Окончательный диагноз - Чингиз Абдуллаев

– Ничего особенного, – воодушевилась Вероника Андреевна, – красивое лицо, будто нарисованная картинка. И пустые глаза.

– Вы видели пропавшую коллекцию монет? – Дронго решил сменить опасную тему.

– У него было несколько специальных альбомов. Такие большие альбомы с углублениями в бархатной подложке, куда закладывались монеты. Альбомов было много, по-моему, восемь или девять. Он хранил их дома. Но два альбома всегда в сейфе или в ящике его стола. Именно эти два альбома Федор Григорьевич взял с собой на дачу. Кажется, два дня назад. Я видела, как он их брал. Там были самые ценные экземпляры. Он сам говорил, что некоторые из этих монет абсолютно уникальны. Я не знаю, сколько они стоят, но, думаю, несколько сотен тысяч долларов. И именно эти два альбома пропали. Мы обыскали с Олегом все – в кабинете, в столе. Потом, вернувшись домой, я проверила сейф. Двух самых ценных альбомов нигде не было. Я, конечно, сообщила об этом следователям прокуратуры, рассказала им про альбомы. Они решили, что уточнят в клубе нумизматов, какие монеты там были. Или у Романовского, если, конечно, он вспомнит, какие экземпляры хранились у Федора Григорьевича. Я вспомнила, что был еще каталог, в котором содержались сведения о всех монетах, которые хранились у мужа, но мы его тоже не можем найти. Иначе мы бы вспомнили, какие монеты пропали. Но я точно знаю: пропали два самых ценных альбома, лучшие монеты из его коллекции.

– Романовский у вас часто бывал?

– Иногда бывал. Он тоже известный нумизмат. Но я и мысли не допускаю, что он мог решиться на такое. Из-за монет убить соседа… Он же не бомж, а заместитель министра иностранных дел страны, его часто по телевизору показывают…

– Вы думаете, люди, которых показывают по телевизору, не могут быть банальными ворами? – усмехнулся Дронго. – Еще как могут! Помните скандал с книгой, когда авторы, не написав ее, получили по сто тысяч долларов? Нас ведь уверяли, что они самые порядочные и честные люди на свете. Вся страна знала, что это не так, но чиновники были убеждены в своей безнаказанности.

– Я не думаю, что он мог убить, – испугалась Вероника Андреевна. – Из-за каких-то монет решиться на преступление? Нет, я не думаю.

– Вы его хорошо знаете?

– Как и остальных. Не очень близко. Они обычно запирались в кабинете и рассматривали монеты, обсуждая какие-то детали.

– Он знал, где Федор Григорьевич хранил монеты?

– Знал, – кивнула она, чуть прикусив губу.

– В день убийства вы все время были дома?

– Зачем вы меня об этом спрашиваете? – обиделась она. – Думаете, что я могла решиться на такое ужасное преступление?

– Абсолютно уверен, что нет. Но за вами могли следить…

– Не знаю. Обычно я не обращаю внимание на взгляды мужчин. Я к ним привыкла. И мне трудно отличить обычный интерес мужчины от взгляда возможного наблюдателя.

В свои годы она еще умела флиртовать и нравиться мужчинам. Дронго оценил ее замечание и улыбнулся:

– Вы можете рассказать, где были в тот день?

– Конечно, могу. Следователи тоже меня об этом спрашивали. Утром Федор Григорьевич уехал на работу. Примерно в двенадцать я вызвала свою машину и поехала к маникюрше. Потом заехала в фитнес-центр и где-то к четырем вернулась домой. Вечером ко мне должны были приехать мои подруги.

– Приехали?

– Одна из них, да. Мы с ней пили чай. Если хотите, вы можете позвонить ей и все проверить, – с некоторым вызовом сказала она.

– Уважаемая Вероника Андреевна, – мягко сказал Дронго, – не нужно обижаться на мои вопросы. Моя задача – установить истину. Я прекрасно понимаю, что вы не могли, приехав на дачу, перелезть незаметно через высокий забор, застрелить своего мужа, а потом так же незаметно уйти, забрав оружие. Я эксперт-аналитик, а не фантаст. Поэтому прошу вас не нервничать. Хотя в вашем положении я, наверное, тоже бы нервничал. А Федор Григорьевич заезжал домой в обеденный перерыв?

– Да. Он часто обедал дома, не любил, когда его кормят казенными разносолами. И в институте редко обедал. Да, он заезжал домой перекусить. Кухарка у нас работает каждый день, она и накормила его. Можете спросить у нее. Она сейчас на кухне.

– Не нужно. Спасибо вам за все, и прошу меня извинить.

Дронго поднялся, она встала следом.

– Надеюсь, я ответила на все ваши вопросы, – улыбнулась она.

– На все, – подтвердил Дронго.

Он поцеловал протянутую руку, после чего спросил:

– А с вашей падчерицей можно побеседовать?

Улыбка сползла с лица Вероники Андреевны. Она, чуть нахмурясь, испытующе взглянула на своего гостя. «Нельзя доверять ни одному мужчине», – подумала она.

– О чем с ней говорить? – несколько раздраженно спросила она. – Аллы не было в Москве, когда произошло убийство. Что она может вам рассказать?

– Я хотел бы уточнить некоторые детали взаимоотношений ее отца с соседями.

– Она о них тем более ничего не знает. Лопатины и Романовские переехали уже после того, как Алла уехала с мужем в Швецию.

– Но вы сами сказали, что она училась с дочерью Абрама Моисеевича Перельмана. Или нет?

– Делайте, как знаете, – пожала она плечами, – только разговаривайте в другом месте. Надеюсь, ей не понадобится моя спальня.

Вероника Андреевна, резко повернувшись, вышла из комнаты. «Этот хитрый тип вытянул из меня всю информацию, используя свое обаяние, и этот приятный запах, который остался в спальне», – подумала она. Дронго, понимая состояние вдовы, не посмел ее удерживать, поэтому перешел в кабинет. Там, в кресле отца, сидела Алла. Портрет отца стоял на столике рядом с двумя фотографиями лауреатов Нобелевской премии, коллег по Академии наук. Дронго еще раз подумал, что дочь удивительно похожа на отца.

– Извините, – обратился он к Алле, протиснувшись к столу. В кабинете было гораздо больше людей, чем в гостиной. – Примите мои соболезнования. Но я хотел бы с вами поговорить.

– Спасибо. Кто вы такой?

– Эксперт-аналитик. Я приехал вместе с генералом Потаповым. Меня обычно называют Дронго. Я здесь по поводу смерти вашего отца.

– Следователь уже со мной беседовал, – холодно ответила она. У Аллы был тяжелый внимательный взгляд. Чувствовалось, что она – властная женщина, которая привыкла все решения принимать самостоятельно.

– Нам нужно поговорить. Это касается вашего отца, – настаивал Дронго.

– Прямо сейчас и здесь? – удивилась Алла. – Может, это можно сделать через несколько дней?

– У меня нет времени, – возразил он. – Послезавтра похороны вашего отца, и мы хотели бы заранее знать ответы на некоторые интересующие нас вопросы.

– Хорошо, – она поднялась, – пойдемте к соседям. Здесь нам все равно не дадут поговорить.

Кто-то из подошедших начал выражать Алле соболезнования, и она его поблагодарила. Протиснувшись сквозь плотную толпу в квартире, они вышли на лестничную клетку. Дверь у соседей была открыта.

– Зина, – обратилась Алла к хозяйке дома, которой на вид было лет сорок, – можно мы поговорим у вас дома?

– Конечно, – кивнула женщина, – проходите в кабинет отца.

Алла прошла первой. Очевидно, она и раньше бывала в этой квартире. В просторном кабинете на двух столах были расставлены коллекции камней и минералов, на стеллажах было много книг. Здесь царил тот легкий беспорядок, который бывает в кабинетах ученых, работающих дома.

– Ее отец сейчас в больнице, – пояснила Алла, усаживаясь на потертый диван. – Он известный геолог. Мы переехали сюда практически одновременно.

– Ясно, – Дронго сел рядом с ней. – Когда вам сообщили о смерти отца?

– Сразу же. Олег позвонил и сказал, что отец умер. Он не сказал от чего, и я не стала уточнять. Мы с мужем сразу решили вылететь в Москву. Уже в аэропорту узнали, что он убит. Какие мерзавцы! Я всегда думала, что этим все и закончится.

– Почему?

– У отца было слишком много врагов. Многим чиновникам не нравилась его независимая позиция, его объективные выводы о коррумпированной экономике. Почитайте его выступления – и все сразу поймете. Прежний президент его просто ненавидел. Хотя… кого он любил? Вы помните, как произошел дефолт? Сразу после дефолта к власти пришло правительство Примакова. Отец считал, что они по-настоящему спасают страну, и, когда через некоторое время Примакова и его команду убрали, он написал резкое письмо и выступил в газетах с обвинениями в адрес существовавшего тогда режима. Многие в то время считали, что это была настоящая пощечина власти. И, конечно, отцу не простили такое выступление.

– Сводить счеты сейчас, по-моему, не совсем рационально, – заметил Дронго. – Кроме того, на людей, принимающих решения, и тогда, и сейчас не очень действуют подобные статьи и выступления. Они заняты своими деньгами и по-настоящему суетятся только тогда, когда их доходы реально сокращаются. Все остальное для них – сотрясение воздуха.

– Отец был слишком независимым и самостоятельным человеком, – вздохнула Алла. – Его уважали на Западе. Знаете, сколько соболезнований поступило в институт и академию? И нам звонят беспрерывно.