Ольга. Часть 2 - Василий Кононюк

Когда они вышли на улицу из той столовой после недолгого обеда, она его спросила:

— Куда ты идешь? — Виктор непонимающе смотрел на нее.

— Как куда? Через пятнадцать минут штабные учения. Сама сказала, что тебе там быть обязательно.

— Мне, да. А тебе там что делать? Ты же тактику не любишь и не знаешь, несмотря на все мои усилия. Возвращайся, познакомься с девушкой и договорись вечером встретиться. Это приказ! Выполняйте!

Он угрюмо смотрел на нее, играя желваками.

— Дать бы тебе по роже… змея очкастая…

— Размечтался. Не очкастая, а очковая, неуч. Встречаемся через два часа в штабе. Доложишь об исполнении.

— Да пошла ты…

Пользуясь отсутствием свидетелей, Ольга воткнула свои твердые, как камень, собранные лодочкой пальцы левой руки ему в печень. Глядя в его расширившиеся зрачки, она тихо прошипела:

— Еще рот откроешь — ногу сломаю. Или две. Я, можно сказать, пытаюсь его сделать счастливым, а он меня посылает. Чему я удивляюсь? Как сказал мудрец — ни одно доброе дело не останется безнаказанным. Лейтенант Степанов! Задание понятно?

— Так точно…

— Выполняйте.

Вечером она инструктировала своего влюбленного по уши мужа, только что проводившего после работы девушку до дому:

— Ты, Витенька, ворон не лови, мы послезавтра в следующую часть перебираемся, а это восемьдесят километров, так что не покатаешься. У вас на завтра что запланировано?

— В кино пойдем… «Дочь Родины» крутить будут…

— Очень подходящая картина. Наверное. Тогда с утра иди в отдел кадров и посмотри ее личное дело. Если в биографии не все гладко, выбрось дурь из головы, иначе погубишь и ее, и себя. Если личное дело в порядке, то после кино, сразу приглашай в номер, радиолу послушать и новые пластинки. А то такая замечательная радиола фрязинского завода простаивает без дела. Непорядок. Как она сюда попала, это же просто невероятно. Их только в прошлом году выпускать начали, дефицит страшный, а тут в какой-то районной гостинице… чудеса нашей системы снабжения. Так вот. Вино приготовь и конфеты. Потом танцы. Танцуешь ты плохо, поэтому сразу начинай рассказывать о своих чувствах. Я тебе короткую речь написала, выучишь на память.

— Татьяна прекрати! Не надо из меня дурака делать! Не лезь, куда тебя не просят! Без тебя разберусь!

— Ты, Витенька, не понимаешь всей сложности стоящей перед нами проблемы. И если ты не хочешь, чтоб твоя Валя в один прекрасный день исчезла из твоей жизни и поехала по комсомольской путевке варить борщ в Дальневосточную армию, то слушайся меня. Может, пронесет. Дурака я из тебя не делаю. Родители твои, трудное детство, а теперь Валя, справились без меня. А помочь я тебе просто обязана, как товарищу по партии и по семейной жизни. Слушай дальше: долго не танцуй, как все рассказал, что написано, начинай целоваться и дефилировать к кровати.

— Чего делать?

— Хватай девку на руки и в кровать неси! Ей с виду двадцать пять, так что отбиваться не будет. А если и будет, то недолго. Чего делать…

— Какое двадцать пять… не больше двадцати… ну ты и двинутая… расскажи кому никто не поверит.

— Вот ты и не рассказывай. Не буди лихо пока тихо. А послезавтра, я сама с ней поговорю, договорюсь, когда она в Москву приедет. Легенда, телефоны, пароли, явки, все как положено. Если Артузов будет спрашивать, ты ничего не знаешь, я сама девку нашла и в столицу притащила, чтоб талант не пропадал. Жить пока втроем будем, а там жизнь покажет… и не спорь со мной. Мы люди военные, ты младший по званию, приказы не обсуждают, а выполняют. Только рожу не криви, мусульмане и с четырьмя бабами живут, не кривятся, так что с двумя как-то управишься. Тем более, я к тебе приставать не буду, разве что сам захочешь.

— Не дождешься…

— А ты не зарекайся.

— Погоди, не уходи, спросить хочу. То, что ты на голову больная, это все знают. Но зачем ты ей и мне помогаешь? Тебе это зачем?

— Мы же коммунизм строим, Степанов. Да и будет кому нам борщ сварить, а то в доме кроме колбасы и консервов жрать нечего. За квартирой присмотрит, когда мы в отъезде. Поболтать будет с кем, а то с тобой поговоришь, как с жабой в болоте. Все. Я спать иду.

Оля отвернулась к стене, чтоб он не видел выступившие на глазах слезы. Перед ее мысленным взором легкой, пружинистой походкой юного барса, шел на свою первую и последнюю встречу с ней невысокий, светловолосый парень. Ее губы шептали странные слова, родившиеся в сознании под незамысловатый, грустный мотив:

Это удивительный был аттракцион,

Так еще никто не стрелял, как я и он.

Меня поцеловал твой прощальный патрон,

Умирая, ты на память мне выстрелил в руку…[2]

И все что у Ольги осталось на память от него, эта маленькая, круглая отметина на левом плече. Не сложилось… так пусть сложится у этого угрюмого молчуна. В этом мире станет больше на два счастливых лица. И какая разница, что твое лицо входит в иное множество.

«Успокойся мятежное сердце, судьба каждого отражается на общей судьбе всех нас… в жизни каждого льют дожди, дни бывают и темными, и унылыми…» — шептали ее губы.

Так появилась в их жизни Валя, черноглазая, смешливая, с ямочками на румяных щеках. То, что Ольга притащила из провинции какую-то деваху и поселила у себя, начальство восприняло как еще одну странность, не первую и, скорее всего, не последнюю. Да и странность ли… в это время помогать чужим людям было скорее нормой поведения гражданина, а не исключением. Кабанье рыло мещанина если и выглядывало, то стыдливо пряталось от общественного внимания. Пройдут годы, десятилетия, оно выползет и заявит свое право не просто на существование, но и свои претензии на формирования смыслов бытия. От предчувствия этого хотелось плакать или стрелять в кого-то… но Оля закусывала губу и пыталась сделать еще больше, еще лучше, еще чуть-чуть…

Больше всех сперва мучился Виктор. Такая форма социалистического общежития, когда всем в доме заправляет старшая жена, а младшая чуть ли ей в рот не заглядывает, ранила его мужское самолюбие. Но Ольга, как старшая по званию, железной рукой подавляла любые проявления инакомыслия. Реальность, которую в двух словах объяснила Виктору старшая жена, была проста и беспощадна. Либо он продолжает формально числиться ее мужем и дальше выполнять функции телохранителя, либо его и Валино будущее покрыто туманом. В том тумане проглядывается множество вариантов, вот только счастливых исчезающе мало.

Валя всего этого не знала, но женщина тем и отличается от мужчины, что не зная многого и не обладая развитым логическим аппаратом, часто понимает ситуацию значительно глубже и правильней, чем ее спутник. Женская интуиция подсказывала ей, что эта странная женщина, притащившая свою соперницу к себе в дом и делающая все от нее зависящее, чтоб та не расставалась с Витенькой, искренне желает им счастья. Иногда Валя начинала реветь и жаловаться своей то ли подруге, то ли сопернице:

— Бросит он меня и к тебе вернется… господи, ну за что мне все это? Зачем ты потащила меня за ним? Уехал, забыл бы меня, а я бы поревела и его забыла…

— Валя, если тебе реветь охота, так ты скажи, я тебе ремнем жопу надеру, чтоб ты знала чего ревешь. Сейчас наш барсук приедет, отвезет меня на работу. У меня сегодня выходного не получится. Срочное задание. Потом можете тут целый день кувыркаться, используя законный выходной на полную катушку. Я позвоню, когда меня забирать.

— Ну что ты такое говоришь… мы за продуктами сходим, сварим на вечер что-то вкусненькое…

— А покраснела, глаза опустила, словно девица невинная… ты со мной то недотрогу из себя не строй. Лучше скажи по секрету, сколько у тебя мужиков до Витьки было? Честное партийное — я ему ни слова. А хочешь, перекрещусь?

— Никого не было, Танечка! У меня знаешь, какой отец строгий? Он бы меня убил, если бы узнал.

— Ты мне по ушкам не езди. После первого свидания в номер к женатому пошла и сразу в койке очутилась, скромница.

— Ты не поверишь! Как затмение на меня нашло… ничего не понимала что вокруг происходит…

— Почему не поверю? Очень даже верю. Потому и спрашиваю: в который раз на тебя затмение нашло? Только не ври, что в первый.

— Да ну тебя… не веришь, у Витьки спроси.

— Ржу — не могу! Чем пользуешься? Английской булавкой? Больно, но мы, бабы терпеливые. А ради того, чтоб тебя целочкой считали, и не такое вытерпишь.

— Злая вы… зачем ты так… я к вам со всей душой… а кто такой Льончик? Ты иногда во сне кричишь, — «Льончик!», а потом зубами скрипишь.

— Молодец. Пять балов. Захочешь в разведшколу НКВД, скажешь, я за тебя слово замолвлю. Ладно, партизанка, одевайся, машина к подъезду подъехала. Я ее по звуку узнаю.

* * *

К Ольгиному удивлению, серьезных нарушений за весь месяц проверки укрепрайонов от Черного, почти что до Балтийского моря, было выявлено немного. Всего чуть больше сотни объектов, бетон в крышке которых не соответствовал минимальным нормам. Органы НКВД разбирались теперь, почему так произошло, десяток человек уже закрыли, наверняка кого-то расстреляют, остальных в лагеря упекут.