Иван Болотников Кн.2 - Валерий Замыслов

Нет, шапку Мономаха надевать не стоит. С боярами шутки плохи, враз башку свернут. Лучше тихо да мирно сидеть в Речи Посполитой. На самозванство же пусть другого шляхта подыскивает. Но и в тени оставаться нельзя. Князь Шаховской не дурак, перемены чует. Василий Шуйский, хоть и хитер да пронырлив, но царство его шаткое. На Руси брожение, гиль. Многие города от Шуйского отложились. Не признает нового царя и Григорий Шаховской. Человек он гордый и тщеславный, помышляет о высшем боярском чине. Но с московской знатью у князя нелады. Василий Шуйский его из Белокаменной к севрюкам сослал, вот и точит зубы Григорий Петрович на Шубника. И не только он: вся Украйна готова выступить супротив Шуйского. Позарез нужен новый Дмитрий. Недели не проходит, чтобы Шаховской не прислал грамотки. Зовет, зовет неустанно! Путивльский воевода ищет человека, который повел бы за собой чернь. И такой, кажись, нашелся.

Неделю назад к Молчанову пришел один из ближних его челядинцев и молвил:

— Ляхи захватили на рубеже Ивашку Болотникова.

— Кто такой?

— Лицо известное, — хмыкнул челядинец. — Когда-то на Волге шибко разбойничал. Бояре и купцы до сих пор его недобрым словом поминают.

— Тот самый Ивашка, что торговые караваны зорил? — заинтересованно глянул на челядинца Молчанов.

— Тот. Большими ватагами коноводил.

В тот же день Молчанов позвал к себе донцов и запорожцев, нашедших приют у сандомирского воеводы, и дотошно расспросил их о Болотникове. Казаки в один голос заявили:

— Иван Болотников и Дону и Волге ведом. После Ермака не было славней атамана. Лихо он с погаными бился, лихо и бояр громил. Слюбен он и казаку, и мужику.

Молчанов еще более заинтересовался и пригласил к себе бывшего донского атамана. С удивлением узнал, что Болотников, после турецкого рабства, побывал в Венеции и Германии, Чехии и Венгрии, прошел из конца в конец Польшу. Хорошо знает Болотников не только польский, но и немецкий, итальянский языки. Все это изумляло.

— Ничего диковинного, Михайла Андреич, — посмеиваясь, отвечал Болотников. — Вначале-то меня вкупе с немцем к веслу приковали, через два года — к поляку. А затем в Венецию угодил.

Был Болотников богатырски сложен, разговаривал неторопливо и веско, и за каждым его словом, за каждым движением чувствовалась уверенность и недюжинная сила.

«За таким и впрямь народ пойдет», — невольно думалось Молчанову. Однако не все нравилось в Болотникове: тот открыто хулил не только бояр, но и дворян.

— Ни мужику, ни посадскому бояре и помещики не надобны. Народ вольно хочет жить, без кнута и оков.

— Но как же без дворян? — норовил осадить Болотникова Молчанов. — На дворянском ополчении войско держится. Каково Руси, коль ворог нагрянет?

— А пусть дворяне не землей, а царским жалованьем кормятся.

— Но где ж царю казны набраться, коль дворяне без поместий останутся?

— Казна не оскудеет. Коль мужика хозяином на земле сделать, будет у него и достаток. А с достатка — царю налог. Будет и воля, и войско, и держава крепкая.

«Мудрен казак, — раздумывал после разговоров с Болотниковым Михайла. — Знать, скитания-то его многому научили. Но не слишком ли опасно такого на Русь отпускать? Поукладистей бы кого Шаховскому… Но рохле рати не водить. Пусть уж едет в Путивль, а там как бог укажет».

На другой день Молчанов вновь позвал к себе Болотникова.

— Ты, поди, уж наслышан о спасшемся Дмитрии.

— Наслышан, Михайла Андреич.

Молчанов с минуту помолчал, а затем ступил вплотную к Болотникову и тихо, но со значением вымолвил:

— Был я намедни у царя Дмитрия Иваныча… О тебе сказывал. Царю нужны ратные люди. Указал государь назначить тебя Большим воеводой.

— Воеводой? — озадаченно протянул Болотников. — Статочное ли то дело, Михайла Андреич? Куда уж нам с суконным рылом в калашный ряд. Никак шутишь?

— Ведай, Иван Исаевич: цари не шутят. Нравен ты стал государю своими ратными подвигами. И кому, как не тебе, воинство вверять! Согласен ли ты послужить Дмитрию Иванычу?

— То немалая честь.

— А ежели насмерть с Шуйским доведется биться?

— За доброго государя не грешно и голову сложить.

Молчанов остался доволен словами Болотникова. Чувствовалось, что тот не лукавит и крепко верит в «Дмитрия Ивановича».

Молчанов не ошибся: Болотникову по сердцу пришелся Красно Солнышко. То, что он увидел на рубеже и услышал от путивльских ходоков, взбудоражило его душу.

«Люди понапрасну под стрелецкие сабли не встанут. Ишь, с какой отвагой обрел смерть содруг Тимохи и Матвея. До сих пор его слова из головы не выходят: «Лучше смерть приму, но Дмитрия не предам, не предам заступника». Видно, и в самом деле Дмитрий Иваныч к народной нужде лицом повернулся».

Молчанов подошел к столу и открыл крышку темнозеленого ларца. Вынул грамоту, свернутую в трубку; на столбце три красные царские печати.

— Сей грамотой жалует тебя государь Дмитрий Иваныч.

Болотников, принимая столбец, низко поклонился. Молчанов же весомо продолжал:

— Поедешь в Путивль к воеводе Шаховскому. То собинный друг царя Дмитрия. Князь Григорий Петрович отказался целовать крест Шуйскому и поднял супротив него свое воеводство. Шаховской ждет тебя, Иван Исаевич. Поезжай с богом и выступай на подлых изменников. Твое дело свято!

В тот же день, с небольшим отрядом беглых севрюков, Болотников отбыл в Путивль. Вместе с ним поехали Тимофей Шаров и Матвей Аничкин.

Михайла Молчанов бежал из Москвы 17 мая 1606 года.

Казалось, ничто не предвещало беды. Неделю назад, ночью, вкупе с Петром Басмановым и полусотней жолнеров ехали по Чертольской к дворянину Афанасию Пальчикову.

Были наподгуле, с шумом и гамом ввалились в хоромы.

— Великая честь те, Афанасий, выпала. Царь Дмитрий Иваныч берет к себе во дворец дочь твою Настюшку. Будет в услуженьи у государыни, — молвил Молчанов.

Афанасий Якимыч стал мрачнее тучи: хорошо знал, что за «услуженье». Всей Москве ведомо: царь Дмитрий — первейший прелюбодей и бабник, что ни день — волокут в цареву опочивальню девку.

Сухо произнес:

— Спасибо за милость. Однако ж рано моей дочери на царицыну половину. Настеньке и шестнадцати нет.

— Девка в самой поре, — захохотал Петр Басманов. — Зови!

Но Афанасий и с места не стронулся. Грузный, наугрюмленный, осерчало молвил:

— Побойтесь бога, православные. Аль мало других девок? Не отдам Настеньку во дворец.

Молчанов нагло сощурился.

— Не чинись, Афонька. Не тебе, холопу царскому, государеву волю рушить, — обернулся к жолнерам. — Ищите девку!

Пальчиков метнулся к стенке, сорвал с колка саблю.

— Прочь, святотатцы!

— Но выхватить из ножен саблю не успел: накинулись жолнеры, повалили на пол, повязали сыромятными ремнями. Плачущую Настеньку вывели из светелки. Девка статная, красивая, пышная русая коса ниже пояса.

— Не хочу, не хочу к царице!

— Дура! — любуясь дворянской дочкой, прикрикнул Молчанов. — В злате-серебре будешь ходить, боярыней у царицы Марины станешь.

— Не хочу боярыней. С тятенькой и матушкой хочу жить!

Девку кинули поперек седла и повезли в Кремль.

• Михайла Молчанов «большой негодяй, льстец и злой лицемер, не боявшийся ни бога, ни людей, с помощью своих слуг повсюду выискивал красивых девиц, добывая их деньгами или силою, и тайно приводил их через потаенные ходы в баню к царю, а после того как царь натешится с ними, они ещё оказывались довольно хороши для Басманова и Молчанова. Если царь замечал красивую монахиню, коих в Москве много, то она уже не могла миновать его рук… После его смерти оказалось по крайней мере тридцать женщин, забеременевших от него».

Молчанов и Басманов в который уже раз сидели в предбаннике, освещенном слюдяными фонарями. Тянули из кубков мальвазию, посмеивались:

— Женолюбив Дмитрий Иваныч.

— Девки-то смачные, вот кровь и играет. Зрел Настюху? Ягодка!

— А Ксения и того краше.

— Сказал! То царь-девка! Во всем белом свете такой красы не сыщешь. Жаль, Марина взбунтовалась.

Перед приходом Самозванца в Москву Голицын, Мосальский, Молчанов и Шелефединов ворвались со стрельцами в годуновские покои. Царицу Марью удавили, молодого государя Федора Борисовича умертвили кинжалом, шестнадцатилетнюю же Ксению оставили в живых.

Прослышав о необычайной красоте царевны, Самозванец повелел доставить ее в свои покои. С того дня дочь Бориса Годунова стала его любимой наложницей.

Сандомирский воевода осердился: вот-вот Марина Мнишек выйдет замуж за Дмитрия и венчается на царство, а греховодник зятек у всех москалей на виду пустился в разврат. Юрий Мнишек отослал спешную грамоту:

«Поелику известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, то благоволите, ваше царское величество, вняв совету благоразумных с сей стороны людей, от себя ее отдалить. Ведайте, ваше царское величество, что люди самую малейшую в государях погрешность обыкновенно примечают и подозрение наводят».