы попытались выбраться на берег, в них полетели стрелы и камни из пращей. Впрочем, долго противостоять напору обученных солдат в металлических доспехах индейские ополченцы не смогли, и вскоре европейцы заняли покинутый жителями город. Тем не менее отступление было организованным и ничуть не напоминало паническое бегство. «Хорошо они бились со своими деревянными пиками, концы которых были закалены на огне! Хорошо и стреляли из луков и метали дротики!» – вспоминал впоследствии раненный в той первой стычке Берналь Диас дель Кастильо, автор «Правдивой истории завоевания Новой Испании».

Однако настоящее крещение боем ожидало конкистадоров 14 марта. В надежде решить все генеральным сражением совет касиков стянул к захваченному испанцами городу значительные силы. По мнению Берналя Диаса, «число неприятеля было столь велико, что на каждого [испанца] приходилось сотни по три, и все окрестные поля кишели людьми. Брось каждый из врагов лишь по горсти земли, и [испанцы] были бы похоронены под земляным холмом».

Воинство же Кортеса составляло всего 508 пехотинцев, 32 арбалетчика, 13 аркебузиров, около сотни матросов и еще две сотни рабов, преимущественно принадлежавших самому Кортесу. Главной ударной силой испанцев были 10 пушек и 4 фальконета, но основную надежду Кортес прозорливо возлагал на конницу. В его распоряжении находились целых 16 кавалеристов – ничтожно малое количество на фоне десяти или пятнадцати тысяч индейских воинов…

И все же именно внезапный тыловой удар вооруженных пиками всадников в тяжелых доспехах решил исход битвы. «Маленький отряд его произвел чудеса. Никогда еще индейцы не видели лошадей, и показалось им, что конь и всадник – одно существо, могучее и беспощадное. Вот тут-то они и дрогнули…» – так описывал финал сражения Берналь Диас. На поле боя осталось лежать более восьмисот павших индейцев: «Большинство погибло от мечей и копий, многие от артиллерии, аркебуз и арбалетов, но больше всего поработала конница».

Испанцы в тот день потеряли убитыми всего двоих – вдобавок к тем двоим, что сложили головы в первых стычках. Казалось, разгром был полный, но Кортес был вне себя. Быстрота, с какой жители прибрежной провинции собрали армию такого устрашающего размера, позволила лидеру испанцев понять, что они вторглись в густонаселенную страну, где, в отличие от ее защитников, он не имел возможности оперативно восполнять боевые потери. Каждый убитый испанец мог стать фатальной брешью в строю железнобоких. Еще страшнее было лишиться лошадей – оружие индейцев, бессильное против стального доспеха кавалеристов, представляло вполне реальную опасность для их животных, пятеро из которых получили в минувшем бою легкие ранения.

Здравый смысл подсказывал Кортесу, что после успешной демонстрации силы испанского кнута следует предложить аборигенам и пряник. Часть взятых на поле боя пленных он отпустил к их вождям в качестве парламентеров. В результате перемежаемых угрозами переговоров стороны заключили зыбкий мир. Индейцам позволили похоронить своих погибших товарищей, а испанцы получили богатые дары: провизию, золото и 20 юных красавиц.

Одна из них, по имени Малинче, стала для Кортеса не только наложницей, но и неоценимым источником сведений[60] о землях, которые он собирался завоевать. Девушка говорила на языке науатль и других местных диалектах, но, главное, она быстро освоила испанский. По мере продвижения вглубь страны Малинче постепенно заменила Агилара в качестве советника и переводчика Кортеса. После обязательного крещения – приказом губернатора Веласкеса участникам экспедиции категорически запрещалось вступать в половую связь с язычницами – девушка получила христианское имя Марина. Поскольку она была знатного происхождения, Кортес распорядился обращаться к ней «донья».

Через несколько дней, когда раненные в сражении испанцы смогли вернуться в строй, Кортес двинул свою эскадру к гавани, называемой сегодня Сан-Хуан-де-Улуа. Тамошний наместник церемонно приветствовал европейцев от имени своего суверена – грозного «Владыки гнева», императора Мотекусомы[61]. Кортес пояснил, что является посланником куда более великого господина – короля Испании, чем изрядно удивил собеседника, убежденного, что «нет такого человека, кто не был бы подданным Мотекусомы»[62].

В доказательство испанцы устроили импровизированный парад: палили пушки, маршировала сверкающая латами пехота,