Сердце тигра (Мура Закревская-Бенкендорф-Будберг) - Елена Арсеньева

Потом Сталин узнал, что та графиня, или как ее там, стала любовницей Петерса и его агентом, что она очень успешно поработала в деле разоблачения заговора англичан. Не то чтобы Сталин нарочно следил за ее судьбой – не до нее было! – однако всегда с интересом слушал о ней. Странным образом симпатия к ней усугубила его неприязнь к Петерсу – что-то было здесь и от обычной мужской ревности коротконогого горбоносого коротышки к высокому и статному латышу. И он даже порадовался, когда узнал, что она в доме Горького, за границей, что Петерсу до нее не добраться. Решив вернуть Горького в Россию, Сталин запросил информацию о его окружении и узнал все о похождениях Закревской-Бенкендорф-Будберг, ныне баронессы, в Европе. И не без восхищения покачал головой…

Птица высокого полета! Надо же – свести с ума таких мужчин! Завладеть архивом Горького! Вот это женщина… Нельзя ей мешать. Надо дать ей волю. Да, пусть она завершит игру с Горьким, а потом он, Сталин, отпустит ее на свободу. Ну а за то, что сделает она, ответят козлы отпущения: целый штат суетившихся около Горького врачей, между которыми не было согласия в методах лечения и даже, кажется, в диагнозе. А разделит с ними кару Петр Крючков, который подлежал уничтожению потому, что слишком зажился за границей вместе с Андреевой и, по достоверным сведениям, начал вроде бы даже заигрывать с американской разведкой, причем по собственной воле.

И Сталин потребовал вызвать в Россию баронессу Будберг.

А что же Мура?

Оказавшись на свободе в Европе, с деньгами (Горький немало оставил ей – в качестве прощального подарка, а за архив заплатили еще больше, да и от Локкарта кое-что постоянно перепадало), она на какие-то мгновения опьянела от давно не знаемой свободы ехать куда угодно и не отчитываться ни перед кем в каждом своем поступке. Как было бы прекрасно прожить так всю жизнь! Однако Мура отлично знала, что деньги имеют свойство иссякать. К тому же она все-таки принадлежит к числу тех женщин, которым непременно нужен мужчина рядом… чтобы было с кем спать, чтобы было кому лгать. Вдобавок она не обольщалась на предмет своей абсолютной свободы. Нравоучения мэтра Рубинштейна всплыли в памяти, как только она неожиданно получила информацию о том, что в такой-то день и в такой-то час Эйч-Джи Уэллс окажется в Берлине, в рейхстаге, на встрече с политическими деятелями Германии.

Мура очень хорошо умела планировать и обставлять случайные встречи…

«Мы не виделись восемь лет или больше, и вдруг при встрече в фойе рейхстага на нас нахлынули и загорелись ярким светом воспоминания о шепоте во тьме и жадных касаниях.

– Ты?!»

Так опишет позднее их встречу Уэллс. Однако в это время он был несвободен – у него была связь с истеричной писательницей Одетт Кин, сменившей в его жизни Ребекку Уэст – также знаменитую писательницу и тоже неуравновешенную скандалистку. Связь с Одетт была нестабильна, однако тянулась еще четыре года, во время которой Уэллс и Мура тем не менее виделись довольно часто, понимая, что надо привыкнуть друг к другу, прежде чем решиться связать свои жизни.

Что характерно, Уэллс постоянно мечтал, что сделает Муре предложение, как только освободится от Одетт. Он нашел в Муре некий идеал женщины и не желал ни видеть в ней ничего опасного, ни слышать о ней ничего дурного. Она преподнесла ему некий усеченный вариант своей биографии, с которым он радостно согласился: «Я не хотел слышать историю ее жизни, не хотел знать, какие неведомые мне воспоминания о прошлом или нити чувств переплелись у нее в мозгу». Он был свободен от ревности к прошлому: Локкарт в его представлении был «презренный прохвостишка», Будберг, с которым Мура развелась, «сбежал в Бразилию» (на самом деле в Аргентину), Горький, конечно, приставал к ней, но… «Мне известна безрадостная, замысловатая суетность и сложность горьковского ума, и я не представляю, чтобы он мог оставить ее в покое, но Мура всегда утверждала, что сексуальных отношений между ними не было».

Чудо, а не мужчина! Верил во все, что ему ни скажут!

Ну как тут не вспомнить Пушкина, в свое время столь кстати процитированного Петерсом:

Но прекрати свои рассказы,Таи, таи свои мечты:Боюсь их пламенной заразы,Боюсь узнать, что знала ты!

Вот и хорошо. Как говорится, меньше знаешь – лучше спишь…

В 1928-1936 годах Мура жила самой что ни на есть напряженной и интересной жизнью, лишь косвенно связанной с работой на ОГПУ. То есть она продолжала оставаться информатором, но никаких конкретных заданий не получала. Докладывала обо всем, что происходило, что мелькало перед глазами, что случайно долетало до ушей: о настроениях среди эмигрантов (она жила в Лондоне в доме, битком набитом русскими, практически в русском квартале, и с ней все бывшие соотечественники были очень доверительны); о настроениях европейской творческой интеллигенции (это в равной мере интересовало и Локкарта); о личной жизни и писательских планах Уэллса, который был с нею совершенно откровенен; о разговорах политиков, которых она встречала на приемах, куда попадала благодаря протекции Локкарта, и литераторов, с которыми сближалась в ПЕН-клубе (она уже стала его членом благодаря Уэллсу); о том, что в мире громадное значение придается искусству кино, а в России оно все еще недостаточно развивается, фильмов мало… То есть от нее поступала информация воистину обо всем на свете, и это все имело какое-то значение, ибо такой глобальной информационной сети, какой охвачен мир теперь, в ту пору еще не существовало, и каждая крупица сведений о жизни чуждого и чужого общества была ценна.

Что касается кино… Мура в этой области сделалась весьма компетентна, потому что знаменитый режиссер Александр Корда снимал в то время в Лондоне фильм по роману Уэллса «Облик грядущего» и считал, что с представительницей автора – баронессой Будберг – дело иметь гораздо приятнее, чем со вздорным гением. А потом Мура стала для Корды экспертом по русским реалиям при съемках «Екатерины Великой» и «Московских ночей»…

Тем временем Уэллс расстался со своей стервозной Одетт и теперь засыпал Муру предложениями узаконить их отношения. Он даже жаловался друзьям, что «женат, но жена не хочет выходить за него замуж». Он был от нее совершенно без ума, сформулировав свое отношение к Муре так: «Моя любовь целиком сосредоточилась на ней. Она делалась мне все необходимей. Когда ее не было рядом, мысли о ней буквально преследовали меня, и я мечтал: вот сейчас заверну за угол, и она предстанет передо мной – в таких местах, где этого не могло быть».

Уэллс снова и снова повторял свое предложение.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});