История Франции т. 2 - Альберт Манфред(Отв.редактор)

Так совершился поворот вправо — против якобинского Революционного правительства — основных классовых сил, поддерживавших до сих пор якобинцев, — республиканской буржуазии, зажиточного и среднего крестьянства.

Но и на противоположном полюсе — среди рабочих, в рядах городской и сельской бедноты — также росла неудовлетворенность. Беднота считала меры якобинского правительства в защиту его интересов недостаточными. «Реквизиции» — мобилизации сельскохозяйственных рабочих, равнодушие к требованиям сельской бедноты вызывали ее недовольство. Рабочие городов не скрывали своего раздражения установлением максимума на заработную плату. Конечно, было бы неправильным считать, что все санкюлотство повернулось против якобинской диктатуры, — это опровергается фактами; но неверным была бы и недооценка роста недовольства части народных низов якобинской политикой.

Итак, якобинство, представлявшее еще недавно сплоченный блок классовых сил, выступавших против контрреволюции, и сильное прежде всего своей сплоченностью, год спустя после прихода к власти стало испытывать действие центробежных сил. Внутренние противоречия, присущие якобинской диктатуре, стали проявляться и на поверхности. Блок распадался. В его рядах с неизбежностью должна была начаться внутренняя борьба.

Действительно, уже с осени 1793 г. в рядах якобинской партии обозначились два оппозиционных Революционному правительству течения.

Одна группировка, получившая прозвище «снисходительных», стала складываться вокруг Дантона и его ближайших друзей. Со времени ухода из Комитета общественного спасения Дантон как бы отстранился от активной политической борьбы. Но его влияние в рядах якобинского блока, в стране, его личная популярность оставались велики. Он стал притягательным центром, вокруг которого группировались недовольные Революционным правительством. В его окружении, среди его ближайших друзей — Камилла Демулена, Филиппо, Лежандра, Делонэ, Делакруа — росло стремление «умерить» политику Революционного правительства, притупить ее острие — ослабить репрессии против врагов революции, отказаться от террора, восстановить свободу печати, создать Комитет милосердия и т. д. Рупором настроений дантонистов стала издававшаяся Камиллом Демуленом газета «Старый кордельер», в форме достаточно прозрачных намеков и исторических параллелей осмеивавшая политику революционной диктатуры.

Матьез, много сделавший для разоблачения культа Дантона, созданного в свое время Оларом, приписывал знаменитому трибуну и преступления — связь с внешним врагом, личную продажность, которые так и остались недоказанными[75]. Но если нельзя согласиться с теми обвинениями, которые позже, во время процесса, были предъявлены Дантону, то остается несомненным, что в его окружении и в рядах «снисходительных» вообще было немало людей, сохранявших лишь внешнюю принадлежность к якобинской партии, а на деле переродившихся — ставших спекулянтами, казнокрадами, взяточниками. Фабр Д'Эглантин, Шабо, Базир и другие депутаты Конвента, разоблаченные по делу Ост-Индской компании в воровстве и взяточничестве, — лишь один пример, показывающий, как далеко зашла коррупция среди части якобинцев. В целом группа дантонистов-«снисходительных», атаковывавшая справа якобинскую революционно-демократическую диктатуру, объективно являлась политическим представительством новой, выросшей за годы революции спекулятивной хищнической буржуазии.

Другой политической группировкой, оказывавшей давление на Революционное правительство с иных, скорее противоположных, позиций, были левые якобинцы.

Самое понятие левых якобинцев в исторической литературе нельзя считать окончательно установившимся, и в толковании связанных с этим вопросов существуют порою разные взгляды. Нам представляется, что под левыми якобинцами следует понимать то направление в рядах якобинской партии, представленное Шометтом, Пашем, Моморо, Бушоттом, Анрио и др., которое было наиболее тесно связано с народными низами и сознательно стремилось к улучшению положения городской бедноты, к смягчению ее нужды, уделяя большое внимание социальным вопросам. Влияние левых якобинцев сильнее всего чувствовалось в Коммуне Парижа, где Шометт и Эбер играли руководящую роль, в Клубе кордельеров. В самом Революционном правительстве, в Комитете общественного спасения, левоякобинские круги были представлены Бийо-Варенном и Колло Д’Эрбуа. К ним были близки входившие в состав Комитета общественной безопасности Вадье, Вуллан, отчасти Амар. Под влиянием левых якобинцев в значительной мере находилось и командование революционной армии, в частности ее главнокомандующий Ронсен и его помощники[76]. Наконец, левые якобинцы, как и дантонисты, имели свой печатный орган — газету Эбера «Пер Дюшен» [77], излагавшую в стиле простонародного или, вернее, псевдонародного языка, пересыпанного площадной бранью, самые крайние взгляды, и при всем том все же пользовавшуюся немалой популярностью в кругах санкюлотов.

Ни в организационном, ни в идейном отношении левые якобинцы не представляли собой чего-либо единого и оформленного Одно время — осенью 1793 г. — их сближала общность пропаганды и даже осуществление на практике политики так называемой дехристианизации — насильственного закрытия церквей и замены религиозного культа искусственно насаждаемым «культом разума». Но после того как политика «дехристианизации», вызывавшая недовольство крестьян, была в ноябре осуждена Робеспьером, а в декабре Конвент провозгласил свободу культов, Шометт, Эбер, а вслед за ними и другие «дехристианизаторы» отказались от этой политики как ошибочной. Вскоре между руководителями левых якобинцев — Шометтом и Эбером — обозначились разногласия.

С зимы 1794 г. из рядов левых якобинцев стала выделяться особая группировка, возглавляемая Эбером и именуемая по его имени обычно эбертистской. Расхождение между Эбером и другими левыми якобинцами, возглавляемыми Шометтом, начиналось с главного вопроса того времени — отношения к Революционному правительству. Тогда как Шометт и другие левые якобинцы считали необходимым поддерживать якобинскую диктатуру и ее органы, Эбер и его приверженцы сначала осторожно, в замаскированной форме, а затем все более откровенно перешли к прямым нападкам на Революционное правительство.

В конце февраля — начале марта — в вантозе — Революционное правительство, как уже говорилось, приняло декреты о конфискации имущества врагов революции и разделе его среди неимущих. Если бы эти декреты были проведены в жизнь, то они означали бы экономическое разоружение контрреволюции и значительное расширение числа мелких собственников. Не случайно вантозское законодательство было встречено сочувственно народом и в то же время наткнулось на противодействие, а затем прямой саботаж со стороны крупнособственнических слоев. Казалось бы, вантозское законодательство делает беспредметной критику эбертистами Революционного правительства [78].

Тем не менее сразу же после принятия вантозских законов, когда еще нельзя было даже сказать, чем они хороши и чем плохи, 4 марта, эбертисты предприняли попытку — в Клубе кордельеров — поднять восстание против Революционного правительства. Но Коммуна Парижа, которую эбертисты рассчитывали увлечь за собой, отказалась поддержать их и осудила призыв к восстанию. Секции также не поддержали эбертистов. Их призыв повис в воздухе, и, убедившись в том, что санкюлоты их не поддерживают, эбертисты стали искать примирения с Революционным правительством.

Но уже было поздно. 14 марта Эбер, Ронсен и некоторые их единомышленники были арестованы, а затем преданы суду революционного трибунала, соединившего их с группой Проли — Перейра, обвиняемой в шпионаже На процессе Эбер держал себя малодушно, перекладывал вину на других[79]. Все обвиняемые, кроме одного, были приговорены к смертной казни и 24 марта гильотинированы. Революционная армия, руководители которой были замешаны в процессе, была распущена.

Арест эбертистов, а затем процесс против них необычайно воодушевил правых В окружении Дантона полагали, что теперь пришел их час. Они не только обливали грязью эбертистов, но с неслыханной дерзостью атаковали в лоб Революционное правительство. 7-й номер газеты «Старый кордельер» Демулена столь открыто нападал на режим революционной диктатуры, что правительство приказало задержать номер, а издателя арестовать.

30 марта, через шесть дней после казни эбертистов, комитеты общественного спасения и общественной безопасности постановили арестовать Дантона, Демулена, Делакруа и Филиппо. Дантону накануне ареста его друзья предложили бежать. Он ответил словами, вошедшими в историю: «Разве можно унести отечество на подошве башмаков?»