Тайна умрёт со мной - Анна Свирская

сунул нож в карман брюк остриём вверх. В другом кармане лежало письмо. Вся его жизнь. Ужасная, полная унижений жизнь прошлая и блестящая, достойная жизнь будущая. От этого письма зависело всё.

Он предъявит его, и тогда ему вернут отобранное: имя, титул, дом, деньги, уважение.

Шагая вперёд, он попытался представить, как это произойдёт, и не мог. Что он должен сделать? Как такие дела вообще делаются?

Отдать письмо мистеру Баттискомбу? Но тот может просто отмахнуться, как отмахнулась она. Или отобрать письмо. УНичтожить его.

Газеты! Он может обратиться в газеты, и тогда никто не сможет замолчать эту историю! Но как это сделать? Просто написать им? Они не поверят. Только посмеются и решат, что он свихнулся. Как Анна Дрюс. Кого-то из её приспешников даже заперли в сумасшедшем доме. Не самозванного ли герцога Портленда? Или поехать самому в издательство, в Лондон? Под каким предлогом? Куда потом идти?

А что если просто передать письмо полиции? Но разве это их дело? И не заподозрят ли они его, если он объявится с этим письмом вскоре после убийства матери?

Он чувствовал подступающую панику. Письмо, казавшееся недавно таким надёжным свидетельством, едва ли не таяло в руках. Это был взрослый мир, о котором он ничего почти не знал: все эти поверенные, юристы, адвокаты, барристеры, нотариусы, судьи, солиситоры… Он понятия не имел, кто может помочь ему, а кто навредит. И кто вообще его примет и поверит в его слова, в то, что письмо настоящее?

А потом он понял, как сделать так, чтобы письмо точно прочитали. Чтобы никто не мог от него отмахнуться и чтобы оно попало в руки тех самых судей, прокуроров и солиситоров.

Он, постоянно оглядываясь по сторонам, пошёл назад, а потом остановился…

Он не хотел снова видеть её… Вернее, видеть её тело. Красные дыры в белой ткани.

Он боялся. Но не жалел и не раскаивался. Она это заслужила.

Когда он показал ей письмо, то думал, что она будет растеряна, может быть, даже напугана. Что она всё объяснит… Но она посмотрела на него со злостью и раздражением, как на назойливое насекомое. Сказала, что он, как всегда, ничего не понимает, что он ей не сын. Тварь. Бессердечная, жестокая тварь… Она отмахнулась от него. Просто отмахнулась!

Но больше такого не будет. Больше никто и никогда не посмеет от него отмахнуться!

Пошатываясь, он перешагнул через цветы, чтобы не помять их и не оставить следов. Склонился над телом.

Его трясло.

Плохо слушающейся рукой он достал письмо из кармана и, спрятав ладонь внутри рукава рубашки, потёр письмо о ткань брюк. Вдруг и с письма снимут отпечатки?

Потом он сунул сложенную пополам страничку в её карман.

Уже ближе к дому он испугался и передумал. Решил, что зря сделал это. Вдруг подумают на него? Вдруг поймут? Но что-то менять уже было поздно. У него нет времени. У него отнимается нога.

Надо вернуться в дом и попасться на глаза кому-нибудь, пройти у комнат прислуги или возле кухни, а потом наверх.

На него никто не подумает. Против него нет улик. Он скажет, что никогда не видел этого письма. Первый раз о нём слышит. Понятия не имел, кто он на самом деле. Поверить не может.

И она сегодня ссорилась не с ним, а с его так называемым братом. А тот…

Братец точно бы не хотел, чтобы про письмо стало известно. Не хотел бы потерять всё.

Может, они подумают на него?

Конечно, подумают. И он им поможет.

Нож.

Если они найдут его в нужной комнате…

Нет, слишком просто. Если они найдут нож в спальне его идеального братца, то не поверят, решат, что его подставляют.

Машина, та шикарная карамельно-бежевая машина, на которой «брат» вчера приехал. Машина, которой у него самого никогда не будет, — потому что он вынужден притворяться, что не может водить и никогда не мог.

В гараж можно пройти из дома незаметно. Он положит нож в отделение для перчаток или спрячет под сидением.

Нет, машину вряд ли станут обыскивать. С чего бы?

Станут, если он им подскажет.

Он вдруг почувствовал спокойствие. Не совсем спокойствие, конечно, но мысли перестали панически метаться в голове. Они теперь работали. Быстро и точно работали.

И он нашёл выход. Он сделал то, что не должен был, но он выкрутится.

И почему «не должен был»? Она это заслуживала. Ещё как заслуживала! Это было всего лишь справедливо. Эта сука отняла его жизнь, он забрал её жизнь взамен. Потому что она…

Нет, не об этом он должен сейчас думать, а том, как всё обставить.

Он вытрет нож, но не своим платком, а чужим. И тогда полиция перевернёт и перероет всё, что имеет отношение к его «брату». Надо только найти платок с его монограммой. Бельевая заперта, и в неё вряд ли можно попасть незаметно, прислуга всё время ходит туда-сюда.

Оставалась только комната «братца». Он её не запирает и рано или поздно выйдет. Взять его платок, обтереть нож, а потом бросить платок где-нибудь в парке, когда тело найдут и все побегут туда…

Полицейские найдут платок, а затем и нож. В его машине. После громкой ссоры. После письма, где сказано, кто настоящий Вентворт. После письма, которое грозит его «брату» полным уничтожением. Ему будет не оправдаться.

Вот что произошло: Дэвид убил мать, чтобы тайна никогда не раскрылась, но не знал, что в кармане лежит изобличающее его письмо. Все будут верить в это. Всё так и было. Так и будет написано в газетах. Так будет записано в истории семьи Вентвортов.

Он прошёл в дверь, оказавшись в маленьком тёмном холле восточного крыла, и опустил засов.

Он позволили себе на несколько мгновений прислониться к стене и расслабить ногу. Всё будет хорошо. Он знает, что делать.

Он так хорошо всё придумал. И кто у них теперь умник?

Он беззвучно рассмеялся.

КОНЕЦ

Больше книг на сайте — Knigoed.net