Смертельный гамбит. Кто убивает кумиров? - Кристиан Бейл

Пол саркастично фыркнул:

— Кисть расслабь. Вот. Пальцы плотнее прижми. Подушечками держишь струны.

Джон Леннон ворчал и ругался, а терпеливый Пол Маккартни мурлыкал себе под нос какую-то мелодию и спокойно исправлял ошибки друга:

— Стоп, — Пол внезапно хлопнул себя по лбу, — Джонни, ты же правша!

— Ну да, — отозвался основательно вспотевший Джон, мельком поглядывая на часы и чертыхаясь. Промучился он больше часа с этой гитарой, и только пальцы заболели.

— А ну-ка, — Маккартни соскочил со стола и потащил его в гостиную к огромному зеркалу, — я левша и учу тебя как левша, поэтому у нас ни черта не получается, а вот теперь пробуем.

Джон стоял перед зеркалом, и руки словно сами прошлись по струнам, пальцы терзали гриф, и впервые за мучительные часы обучения гитара издала нормальный звук.

— Ты мой счастливый билет, — рассмеялся от радости Леннон.

— А то ж, — пихнул его Маккартни в плечо, и парни продолжили заниматься.

С тех пор они были постоянно вместе. Азартные. Веселые. Колючие. Даже когда от «Битлз» остались лишь воспоминания и гениальные синглы, друзья продолжали делать вид, что их отношения по-прежнему безоблачны.

Ринго Стар — один из музыкантов группы «Битлз» лишь пожимал плечами, когда я как-то на одной из вечеринок подошел к нему с этим вопросом.

— У парней просто разошлись интересы — такое бывает слишком часто, особенно если долго трешься в одном коллективе.

— Почему в среде популярных людей так моден принцип японского интервью? — проворчал я, наливая себе пива.

Ринго расхохотался и хлопнул меня по плечу:

— Чудак, правда может быть такой нелепой, что в нее никто не поверит.

Я сердито посмотрел на музыканта и пошел за новой порцией пива.

Недоговоренности порождают недоверие. Недоверие становится основой для скандала. Я не скандальный репортер, и меня фигура Джона Леннона заинтересовала всего однажды, когда я узнал, что в рассекреченных бумагах ФБР англичанина называют «опасно мыслящим революционером с манией преследования». И первое и второе относилось к сфере моих интересов. Это было даже поинтереснее, чем убийство. Кстати, в Леннона выпустили пять пуль. И пуль не простых, а с заостренными наконечниками, которые при попадании в ткани вызывают эффект, практически идентичный разрывному, то есть рвут в клочья, полностью лишая человека шанса выжить. Пять пуль плюс заостренные наконечники. Это даже не убийство. Это бойня, когда, убивая, срывают злобу.

Его звали Марк Чапмен. Он родился в 1955 году. Ничем особым не выделялся. Был просто веселым, хорошим, активным парнем. Он вырос в патриархальной, дружной семье среди любящей родни, с обязательной рождественской индейкой и веселыми поездками по стране. Он был нормальным до заурядности. При этом отличался твердым характером и несгибаемой волей. В семнадцать он едва не стал зависимым от наркотиков — и тут же бросил их употреблять. В восемнадцать научился плавать, потому что едва не утонул в речке и решил, что никогда не поздно выучиться чему-то новому. В девятнадцать надел балахон хиппи и прошлялся по стране около месяца, с интересом присматриваясь к людям и путешествуя автостопом. Фанател от «Битлз», влюблялся в красивых девчонок, работал и смотрел на жизнь удивительно открытым взглядом.

Джессика Блэнкеншип, бывшая до 1975 года девушкой Марка, до сих не может поверить, будто что-то могло настолько изменить ее возлюбленного.

Я специально приехал в Арканзас, желая поговорить о нем. Теперь уже почтенная матрона, а не златокудрая худенькая девчушка, зато с очень эффектной прической, встретила меня у себя дома и протянула узкую кисть для рукопожатия. Я поздоровался, а сам в немом восхищении смотрел на прическу:

— Моя внучка сегодня сдавала экзамен по классическим прическам, — удовлетворила мое любопытство миссис Бишоп, — сдала на «отлично».

Традиционный чай с множеством сладостей. Очень сдобные лепешки с тмином. Бублики с кунжутом и жареным луком. Вяленое мясо.

— Знаете, мистер Бейл, — Джессика закурила и проворчала на мою улыбку: — не могу избавиться от этой привычки почти сорок лет.

— Марк не пытался запретить?

— Он считал, если я заболею от табака и умру, это окажется хорошим уроком для моих потомков, а он, Марк, будет им напоминать каждый раз, когда застанет кого-нибудь с сигаретой.

Глаза у миссис Бишоп искрились от смеха, и я тоже рассмеялся:

— Разве у парня с таким чувством юмора могли быть проблемы?

И тут моя собеседница вдруг словно постарела на глазах, осунулась. Глубокие, почти «мужские» затяжки сигаретой и складка на лбу.

— Это получилось так внезапно, словно все произошло во сне, он изменился мгновенно. Понимаете?

Отрицательно качаю головой, хотя знаю, мотив для изменений был. Понимаю, история повторяется и сколько раз еще повторится. Но что могло связывать простодушного Марка и великого рок-музыканта?

Как-то Джерри сказал мне, что я ищу закономерности в том, что делает людей привлекательными друг для друга, а нужно искать в том, что уродует их души. Я пропустил тогда это высказывание мимо ушей, а сейчас вспомнил. Слушал Джессику, пил машинально чай и думал: а ведь Марка погубила зависть. Марка, обычного парня, помешанного на рок-группах, хиппи и фастфуде, от которого он стал толстеть и страшно переживал об этом. Но Леннон?

Вот вы можете представить, что Леннон кому-то завидовал?

Я лично — нет. И все-таки эта история о зависти. Так получилось.

— Вы не слушаете, — мягко улыбнулась моя собеседница, возвращая меня из полета мыслей.

— Слушаю, — соврал я, — Марк ходил к врачу и пытался лечиться от ожирения.

— Он влюбился, — подтвердила Джессика.

Вопросительный взгляд.

— В Леннона, — спокойный взгляд миссис Бишоп.

Я растерянно моргнул.

Джон Леннон был безусловно талантливым сочинителем. Он чувствовал эмоции времени, музыки и понимал гармонию. В его текстах стройность и простота, в них открытость и лиричность. Один музыкальный критик в журнале написал: «Песни, толкающие на путь греха и раскаянья». Чем не прекрасная характеристика? «Битлз» — это стихия. «Битлз» — это юность. «Битлз» — это первая любовь. «Битлз» — это потеря и обретение себя. Такова лишь толика характеристик, которые я нарыл в статьях. Вернее, сублимация того, что говорилось и писалось о музыке великой группы. Их обожали. Из-за них сходили с ума. Их даже королева приглашала на прием. Национальные герои — что уж тут говорить! Но был среди них один человек, который так и не научился собственной жизненной философии, столь настоятельно преподносимой со сцены. Джон Леннон не искал успокоения в любви, ему были неинтересны поэзия и порядок мироустройства. Он искал бунта и был неприкаян в мире, где от него не требовалось взяться за оружие. Этому состоянию даже есть название в современной психиатрии — синдром «повышенной тревожности». Да, синдром этот известен всем, а вот то, что его ставят часто людям одержимым и маньякам, чаще всего не обнародуется.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});