Дворец сновидений - Кадарэ Исмаиль

— Ты прав, что не выказываешь никаких признаков радости, — услышал Марк-Алем голос собеседника и в то же мгновение подумал: что же я делаю? Он и в самом деле не испытывал никакой радости, и все же нужно было выразить свою благодарность, тем более что пришел сюда перепуганным донельзя. Он открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь, но голос чиновника перебил его: — То, что ты не радуешься, доказывает, что ты прекрасно понимаешь, с какой серьезной ответственностью связана твоя новая работа. Интерпретация справедливо именуется мозгом Табира, и зарплата там выше, но и работа более сложная. Порой придется работать сверхурочно, а кроме того, и это самое главное, ответственность там намного выше. Однако тебе нужно ценить то добро, которое мы для тебя делаем. Тебе нельзя забывать, что путь к вершинам Табир-Сарая проходит через Интерпретацию.

Тут он впервые в упор посмотрел на Марк-Алема, но не на лицо, а куда-то в середину туловища, туда, где должна была находиться ручка, если бы Марк-Алем был дверью.

Путь к вершинам Табир-Сарая проходит через Интерпретацию, повторял про себя Марк-Алем. Он собирался уже сказать, что, возможно, не способен к такой сложной работе, как разгадывание сновидений, но собеседник, словно прочитав эти мысли, опередил его:

— Интерпретация сновидений в Табир-Сарае — дело сложное. Даже очень сложное. Оно не имеет ничего общего с толкованиями снов, принятыми в народе: змея обозначает что-то плохое, корона что-то хорошее и все в таком роде. И с вульгарными сонниками оно тоже не имеет ничего общего.

Итерпритация Табира находится на ином уровне, гораздо более высоком, чем это все. Она подчиняется другой логике, оперирует другими символами и сочетаниями символов.

Тем более я тогда неспособен к этой работе, хо тел сказать Марк-Алем. Если уж он трепетал даже при мысли о толковании традиционных символов, то о новых символах и говорить не приходится. Он собрался было уже открыть рот, но тот снова его прервал:

— Ты спросишь, как же тебе научиться правильному использованию ключей для расшифровки. Не бойся, сын мой, ты научишься, и даже очень быстро. Подобно тебе, с трепетом, полные сомнения, не веря в свои силы, приступали к работе и те, кто позднее стал гордостью Интерпретации. Двух недель, самое большее, трех тебе будет достаточно, чтобы все освоить. Затем, — он знаком велел ему подойти поближе, и Марк-Алем сделал шаг к столу, — тебе это больше не понадобится. Дальнейшее обучение принесло бы даже вред, поскольку есть опасность превратиться в механического толкователя. Интерпретация — это в первую очередь творческая деятельность. Не стоит злоупотреблять заучиванием штампов и символов. Главное — усвоить некоторые принципы, как в алгебре. Более того, и они не являются чем-то застывшим, иначе вся эта работа не имела бы никакого смысла. Настоящая интерпретация начинается там, где заканчивается рутина. Сочетание символов — вот чему уделяй внимание в первую очередь. И еще один совет напоследок: вся работа Табир-Сарая — это великая тайна, но Интерпретация — это тайное тайных. Не забывай об этом. А теперь иди и приступай к новой работе. Там уже извещены о тебе. Удачи!

Марк-Алем вышел совершенно потерянный, тихонько прикрыв за собой дверь, в которую немедленно уставились глаза чиновника. Некоторое время он брел, не в состоянии собраться с мыслями, пока не осознал, что нужно найти Интерпретацию. Коридоры были совершенно пусты. Наверняка уже закончился утренний перерыв, пока он находился у высокопоставленного чиновника, ничем другим нельзя было объяснить столь глубокую тишину. По пути ему никто не попадался. Порой ему казалось, что он слышит шаги где-то впереди или сбоку, за поворотом, но, по мере приближения, звук шагов словно начинал отдаваться эхом в другом месте, может быть этажом выше или ниже. А если я проболтаюсь здесь все утро? — подумал он с беспокойством. Скажут, что уже в первый рабочий день опоздал на работу. Чем дальше, тем больше беспокойство нарастало. Нужно было спросить этого замдиректора, генерального директора или кем бы он там ни был, как туда дойти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Марк-Алем продолжал идти. Коридоры казались ему то знакомыми, то незнакомыми. Не слышно было, чтобы открылась хотя бы одна дверь. Он поднялся на один этаж по широким ступеням, затем спустился вниз, а через некоторое время спустился еще на один этаж. Везде было одно и то же: безмолвие и пустота. Марк-Алему казалось, что еще немного, и он закричит. Теперь, судя по всему, он находился уже в самом дальнем крыле здания, потому что колонны выглядели другими, более приплюснутыми. Вдруг, в тот самый момент, когда он хотел уже развернуться и пойти в обратную сторону, в самом дальнем углу у поворота он, как ему показалось, увидел человека. Марк-Алем направился туда. Человек стоял неподвижно перед какой-то дверью. Не успел Марк-Алем подойти достаточно близко, чтобы заговорить с ним, тот знаком велел ему остановиться. Марк-Алем застыл на месте.

— Что тебе нужно? — спросил незнакомец. — Дальше проходить запрещено.

— Я ищу Интерпретацию, — ответил ему Марк-Алем. — Я уже целый час тут брожу без толку.

Человек посмотрел на него с подозрением.

— Ты работаешь в Интерпретации и не знаешь, как туда пройти?

— Меня только что назначили туда, — сказал Марк-Алем. — Вот я и не знаю еще, где это.

Тот продолжал с подозрением разглядывать его.

— Поверни обратно, туда, откуда пришел, — проговорил он наконец, — иди по главной галерее до большой арки лестничного пролета. Там поднимись на один этаж вверх и сверни направо. И сразу упрешься в Интерпретацию.

— Спасибо! — поблагодарил Марк-Алем и повернул обратно. Про себя он непрерывно повторял, чтобы не забыть: главная галерея до большой арки, вверх на один этаж, свернуть направо.

Кем, интересно, был его спаситель, думал Марк-Алем. С виду похож на часового, но что там охранять, в этом глухом безмолвии? Этот Дворец и в самом деле был полон загадок.

Еще издали, как ему показалось, он разглядел слабый отсвет с верхнего этажа, где сквозь окно в крыше освещался лестничный пролет с закругленным переходом с одной лестницы на другую. Марк-Алем с облегчением вздохнул.

Вот уже почти три недели Марк-Алем работал в Интерпретации. Первые две недели он сидел рядом со старыми мастерами, постигая одну за другой тайны толкования сновидений, пока однажды начальник не вызвал его и не сказал:

— Хватит тебе учиться, Марк-Алем. Сегодня ты получишь дело, чтобы вести его самостоятельно.

— Так быстро? — удивился Марк-Алем. — Разве я уже достиг такого уровня, чтобы работать независимо?

Начальник улыбнулся.

— Не бойся. Все так начинали. Кроме того, вон там в зале есть контролер. По любым вопросам обращайся к нему.

Четыре дня Марк-Алем работал с переданным ему на рассмотрение делом. Голова у него гудела, как никогда в жизни. Работа в Селекции, раньше казавшаяся ему утомительной, теперь вспоминалась как забава. Он и подумать не мог, что нынешняя окажется такой адски сложной.

Ему вручили папку с делом, которое именовалось незамысловато: «Повседневная жизнь, порча», и он порой думал: о господи, если уж от такого простого дела у меня ум за разум заходит, то что же будет, когда передо мной положат дело об антигосударственных заговорах?

Папка была пухлой. Он прочитал уже около шестидесяти сновидений и отложил в сторону около двадцати, которые, как ему показалось вначале, хоть как-то сможет растолковать. Однако после второго прочтения они показались ему, напротив, самыми трудными. Тогда из шестидесяти сновидений он отобрал несколько других, тоже вначале показавшихся ему вполне поддающимися расшифровке, но через час или два их заволокло туманом прямо у него на глазах, они потемнели и почернели, пока не облеклись непроницаемой тайной.

Да это невозможно, снова и снова мысленно восклицал он. Я тут с ума сойду. Прошло уже четыре дня, а он так до конца не разобрался ни с одним сновидением. Всякий раз, когда ему казалось, что нечто проясняется, его тут же охватывало сомнение, и то, что минуту назад было понятным, мгновенно превращалось в полную бессмыслицу. Просто какое-то безумие вся эта работа, повторял он, закрыв глаза руками. Он не мог избавиться от страха перед возможной ошибкой. В какие-то мгновения ему казалось, что в этой работе ничего, кроме ошибок, не бывает и лишь случайно кто-то может попасть в яблочко.