Зеленые каникулы - Карло Коберидзе

Дни потянулись скучные. С одноклассниками встречаться было неохота, все-таки второгодником я был, вот и проводил время дома.

Сижу как-то, думаю, как бы время убить, и слышу, окликает меня наша соседка, бабушка Нуца: Джумбер, оказывается, приехал из города на каникулы, радуйся, говорит! Джумбер ее внук, живет в Тбилиси, а лето всегда проводит у нас в деревне. Джумбер лучший мой друг, он на два года старше меня — ему скоро шестнадцать, но это не мешает нам дружить с ним. Он все умеет: и бороться умеет, и в футбол играет. Правда, кое-что я умею лучше его; когда дедушка Тедо взял нас с собой на виноградник помочь накосить травы, так оказалось, Джумбер не умеет держать косу!

С приездом Джумбера совсем другая жизнь пошла. Он всегда находил, чем нам заняться. Иногда мы наведывались в чужие сады, проверить, как поспевают черешня и ранние яблоки.

Один раз мы поднялись на высокую лесистую гору — осмотреть древний храм. Джумбер все сокрушался, что он разрушается без присмотра, и пробовал пройти по подземному ходу из храма к роднику, но ход был завален. Джумбер сказал, что, когда нападали враги, жители укрывались в храме и могли долго там отсиживаться, потому что воды было сколько хочешь — брали ее из родника через этот туннель.

В тот день, когда мы с Джумбером трудились на винограднике и я научил его пользоваться серпом и косой, дедушка Тедо заставил меня поужинать у них и в первый раз в жизни заговорил со мной. И сказал кое-что, над чем следовало бы, верно, задуматься. Вообще-то дедушка Тедо очень скупой на слова, и я побаивался его всегда, думал, терпеть меня не может, так вот он сказал за ужином:

— Сыночек Гио, говорят, ты на второй год остался в восьмом, а ты не горюй. Учиться надо, спору нет, ученого человека никто не проведет, не обманет, образованный во всем разбирается — и в хорошем и плохом, доброе от худого умеет отличить, только и знания ведь разные бывают. Если уж учиться — хорошо учиться. Есть виноградари, которые и расписаться не умеют толком, а лучше иного агронома знают, как ухаживать и взращивать лозу. Ты вот сам видел: Джумбер думал, будто легко косой размахивать, а ничего у него не получалось, пока не понял, не узнал, как надо косить. Учись, сынок! Если будешь дальше хорошо учиться — ничего, что потерял год, а ежели попусту будешь в школу ходить, ежели не в ладах ты с книгой — обучись ремеслу. Стань плотником, к примеру. Ну-ка, скажи, много ли стоящих плотников в нашем селении? Раз-два и обчелся, не всякий мастер, кто мастерок в руках держит. Сколько таких — ничего не умеют делать, какой-нибудь свинарник десять лет строят. И других обманывают и себя…

Эти слова дедушки Тедо скоро вылетели у меня из головы, и мы с Джумбером и моим приятелем Гелой продолжали развлекаться каре могли, и, наверное, лето для меня прошло бы весело, если б до отца не дошла история с капканом.

Как-то Джумбер уговорил нас забраться в виноградник старого Шио — на заречной стороне. Места там каменистые, заросшие высокими колючими кустарниками, и виноградник деда Шио один-единственный, а потому огорожен так, что кошке не пролезть туда. Дед он хороший, приветливый, но нам надо было выяснить — правда ли, у него клубника растет, как уверял Джумбер (в наших виноградниках, как известно, и фруктовые деревья растут, и овощи, но клубнику не разводят). Мы нашли, конечно, лазейку под изгородью, продрались через колючки, исцарапали руки, ноги и очутились в винограднике. А там я сразу угодил в капкан и, не будь со мной ребят, застрял бы. Капкан, конечно, тому зверю уготовил дед Шио, который лаз проделал в изгороди. Не мог же знать он, что я пожалую сюда! И все равно разозлился я и со злости поставил капкан у входа в виноградник, а сверху прикрыл сеном. Небольшая копна лежала тут же у калитки. Потом мы укрылись между лозами и стали ждать, когда в виноградник дед Шио пожалует. Угодил он, понятно, в капкан. Шагнул через калитку, уставился удивленно на кучу сена, только хотел ногой отгрести в сторону — и попался! И тут злость у меня прошла, жалко стало деда и совестно. Мы помогли ему высвободить ногу. Он клял нас, бранил, а мы оправдывались тем, что он сам готовил ловушку другому: пусть попробует, как это больно. В конце концов мы помирились, он обещал не жаловаться на нас никому, но до отца слух об этом все равно дошел.

Отец уходил чуть свет, возвращался с виноградника или с поля поздно, совсем без сил, прямо с ног валился, и заниматься мной ему было некогда. И мама больше не донимала разговорами — решила «поберечь свои нервы». Сестра уехала отдыхать к морю, в Сухуми. Отчитывать и вразумлять меня долгими разговорами времени у отца не было, и про капкан он мне прямо ничего не сказал, но твердо решил занять меня делом.

— Не надоело без дела слоняться? — спросил он меня за чаем.

— А чего надоело — развлекаюсь, — сказал я.

— Бездельничать — значит развлекаться! Так, по-твоему? — и уставился на меня.

— Может быть.

— А я-то не настроен шутить. Ладно, в другой раз поговорим и разберемся в этом. Утром встанешь чуть свет и пойдешь вместе со мной. Хлеба созрели, и для тебя да и для твоих приятелей работы в поле найдется. Все понял? Иди поговори с Джумбером и Гелой.

— Как ты раньше не сообразил? — сказала мама отцу. — Отдохнули б мои нервы.

И тут всполошилась бабушка:

— Куда ты его ведешь, сынок! У ребенка еще кость не окрепла, куда его в поле гонишь!

— В плуг его не запрягут, не беспокойся. Что другие подростки делают, то и им поручат…

Поверьте, и Джумбер и Бела охотно согласились работать в поле, даже обрадовались. Утром мы набились в грузовик вместе с другими и поехали.

Председатель колхоза дядя Валико встретил нас радушно. Посоветовался с отцом и нашел для нас дело — дали нам в руки вилы и велели нагружать машину соломой, которую отбрасывает комбайн. И добавили: если очень уж жарко станет, кидайтесь в Алазани.

Жарко. Даже кузнечики прячутся в тени, а мы стоим на солнцепеке и орудуем вилами. Бела забрался на машину, а мы с Джумбером снизу закидываем солому. Солома сыплется нам на головы, не вся, конечно, кое-что и в машину попадает. Мы смеемся. Обливаемся потом. Алазанская долина вся пахнет пшеницей и соломой! Набиваем машину так, что солома горой нависает, и тут Гела соскакивает вниз, а шофер забирается наверх. Он перевязывает солому веревкой. Машина увозит ее и скоро возвращается обратно, мы даже не успеваем как следует передохнуть. Хорошо еще, не мы одни заняты этим делом. Вечером возвращаемся в деревню такими же усталыми, как отец. Я с трудом выпиваю чай и заваливаюсь спать.

Так работали мы все дни, пока шла жатва, а когда она кончилась, мы даже пожалели, что миновали веселые знойные дни, перестали грохотать комбайны и тракторы.

Теперь отец и сам не уходил из дому ни свет ни заря, и меня не будил. Страдная пора прошла, а до начала ртвели оставалось достаточно времени.

Лето было на исходе. Не знаю, чего ждал отец, — ни разу не обмолвился о моей дальнейшей судьбе. Молчал, только то и дело куда-нибудь зачем-нибудь посылал: в один конец деревни — на родник, в другой — в магазин, находил мне занятие, одним словом. Но теперь, после жатвы, я почувствовал вдруг, как трудно сидеть дома и ничего не делать…

К концу августа из Манглиси соизволил вернуться Михо, за ним прибыла сестра с курорта. Мама занималась своим делом — лечила людям зубы, — не обращала на меня внимания, бабушка возилась на огороде.

Сестрица не снисходила до меня, ни о чем не рассказывала, хотя меня очень даже интересовали и море, и корабли, и вообще, как она проводила там время целый месяц! До Михо я сам не желал снизойти и был дома совсем как в изоляторе.

Прошло несколько дней, и вспомнили наконец обо мне, заинтересовались моей персоной — все-таки наш он, куда денешь!

И вот вся семья уселась обедать. Молча поели, убрали, потом отец положил на стол целую пачку сигарет, а на нее спички. Зерно, придется сидеть, пока он не выкурит все сигареты, решил я. Отец закурил и обратил на меня свей взор:

— Что скажешь, Гио, как быть?

— Разумей он столько, своим умом жил бы, не глядел тебе в руки, — заявила бабушка отцу, давая мне понять, что в обиду не даст, крепко будет стоять за меня.

— С чем как быть, пап?

— С твоей учебой, о твоем будущем говорю. Пойдешь снова в восьмой?

— Пойду, а если и в будущем году опять задашь мне этот вопрос?

— Понятно. — Отец поднялся, спокойно положил в карман сигареты, спички и вышел на веранду.

— Куда ты? — забеспокоилась мама.

Бабушка тоже была поражена. Лица Михо и Нино ничего не выражали — оба застыли в одной позе, как на фото, и глядели друг на дружку.

Отец тут же вернулся в комнату. Он был очень сердит, но делал вид, что вовсе не из-за меня. Постоял возле стула, словно не мог сообразить — сесть или снова выйти.