Тайна умрёт со мной - Анна Свирская

безумное. Что-то поломанное.

Айрис вернулась к велосипеду, который оставила у бакалейной лавки, и поехала назад в Эбберли.

На прогулку по малому парку она отправилась после обеда. Главный парк, более нарядный и понятный, она уже обошла несколько раз, а сегодня в её планах был тот парк, что простирался позади дома и срастался с Ковенхэмским лесом. По неизвестным причинам он назывался малым, хотя по размерам был гораздо больше.

Она могла бы пойти туда в любой другой день, но вечером после работы, когда уже начинали опускаться сумерки, было страшновато. Она не могла бы сказать, чего боится… Даже сама тишина парка была пугающей — и его размеры тоже. Айрис привыкла понимать размеры тех мест, где бывала, видеть их границы, а малый парк Эбберли, не имевший даже очевидной границы с лесом был бесконечен, необъятен, слишком огромен.

Надев новую шляпу, Айрис вышла на задний двор.

И почти сразу же она наткнулась на Уилсона, который, сидя в тенёчке, крутил ручки радиоприёмника с длиннющей, чуть не в рост Айрис антенной.

— Вот, пытаюсь, поймать одну станцию, — пояснил, поздоровавшись Уилсон. — В комнате плохо ловит.

— У вас сегодня выходной, мистер Уилсон? — спросила Айрис.

— Да. У вас тоже? — Уилсон что-то покрутил, и приёмник, издававший до того скрежет, замолк. — Решили прогуляться?

— Да, я… Хочу дойти до причала. Надеюсь, не заблужусь.

— Когда обогнёте дом, будут цветники. Так вот, вам надо идти по дорожке, которая идёт через цветник, посередине. А потом через мостик, дальше будет развилка, вам надо идти по левой дорожке, потому что ручей подмыл одну тропинку, и там теперь так просто не пройти…

— Я думала, будет просто одна дорожка.

— Их несколько, но вы всё равно рано или поздно выйдете к реке. Хотя знаете что? — Уилсон поднялся на ноги. — Хотите я вас провожу? Заплутаете ещё…

— Если вы не заняты, я бы не отказалась от провожатого, — сказала Айрис. Ей на самом деле было немного не по себе идти одной.

— Вы, небось, в городе выросли, мисс? — Уилсон достал из кармана куртки кепку, пару раз ударил ею по колену, чтобы она распрямилась, и натянул на лысеющую голову. — Не привыкли к лесу.

— Да, я выросла в городе, и парки у нас были огороженные.

— Пойдёмте, — Уилсон бодро зашагал вперёд. — Покажу, что тут как. К реке или от реки идёшь — сориентироваться просто. К реке всегда небольшой уклон, от реки подъём. Но вот где вы именно к реке выйдете, это вопрос.

Айрис уже гуляла вдоль этих цветников, но дальше не заходила, а теперь Уилсон уверенно вёл её сначала прямиком через лужайку по траве, потом, когда они вернулись на посыпанную белым гравием дорожку, под густую тень старых раскидистых буков. Казалось, что они просто разбросаны по лужайке, а дорожка петляет меж ними, приспосабливаясь, но на деле их расположение было чётко продумано, как и плавные изгибы дорожки.

— Это красивый путь, для прогулок, — пояснил Уилсон. — Но есть быстрее. Им ходят, когда надо поскорее попасть к реке.

— А леди Клементина… — начала Айрис, но потом остановилась в смущении. Такой интерес к чужой тайне, к чужому горю был… Он был не просто неприличным, он был почти низким.

Но Уилсон, кажется, не видел в её вопросе ничего дурного. Для него это, возможно, было то же самое, что рассказывать о руинах монастыря возле Стоктона.

— Леди Клементина пошла быстрой дорогой. Вдоль речушки, а потом во-о-он туда, — указал Уилсон.

— Вы её видели?

— Я-то? Видел как раз. Я был у оранжереи, — Уилсон повернулся назад.

Айрис повернулась туда же. Оранжерея действительно была в прямой видимости.

— Вдоль неё дорожка и бордюр из камня, он мхом зарастает, надо счищать. Я парням помогал, камни эти тяжело ворочать. Мы остановились передохнуть и смотрим: она идёт. К реке, значит…

— А как вы поняли, что к реке? — Айрис не могла заставить себя замолчать.

— На ней рубашка была и юбка синяя, длинная. И шляпа. Теннисные туфли ещё. Она так одевалась, когда лодку брала. А леди Клементина через день да каждый день плавала. Говорят, с детства любила. Тут, если на середину реки не выплывать, течения почти нет… И с лодкой она управлялась так ловко.

Айрис помнила из газетных статей, что лодку-плоскодонку леди Клементины обнаружили четыре дня спустя в одной из многочисленных проток в устье реки. В лодке стояла дождевая вода, но никаких повреждений не было: не было похоже, что она переворачивалась или с чем-то сталкивалась. Весло было в ней же. И никаких следов леди Клементины. В это же примерно время люди, продолжавшие прочёсывать лес и берега, нашли в зарослях тростника теннисную туфлю — точь-в-точь, какая была у леди Клементины.

— Получается, вы были последними, кто её видел? — только сейчас сообразила Айрис, уставившись на Уилсона.

— Да, я и Пит с Сэмом. Садовники. Она быстро так шла… Как будто нервничала или злилась. А про это мы тоже знали: она когда злилась, на реку уходила. Успокоиться чтобы. Сплавает милю туда, милю обратно и успокоится. Но она и дальше могла уплыть… Поэтому тогда никто всерьёз не забеспокоился. Она на реке и по три, и по четыре часа могла пропадать. Уже когда темнеть стало, тогда заволновались. Побежали её искать.

Они дошли до следующей речушки или канала, Айрис не знала, как их правильно называть. Настоящего мостика не было: в русле стояли высокие прямоугольные куски гранита. Перебраться на другой берег можно было, ступая по ним.

Айрис перебежала по камням на другой берег, а Уилсон, верный своей роли экскурсовода, добавил:

— Вон там мостик есть. Для дам… Но все тут переходят.

Дальше они шли молча. Айрис любовалась парком, который незаметно сменился лесом. Ухоженным, чистым, но лесом. Она была рада, что Уилсон пошёл с ней. Лес был очень тихим, немного пугающим; ни одного звука не было слышно, кроме их шагов и шелеста листьев. Изредка где-то очень далеко вспархивала птица… Одной здесь было бы не по себе.

Или она просто всё выдумывает. Если бы не загадочная и мрачная история исчезновения леди Клементины в этом лесу, разве казался бы он опасным? Он казался бы спокойным и красивым. Но шесть лет назад леди Клементина прошла по этой дорожке, отсыпанной белым гравием, и исчезла; и это словно отбрасывало гигантскую, невообразимую тень на всё Эбберли.

И несмотря на эту тень в лесу ощущалось что-то торжественное, почти как в соборе, так что даже говорить здесь, нарушая тишину, казалось святотатством.

Пахло влажной