До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове - Георгий Метельский

— Да, да, да, это всем известно, достопочтенный гаджи, — пробормотал пристав, расплываясь в подобострастной улыбке.

Больше Тагиев о себе не рассказывал. Он не стал вспоминать о караульщике нефтепровода Зейнале Тагиеве, который из казенной, положенной ему как сторожу винтовки прострелил трубу и, подкупив полицию, целый год продавал беднякам добытую таким способом нефть. На вырученные деньги он купил крохотный заброшенный участок, копнул на нем землю, и из нее ударил невиданной силы фонтан нефти.

— Они бунтуют, потому что не хотят работать, как в свое время работал я, — продолжал Тагиев. — И их надо было проучить…

— Вы показали всем нам пример, достопочтенный гаджи, — сказал Гукасов.

Тагиев кивнул… Пример он действительно показал. Когда началась забастовка, он не стал разговаривать со своими рабочими, а вызвал по телефону казаков.

— И все же забастовка продолжается. — Гукасов сокрушенно покачал головой.

— Поэтому я и позвал вас, достопочтенный Аршак. — Тагиев поднял на него выпуклые холодные глаза. — Выход я вижу только один: вам, Аршак Осипович, надо немедленно связаться с вожаками этой шайки и узнать их условия.

— Вы это поручаете мне? — Гукасов не на шутку испугался. — Они могут меня убить.

— Возьмите охрану… Более подходящей кандидатуры, чем ваша, я не вижу… Кто у них там главари? — Тагиев посмотрел на пристава, который при этом поспешно вскочил с места и вытянулся:

— По имеющимся у меня сведениям, ваше превосходительство, к таковым относятся Енукидзе, Фиолетов, Монтин и Стуруа.

— И это все? — в голосе Тагиева звучала явная насмешка.

— Все, ваше превосходительство.

— Вы плохо работаете, пристав. К сожалению, их гораздо больше…

Вацек и Фиолетов встретились в маленьком тесном дворике механической мастерской, принадлежавшей владельцу по имени Гога. Гога умел все. Он чинил часы, паял прохудившиеся кастрюли, вытачивал ключи и гравировал на металлических сосудах посвящения, вроде «Господину начальнику от любящих ого подчиненных». И еще Гога предоставлял свою квартиру подпольщикам.

Сейчас он сидел в мастерской и должен был в случае опасности дернуть за шнур, который вел к звонку во дворе.

Дворик выглядел уютно: колодец, возле которого стояло ведро с веревкой, вкопанный в землю стол под старым платаном. На столе лежала потрепанная колода игральных карт и два арбуза — начатый и целый.

— Так на чем мы остановились? — спросил Монтин, отрывая взгляд от листа бумаги.

— На том, что наша стачка делает успехи, — ответил Фиолетов.

— Совершенно верно, Ванечка. — Он взялся за карандаш. — «Стачка в Баку делает поразительные успехи. Вот уже третью неделю не дымят кочегарки, на вышках не бурят и не тартают…»

— «Конка стоит, — продолжил Фиолетов. Он шагал по двору из угла в угол, вопросительно взглядывал на Монтина — правильно ли говорит — и шагал дальше. — Команды прибывающих судов немедленно присоединяются к забастовке. Бастуют маляры, сапожники, даже приказчики местами бросают работу…» Ну помогайте же, товарищи! Иван Прокофьсвич! — Он ненадолго замолчал, глядя на Вацека.

— Ну что ж, пиши, Петр Васильевич: «Эти успехи, эта скованная железом солидарность пролетариев поразили до глубины души наших нефтяных королей, всех этих нобелей, ротшильдов, манташевых, воображающих, подобно всем королям, что их царство вечно. Они чувствуют, что наступает конец их бесконтрольному распоряжению трудом и жизнью тысяч и десятков тысяч людей. И они решили бросить нам подачку. Вчера парламентеры нефтепромышленников — управляющий советом съезда и его помощник явились на сходку и пробовали увещеваниями усмирить „непокорных рабочих“. Но из этого ничего не вышло…»

— А ведь здорово мы их тогда отшили! — Фиолетов Улыбнулся, вспоминая, в какой спешке ретировались эти Два нефтяных туза, красные от негодования, от неуступчивости рабочих, которые в ответ на их обещания повысить наградные и своевременно выдавать рукавицы дружно крикнули им: «Вон!»

— А помните…

Монтин запнулся. Над дверью тихонько звякнул колокольчик.

— Спокойно, товарищи… Ванечка, раздавай карты.

Монтин быстро подошел к ведру, бросил на дно исписанные листы бумаги, сверху положил арбуз и опустил ведро в колодец.

— Чей ход? Твой, Иван? — спросил он нарочито громко.

В эту минуту дверь из мастерской резко распахнулась, и на пороге появились полицейский и городовой, оставшийся стоять у входа.

— Господа, я должен сделать у вас обыск, — сказал полицейский.

— Но какому праву? — поинтересовался Фиолетов. Обыск при нем производили первый раз, но он не испугался.

— Я бы советовал вам не спрашивать об этом, молодой человек.

Хорошо наметанным глазом полицейский оглядел всех троих.

— Попрошу выложить на стол все, что имеется в карманах… Карманы вывернуть… Обувь снять…

Он обошел дворик, постучал по столу — нет ли тайника — и заглянул в колодец.

— Арбуз охлаждаете?

— Так точно, ваше благородие. Может, желаете попробовать?

Полицейский зло посмотрел на Фиолетова. Потом ковырнул и, резко повернувшись, вышел вслед за городовым.

Расходились по одному. Вацек пошел с листовкой в типографию, Монтин — на электростанцию, Фиолетов — домой, надеяеь на Балаханском шоссе найти какую-либо попутную подводу.

По-прежнему стояла жара, хотелось пить, и он ненадолго заглянул в чайхану и, усевшись у окна, стал наблюдать за улицей.

У дома напротив остановился крытый пароконный фаэтон в сопровождении двух конных жандармов. Из фаэтона вышел полицейский чин и подошел к группе рабочих, стоявших у входа в лавку.

— Ого! Сам господин полицеймейстер, — сказал чайханщик. — Интересно, что ему надо…

Несколько минут полицеймейстер беседовал с рабочими, судя по всему мирно, улыбался, похлопал по плечу одного из собеседников и на прощание протянул руку в белой перчатке.

Фиолетов видел, как отъехав, он высунулся из фаэтона и что-то сказал казакам, показывая назад кивком головы. Старший разъезда козырнул, и в тот же миг казаки бросились на кучку рабочих и стали полосовать их плетками.

— Негодяй! — стиснув зубы, процедил Фиолетов, выскакивая из чайханы.

Казаков уже не было, они исчезли так же внезапно, как и появились.

— Ну что, покрестили вас царевы слуги? — спросил Фиолетов у одного из парней.

— Да уж не оставили без внимания. — Он потряс в воздухе кулаком. — У, сволочь! Сперва руку жал, а потом казаков науськал… Я ж видел.

— Что ж, будешь знать, чего стоит рукопожатие господина полицеймейстера.

Домой Фиолетов возвращался с тяжелым сердцем. Не сломят ли рабочих казачьи нагайки? Вчера ему рассказали, что один из хозяев конки предложил казакам на его же глазах избить забастовавших служащих, обещая поставить им на водку. И казаки избили… Правда, забастовка продолжается, по-прежнему стоят промыслы и заводы, но долго ли смогут продержаться рабочие? Третья неделя пошла стачке…

Возле вокзала дорогу Фиолетову преградила длинная колонна пехотинцев с опознавательным номером на солдатских погонах. Это шел в отведенные казармы только что прибывший в Баку 262-й резервный Сальянский полк. Министр внутренних дел Плеве и командующий Кавказским военным округом Голицын не обошли вниманием просьбу бакинских властей о новых контингентах войск для расправы с забастовщиками…

Пожары возникли через три педели после начала забастовки.

Была ночь. Фиолетов проснулся оттого, что через открытую дверь его ослепило вдруг вспыхнувшее багровое пламя. Он открыл глаза и увидел, что на соседнем промысле полыхает вышка. Через минуту она с треском рухнула, и ее горящие части, падая, прочертили по небу широкие огненные полосы.

— Мам, пожар!.. — Фиолетов дотронулся до плеча матери.

Теперь пламени уже не было видно, его поглотили, вобрали в себя гигантские, шевелящиеся клубы черного дыма.

— Господи, да откуда ж на нас напасть такая! За что? — заголосила мать. — Вставай, Саш… — Она стала теребить мужа. — Видишь, что делается!..

Тем временем заполыхала еще одна вышка, за ней другая, третья. Взорвался резервуар с нефтью, его конусообразная крыша, подобно гигантской птице, поднялась в воздух и спланировала на землю.

Испугалась и заплакала маленькая Анюта. Проснулись соседи, обитатели казармы, и забегали по двору.

Фиолетов побежал к горящим вышкам.

Огня по-прежнему не было видно, лишь изредка он на мгновение пробивался среди дымовых гор и тут же исчезал, поглощаемый ими.

Поселок напоминал развороченный муравейник. Со всех сторон — кто к горящим вышкам, кто от них — бежали люди. Пожилой перс, расстелив на земле коврик, клал частые поклоны, бормоча молитву. Никто толком не знал, отчего начался пожар.