Поймать чайлдфри - Екатерина Сергеевна Рагозина

примеряя перед зеркалом сережки.

– А можно и мне с вами? Очень любопытно!

– Ээээ… нет.

Я даже опешила.

– Почему?

Она повернулась ко мне с недовольным видом.

– Ааааа. Поняла, – протянула я.

Подруга устраивает личную жизнь, значит пора посторониться, это ясно. Но оставаться с Пиратом наедине мне было страшновато: после первого вечера в беседке между нами чувствовалось необъяснимое напряжение, которое не находило выхода при свидетелях.

Когда подпрыгивающая на ухабах машина Алексея скрылась за углом, Пират взял меня под руку и без слов повел к выходу из деревни.

– Куда мы идем? – спросила я.

– В лучшее место на Земле, – таков был ответ.

Мы пришли на берег пруда, в котором Пират ловил свою рыбешку, и остановились в двух шагах от воды. Я заворожено смотрела на ее рябую поверхность, обратившуюся под прямыми солнечными лучами в жидкое золото. Его блеск многократно отражался в сочной зелени, и казалось, что само пространство вокруг соткано из светящихся нитей. На берегу стояли огромные толстоствольные деревья, такие старые, что они уже не могли удержать свои тяжелые ветви, и те росли вниз, утыкались в землю, ломались и гнулись от собственной настойчивости.

– Поразительная жажда жизни, – кивнула я на одно из таких деревьев. Оно росло у самой воды, согнувшись, как немощный старик, но весь его горделивый вид, казалось, говорил: «Ты умрешь, а я еще поживу».

Пират внимательно на меня посмотрел.

– Знаешь, Лизавета, и я так подумал, когда в первый раз сюда забрел. Здесь все так и кричит – «Жить! Жить!». Это не ветки, а руки, которые отводят от виска уже приставленный к нему пистолет.

Он раздвинул клонящиеся к земле ветви, и под ними обнаружился уютный зеленый схрон. Я прошла вперед и обхватила руками ствол, а Пират снова опустил ветки, и мы вмиг оказались оторванными от целого мира и скрытыми от его любопытных глаз.

– Всего только три летних месяца здесь так красиво, а с осени, когда опадают все листья, я сюда и не хожу – так потеряно, так сиротливо выглядит этот берег, – говорил Пират, поглаживая меня по плечу. – Боюсь за свое сердце – не выдержит, лопнет от жалости.

– Это только в России возможно, – отозвалась я. – Чтобы абсолютная роскошь обращалась в абсолютную нищету.

– Это ты хорошо сказала, надо запомнить.

Мы сели на траву и прислонились спинами к широкому стволу. Если бы кому-то вздумалось пройти по берегу в трех шагах от деревянного исполина, то прижавшиеся друг к другу художник и писательница так и остались бы незамеченными.

Лучше этого места действительно быть не могло, и я хорошо понимала, как должно трепетать сердце художника при виде такой совершенной работы творца. На покатом берегу пруда со сверкающей голубыми искрами водой, под согнувшимися от собственной тяжести ветвями деревьев, на мягком ковре из сочной зеленой травы сидели два неравнодушных к красоте человека – я и Пират. И именно здесь он властно привлек меня к себе и крепко, долго и страстно поцеловал.

Глава 12.

– Лиза, Лиза, я видела его! Он – здесь! – Анжела ворвалась в избу Пирата, как вихрь.

– Кто здесь? Франкенштейн?

– Да нет! Олег здесь, в Екатеринбурге! Я его видела, он офис открыл прямо рядом с музеем! Я к нему бросилась и… избила.

Я с сомнением посмотрела на ее тоненькие ручки.

– Так уж и избила?

– Ну… пощечину дала!

– Вот ты даешь! А он что?

– Смеялся…

Ну, еще бы.

– Лиза, он был невменяем! – возбужденно шептала Анжела. – Я бросилась на него с кулаками, кричала, что он подлец, что я его любила – именно любила, а сейчас уже ненавижу.

– Так, а дальше?

– А он улыбается мне в глаза и говорит: «Ну, раз теперь не любишь, значит твои страдания в прошлом?» И руку Алексею протягивает, чтобы познакомиться.

Боже мой, она все это устроила прямо при Алексее? Надеюсь, они к тому времени хотя бы покинули выставку, и его коллег поблизости не было.

– Это конец? Вся история? – решила уточнить я.

Видимо, Олег из Берлина сразу же полетел в Екатеринбург, Варвара Павловна предупреждала, что у него там есть коммерческие интересы.

– Нет, нет, я же говорю – он невменяем! Стал про тебя расспрашивать, и когда я рассказала, где ты находишься, прямо взбесился!

– Ты и адрес назвала? – холодно поинтересовалась я.

Странно, почему он так разозлился, узнав, что я поблизости? Может быть, подумал, что я его преследую? А, может быть, Анжела преувеличивает? С нее станется.

– Я и не думала ничего говорить, но ты же знаешь Олега: если он захочет, то душу из человека вытянет, не то что адрес.

Это точно.

– И чем все закончилось?

– Он просто убежал от меня, даже не попрощавшись! В ярости!

– Убежал?

– Ушел быстрыми шагами.

– И… все?

– Все.

Анжела, видимо, и сама осознала, что в ее пересказе история выглядит довольно нелепо, но добавить по существу ничего не могла. Я быстро от нее отступилась – скорей всего трагический оттенок этой встрече придала ее собственная впечатлительность, мнительность брошенной женщины или что-то вроде того.

Алексей вошел в избу чуть позже и был мрачнее тучи. Я не стала задавать вопросов, хорошо понимая, что его расстройство, в отличие от анжелиного, вполне предметно и обосновано. Встретить бывшего любовника своей подруги всегда не слишком приятно, но впечатление усиливается стократно, если женщина ведет себя так, что становится ясно – она до сих пор к нему неравнодушна.

Вскоре за окном стемнело и немного успокоенная, отпоенная чаем пара, сознавая, что пора объясниться, отправилась на прогулку. Мы с Пиратом вновь остались вдвоем. Я сидела напротив него, бессловесная и растерянная. Чего мне еще от него ждать? Что будет дальше?

Сцена под деревом получилась скомканной и закончилась очень неловко. Поцелуи следовали один за другим, и я с ужасом осознавала, что постепенно теряю контроль над телом и головой. Пират был носителем какой-то безудержной медвежьей силы, и его мощные руки, так не похожие на руки художника, подавив всякое сопротивление, уже уложили меня на траву… Но тут я перестала скромничать.

– Прекрати! Я… я не хочу.

Пирата как будто отбросила от меня потусторонняя сила – та же, что в долю секунды заставляет отдернуть руку, случайно прислонившуюся к горячему. Его лицо было искажено в каком-то пароксизме страсти, оно показалось мне тогда ужасно некрасивым и старым. Он часто дышал, а его руки дрожали – для того, чтобы прийти в себе и подняться с земли ему потребовалось несколько минут, которые я провела в испуганном молчании, сжавшись в комок.

Было в