Исчезнувшее свидетельство - Борис Михайлович Сударушкин

ее вместе?

– Я сама хотела предложить вам это. Хорошо, что вы зашли к нам. Подождите, я скоро вернусь. – И Лидия Сергеевна покинула кабинет.

Чем дольше я общался с этой тихой, скромной женщиной, тем большую симпатию испытывал к ней. Она была уже в годах, в ее пепельных, коротко остриженных волосах пробивалась, хотя и не очень заметно, седина, но во внешности и в поведении оставалось что-то неподвластное возрасту (наверное, ее непосредственность), а в задумчивых глазах по-прежнему светилось любопытство молодости.

Мне было известно: в музейных кругах Лидию Сергеевну считали серьезным и опытным исследователем «Слова о полку Игореве». Однако со всеми, начиная от рядовых экскурсантов и кончая маститыми учеными, она вела себя так, что тем и другим казалась, вероятно, обыкновенной школьной учительницей, самозабвенно и преданно влюбленной в древнее произведение.

Совершенно разные люди – Окладин и Пташников – были на удивление единодушны, когда речь заходила о Лидии Сергеевне, – оба относились к ней с огромным уважением. При этом сама Лидия Сергеевна никогда не делала никаких попыток обратить на себя внимание, блеснуть своими обширными знаниями. Больше того, как это только что случилось в разговоре со мной, она очень часто уходила в себя и забывала о человеке, с которым беседовала. Наверное, в других людях это качество вызывало бы у меня раздражение, но в Лидии Сергеевне оно казалось по-детски милым и простительным.

Вернувшись в кабинет, она положила на стол «мою» акварюль и растрепанный, с пожелтевшими от времени страницами журнал – тот самый, в котором была напечатана гравюра, сделанная с акварюли, изображавшей усадьбу Мусина-Пушкина в Иловне.

– Сравните эти рисунки между собой. Вы не находите здесь одну странность?

Я положил рисунки рядом, один над другим, и убедился, что гравюра сделана именно с этой акварели, причем с фотографической, удивительной точностью: на ней тщательно, скрупулезно был прорисован каждый листочек деревьев, окружавших здание, каждый блик на его фасаде, все, даже самые мелкие детали и особенности плывущих в небе кучевых облаков. Гравер не оставил своего имени, но, несомненно, это был настоящий мастер. Так же не было известно и имя художника, нарисовавшего акварель, из чего Лидия Сергеевна сделал осторожное предположение, что это крепостной художник графа Мусина-Пушкина, обладавший ярким и оригинальным талантом.

Но о какой странности говорила Лидия Сергеевна?

Я так долго всматривался в акварель и журнальную репродукцию, что у меня зарябило в глазах, однако никакой «странности» не нашел, в чем признался Лидии Сергеевне.

Бледные губы женщины тронула довольная улыбка:

– Не расстраивайтесь, мне целый час потребовался, чтобы найти здесь одно маленькое несоответствие. Что-то неладное я почувствовала сразу, как только увидела вашу акварель, но в чем тут дело – сама себе объяснить не могла. Посмотрите сначала на акварель. Видите на боковой стороне здания, на третьем этаже, окна? Пересчитайте их. А теперь взгляните на гравюру.

– Одного окна не хватает! Последнего, углового! – воскликнул я, удивившись, что сразу не заметил этого отступления. Впрочем, найти его было не так-то и легко – на акварели оно было едва прорисовано. И тут же мне в голову пришла другая мысль: – А может, гравер просто ошибся и никакой загадки здесь нет и в помине?

– Вы же сами убедились, что он, работая над гравюрой, проявил прямо-таки фотографическую точность.

Я вынужден был согласиться с Лидией Сергеевной:

– Да, вы правы… Но я не понимаю, какой вывод можно извлечь из этого?

– Давайте рассуждать вместе. Ясно, что гравюра в журнале сделана именно с акварели. Это подтвердили и специалисты, к которым я обращалась за помощью: они наложили фотографию с акварели на фотографию с гравюры – и получили точное совпадение изображений. Отличие только в технике исполнения и в отсутствии на гравюре углового окна. Можно предположить, что автору гравюры было прямо заказано не рисовать этого окна.

– Но с какой целью?

– Здесь остается только гадать, поэтому сначала лучше рассмотрим второе предположение: гравюра рисовалась с акварели в самой усадьбе Мусина-Пушкина; художник, пересчитав окна на боковой стороне третьего этажа, убедился, что на акварели одно окно лишнее, и убрал его.

– То есть, ошибся автор акварели? – уточнил я.

– А может, и не ошибся. Почему не предположить, что к тому времени, когда рисовали гравюру, это окно по какой-то причине было заложено?

– Но ведь это только предположение?

– Да, но потом я нашла ему подтверждение…

С этими словами Лидия Сергеевна раскрыла вложенный в журнал конверт и положила передо мной фотографию какого-то здания, в котором я не сразу узнал дом Мусина-Пушкина в Иловне – до того у него был жалкий, обшарпанный вид.

– Фотография сделана незадолго перед затоплением Иловны Рыбинским водохранилищем. До этого в здании размещалось сельскохозяйственное училище. Пересчитайте окна третьего этажа – и вы убедитесь, что автор гравюры нарисовал ровно столько окон, сколько их было накануне затопления.

Тщательно рассмотрев фотографию, я убедился, что Лидия Сергеевна права – в сравнении с акварелью одного окна на ней не хватало, вместо него в этой части здания была ровная стена без каких-либо намеков на окно.

– И все-таки я не понимаю, почему вы придаете такое большое значение этому окну? Ну заложили одно окно! Что же здесь особенного?

Лидия Сергеевна смутилась так, словно я уличил ее в чем-то предосудительном.

– Знаете, я и сама не могу объяснить себе, почему это лишнее окно на акварели не дает мне покоя, вроде бы такая мелочь… А с другой стороны, нельзя не учитывать, что, судя по датам, и акварель, и гравюра были нарисованы еще при жизни Мусина-Пушкина, с разницей в один год. Значит, окно было заложено по личному указанию графа. И еще одно красноречивое обстоятельство: поручая художнику сделать гравюру с акварели, Мусин-Пушкин распорядился не рисовать окно, которое было на акварели. Следовательно, он не хотел, чтобы об этом окне кто-либо знал. Рассуждаем дальше. Через какое-то время гравюра печатается в журнале, а акварель как бы исчезает – почти двести лет она нигде не упоминается, нигде не фигурирует. Где она хранилась все эти годы, в каком собрании? И вдруг столь же неожиданно, как исчезла, акварель опять появляется на свет!

– Действительно, в вашем изложении это выглядит загадочно, – согласился я с Лидией Сергеевной, но тут же добавил: – Хотя исчезновение акварели можно объяснить очень просто: она могла попасть в какое-нибудь частное собрание, где на нее просто не обращали особого внимания.

– Возможен и такой вариант, – кивнула Лидия Сергеевна. – Но мне все-таки представляется, что у акварели более сложная, более запутанная судьба. И связана она именно с заложенным окном. У меня такое ощущение, что