Потерявшие солнце - Максим Есаулов

– Я думаю, что вы тоже не каждый день рассказываете, как убили своего брата. – Голос священника звучал абсолютно ровно.

Цыбину показалось, что темнота навалилась на него, как огромное живое животное. Стало трудно дышать. В глазах заплясали искорки. Он подавил желание выскочить из исповедальни, вытащить священника…

– Я прав? Видите, я уже достаточно хорошо вас знаю. Не спрашивайте откуда… Я все равно не знаю. Я просто почувствовал… Продолжайте. Как это случилось.

…Густая, белая метель…

– Меня никто не знает. Я всегда сам выхожу на заказчика и предлагаю свои услуги. Город как зона свободного эфира. Если уметь слушать, будешь знать многое. Я узнал, что один контрабандист, приехавший из Эстонии, желает убрать в Москве своего недруга. Я вышел на него. Он предложил очень хорошие деньги… Очень хорошие… Все вперед… Я согласился… Была зима… Красивая снежная зима… По указанному адресу цель не проживала. Съехала перед моим приездом. Я отзвонился в Петербург, и меня пообещали «подвести» к ней. Это не в моих правилах, но я настолько тяготился Москвой… Каждый проведенный день… В общем, я согласился. У меня было фото… Плохое фото… У него была редкая дорогая машина… Да, он любил машины… Я говорю, мне сообщили на какой машине и когда он подъедет на шоу в «Олимпийский»… Он был с женщиной. Я наблюдал издалека и стал ждать их возвращения… Они вышли в четыре… Шрам я увидел после третьего выстрела… Его развернуло в профиль… детство… «ножички»… необычный… не перепутаешь… Он умер не сразу… Узнал меня… Позвал… Чужое, незнакомое лицо… Потом узнал… лицевая хирургия… Он плакал… Сказал: «Больно и страшно»… Женщина кричала… Я потерялся… стрелял в нее… бежал не туда… попал под машину…

Цыбин замолчал. Видимо, на улице усилился ветер – рамы гудели. В маленьком овальном проеме выбитого слухового окна бешено плясали дождевые капли.

– Вам плохо? – бесцветно спросил священник.

– Мне прекрасно. – К Цыбину вернулся привычный тон. Он шумно выдохнул. – Просто мне не хватает слов.

– Что было дальше?

– Когда я вернулся в Петербург, то никого не нашел. Телефон заказчика был снят с обслуживания и передан другому лицу. Его офис оказался снятым на два месяца, но он съехал раньше, причем тоже заплатив вперед, так что его исчезновение никого не волновало. Человека с его данными никто не знал ни в городе, ни в Эстонии. У меня большие связи, но они не помогли.

– Зачем вы его искали?

– Мог бы догадаться.

– Отомстить можно было проще и быстрее.

– Застрелиться.

– Хороший совет из уст священника.

– Это не совет. Это вопрос. Зачем искать кого-то, если вы непосредственный источник смерти брата?

Цыбин снова усмехнулся.

– Я – пистолет, пуля, пущенная стрела. Никто не ломает оружия, из которого совершают убийства. Никто не судит винтовки и ножи. Вина на том, кто носит смерть в помыслах.

– Спрос рождает предложение. Не было бы оружия, не было убийства. Не было бы вас, сколько бы людей, неспособных к убийству самостоятельно, отказались бы от таких помыслов?

– Чушь! – Цыбин рассмеялся. – Люди убивали всегда, еще руками и зубами. Не будь меня, то было бы больше крови, мучений и ужасов. Я как врач, который усыпляет собачку, которую хозяева горячо любят, но с которой устали гулять. Типичное «заказное» убийство. Никто не презирает за это врача. В худшем случае презрением покрыты хозяева. А я, я вообще помогаю избавиться не от любимых, а от ненавидимых. К слову, даже в кругах, общепринято называемых криминальными, никто обычно не интересуется стрелком. В асфальт закатывают заказчика.

Цыбин почувствовал прилив сил. Собственная речь звучала убедительно и безупречно. Ему показалось, что он выступает на защите.

– Вы снова подумали о мести? – спросил священник.

– Я никогда не забывал о ней. Но я трезвый человек. Мы не в гангстерском фильме Голливуда. Я никогда не увижу этого человека. Его смерть не будет для меня лишней гирькой на страшном суде. Я уезжаю и жду отпущения своих вот уж буквально «смертных» грехов. Моя исповедь подошла к концу.

Священник помолчал.

– Вы еще не приступали к ней, – вдруг сказал он. – Исповедоваться и рассказывать о своих преступлениях – не одно и то же. Разве вы жалеете о чем-либо, кроме смерти брата? Хотя я уверен, что и на этот случай у вас есть оправдание. Разве вы думаете о ком-либо из убиенных? Об их близких? Вы просто одиноки. Очень одиноки. А вам необходимо говорить с кем-то, убеждать в своей правоте. Вы пришли сюда не каяться, а побеждать. Доказывать свое право на жизнь. Мы действительно не в американской драме. Я не отпущу вам грехов.

Ветер в окнах плакал тонко и тоскливо, словно подстраивая мелодию под однообразный стук дождя о стекла.

– Спасибо, падре, – серьезно сказал Цыбин.

– Вы меня убьете? – Голос у священника был спокоен.

– Не знаю. – Цыбин встал и запахнул плащ. – Наверное, нет. Вы будете молчать, мучаясь между желанием наказать меня и обязанностью сохранить тайну исповеди. Вы сами себя этим убьете.

– Я не Господь. Я никого не вправе наказывать. Он рассудит вашу душу. Жаль, что вы можете так его никогда и не услышать. Помните, когда-нибудь вам захочется сделать в жизни что-то хорошее, воздержитесь от этого. Вы к этому не готовы. Вас ведет дьявол…

– Прощайте, падре.

Эхо шагов рикошетило от стен и замирало наверху. Еле слышно шелестела раздвигаемая грудью тьма.

На улице угольно-черно блестел асфальт. Косая сеть дождя казалось застывшей. Сразу стало муторно и тускло. Цыбин остановился, завязывая пояс плаща. Толчок в спину едва не выбросил его на мостовую.

– Извините, ради бога, я задумался и вас не заметил. – Знакомый рыжеватый парень с кладбища держал его за локоть, виновато отряхивая рукав. – Ой, это вы? Мир тесен. Вы из костела? А я на кладбище свечку поставил, ну в церквушке…

– Ничего страшного. – Цыбин улыбнулся.

Мозг заработал в полную силу. Два раза за день – это слишком. Конечно, это могло быть случайностью, но больше смахивало на слежку, хотя и бездарную. Интересно, чью? Он подумал, что все же лучше уж органы.

– Может, в качестве компенсации… Здесь кафе рядом. – Парень все так же источал запах спиртного. Для милиции это, с одной стороны, слишком артистично, с другой – вполне характерно для их бардака.

– Спасибо, спешу, – Цыбин улыбнулся еще приветливей, – жена будет волноваться.

– Жаль… Удачи! Извините еще раз! – Парень зашагал в сторону Маяковской.

Цыбин дошел до Восстания, свернул налево, по Озерному вышел на Радищева, проходняком вернулся на Восстания, зашел в один из дворов, толкнул дверь парадной, дойдя до третьего пролета, остановился. Прислушался. Тихо. Он чертыхнулся. Совсем нервы сдали. Хватит! Сворачиваться!

В поисках жетонного таксофона он весь вымок. Пришлось дойти до площади Восстания. Часы на башне Московского вокзала показывали без двадцати одиннадцать. Набрал номер Анны. Длинные гудки. Подумал и набрал другой.

– Вахта слушает.

– Простите, а Лисянская Анна Сергеевна ушла?

– Да, часа два уже. У нее сегодня нет последней группы.

– Спасибо, извините.

Огни Невского сверкали в лужах, создавая дополнительную иллюминацию. Люди, прячась под зонтиками, заскакивали в метро, суетились вокруг ларьков, пили пиво или просто ждали друг друга на ступеньках. Цыбин закурил.

– Не желаете отдохнуть?

Девчонке было лет пятнадцать. Раскраска на лице как у индейца. Желтая куртка, малиновые колготки. Прическа «британский ужас».

– Я все умею, а кличка у меня: Пылесос. Поняли, почему?

На секунду мелькнула шальная мысль, но он тут же ей ужаснулся. Ему было муторно, но не настолько. От ларьков уже махали:

– Ирка, сучка, давай быстрее. Халтура есть.

Всю дорогу в такси его не отпускало раздражение на себя. Так недолго опуститься до вокзальных шлюх. Он приказал себе сосредоточиться на подготовке к отъезду, но не смог.

– К черту!

Он остановил машину у магазина и купил бутылку «Баккарди». Дома поставил пластинку с Пако де Люсия, наполнил бокал и, погасив свет, лег на диван. Ром обжигал. Гитарные переборы вились в темноте. Он представил горы, небо, дома из каменных глыб вековой давности и нежные солнечные лучи в бокале с вином… Проснулся около четырех. Окно от ветра открылось, и ноябрьский холод наполнил комнату. Ноги заледенели. Подоконник и лежащие на нем книги были мокрыми от дождя. Музыкальный центр, не мигая, смотрел зеленым зрачком. Бокал опрокинулся, и рубашка пропиталась ромом. Он встал, закрыл окно, постелил постель и лег. Заснул мгновенно. Без снов.

Над городом продолжался дождь.

* * *

Хохи на месте не было. Видно, ушел за какими-нибудь новыми деталями для интерьера. Коридор был пуст. Ни задержанных, ни заявителей, ни просто подучетного элемента.

«Совсем отдел расслабился», – открывая кабинет, подумал Антон.

Он сел на свой стул и начал рыться в столе. За стеной с кем-то бубнил Серега Полянский, приятный худощавый парень, помешанный на иностранных языках. Несмотря на то что, по мнению многих, Полянский считался в милиции человеком временным, работал он легко и увлеченно. Переворошив последний ящик, Антон задумчиво оглядел стол и, выйдя в коридор, постучал к нему.