Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев

со мною образ твой,

Везде со мною призрак милый:

Во тьме полуночи унылой,

В часы денницы золотой.

То на конце аллеи тёмной

Вечерней, тихою порой,

Одну, в задумчивости томной,

Тебя я вижу пред собой,

Твой шалью стан не покровенный,

Твой взор, на груди потупленный,

В щеках любви стыдливый цвет.

Всё тихо; брезжит лунный свет;

Нахмурясь топол шевелится,

Уж сумрак тусклой пеленой

На холмы дальние ложится,

И завес рощицы струится

Над тихо спящею волной,

Осеребренною луной.

Одна ты в рощице со мною,

На костыли мои склонясь,

Стоишь под ивою густою;

И ветер сумраков, резвясь,

На снежну грудь прохладой дует,

Играет локоном власов

И ногу стройную рисует

Сквозь белоснежный твой покров…[17] (1, 180–181)

Так от воспоминаний о детстве воображение переносит Пушкина в день сегодняшний, то есть в конец 1815 года. И он представлял себе, какой была бы Сонечка в пятнадцать лет. К счастью, в реальности этого не случилось. Почему к счастью? Александр Сергеевич объяснил это в статье «Байрон» (1835), в которой речь идёт о ранней влюблённости. Упомянув, что Байрон впервые влюбился в восьмилетнем возрасте в семнадцатилетнюю девушку, Пушкин включил в свою статью цитату из его дневника. Пространное извлечение из воспоминаний английского поэта поясняет психологию раннего детского влечения.

«В последнее время, — писал Байрон, — я много думал о Мэри Дэфф. Как это странно, что я был так безгранично предан и глубоко привязан к этой девушке, в возрасте, когда я не мог не только испытывать страсть, но даже не понимал значения этого слова. И, однако, это была страсть!

Я раз пятьдесят с тех пор влюблялся; и, тем не менее, я помню всё, о чём мы говорили, помню наши ласки, её черты, моё волнение, бессонницы и то, как я мучил горничную моей матери, заставляя её писать Мэри письма от моего имени. Я припоминаю также наши прогулки и то блаженство, которое я испытывал, сидя около Мэри в детской, в то время как её маленькая сестра играла в куклы, а мы с серьёзностью, на свой лад, ухаживали друг за другом.

Но как же это чувство могло пробудиться во мне так рано? Каковы были начало и причина этого? Я не имел никакого понятия о различии полов даже много лет спустя. И тем не менее, мои страдания, моя любовь к этой девочке были так сильны, что на меня находило иногда сомнение: любил ли я по-настоящему когда-нибудь потом? С некоторого времени — сам не знаю почему — воспоминания о Мэри (не чувства к ней) вновь пробудились во мне с не меньшей силой, чем когда-либо. Какой очаровательный образ её сохранился в моей душе!»[18]

Байрон боялся встретить Мэри Дэфф по прошествии многих лет, чтобы не разрушить образ любимой, сохранявшийся в его памяти. Не чужд этому чувству был и Пушкин, нашедший в детских переживаниях великого англичанина много общего со своими.

«Великое дело красота»

Первое из сохранившихся стихотворений Пушкина — «К Наталье». Оно относится к 1813 году и посвящено крепостной актрисе. О ней ничего не известно, кроме того, что она играла на сцене домашнего театра графа Варфоломея Васильевича Толстого, находившегося в Царском Селе.

В театре ставились в основном комические оперы, в числе которых были: «Клорида и Милон», «Мельник, колдун, обманщик и сват» Аблесимова и «Севильский цирюльник» Паизиелло. По жанру этих произведений Пушкин назвал Наташу Талией[19]. Свои чувства к ней юный поэт определил с наивной откровенностью:

В первый раз её стыжуся,

В женски прелести влюблён (1, 12).

Чувство, охватившее Александра, изменило его жизнь:

Сердце страстное пленилось;

Признаюсь — и я влюблён!

Пролетело счастья время,

Как, любви не зная бремя,

Я живал да попевал…

Но напрасно я смеялся,

Наконец и сам попался,

Сам, увы! с ума сошёл.

Стихи, вольность — всё под лавку.

Молодая актриса была объектом воздыхания всех лицеистов, активно посещавших театр Толстого в мае — августе 1813 года, и Пушкину оставалось только мечтать о ней.

Так, Наталья! Признаюся,

Я тобою полонен,

Целый день, как ни верчуся,

Лишь тобою занят я;

Ночь придёт — и лишь тебя

Вижу я в пустом мечтанье,

Вижу, в лёгком одеянье

Будто милая со мной;

Робко, сладостно дыханье,

Белой груди колебанье,

Снег затмившей белизной,

И полуотверсты очи,

Скромный брак безмолвной ночи —

Дух в восторг приводят мой!

Я один в беседке с нею,

Вижу… девственну лилею,

Трепещу, томлюсь, немею…

И проснулся…

В момент написания стихотворения «К Наталье» лицеисту Пушкину было четырнадцать с половиной лет — время формирования половой зрелости. Поэтому в стихотворении появляются упоминания о женских прелестях, которые волнуют юношу:

Всё к чему-то ум стремится,

А к чему? — никто из нас

Дамам вслух того не скажет,

А уж так и сяк размажет.

Я — по-свойски объяснюсь.

И объясняет:

Дерзкой пламенной рукою

Белоснежну, полну грудь…

Я желал бы… да ногою

Моря не перешагнуть… (1, 13)

То есть, выражаясь сегодняшним языком, Наташа была очень сексуальна и недостатка в воздыхателях не испытывала. Но поэт почти три года мечтал о близости с любимой. Кончилось это увлечение как-то вдруг и разом. Своё разочарование в Наташе Пушкин выразил в стихотворении «К молодой актрисе» (1815):

Тебе не много Бог послал,

Твой голосок, телодвиженья,

Немые взоров обращенья

Не стоят, признаюсь, похвал

И шумных плесков удивленья.

Жестокой суждено судьбой

Тебе актрисой быть дурной (1, 137).

Но пока её спасают молодость и красота:

Ты пленным зрителя ведёшь.

Когда без такта ты поёшь,

Недвижно стоя перед нами,

Поёшь — и часто невпопад,

А мы усердными руками

Все громко хлопаем…

Свистки сатириков молчат,

И все покорствуют прелестной…

Увы! Другую б освистали:

Велико дело красота.

…Мы не