Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зима, бесконечное пифоново иго. Темница-холод, темница-камень. Ольха и тополь тянутся голыми ветками к обмороженным стёклам, и небо сквозь их жалкие тела бросает серый отсвет на картину Дали. Она передо мной человек посреди пустыни, человек, пожирающий самого себя. Время чуть дышит, и неделя кажется годом. Но я слышал, я слышал от посланников Гор, дней-древоточцев: "Рухнет темница!" О солнце сверкающее, послужи мне ещё раз, убей змея! И я жду, ведь надежда - это вовсе не простое упрямство. Звери впадают в спячку. Можно пребывать в спячке всю жизнь. - Нарисуй птицу Симурга. - Но ведь я плохо рисую. - Ну и что. Да, всю жизнь. Спячка и сон - разные вещи. - Это же павлин! - Ну да. Видишь, он летает по свету и рассыпает семена мака. Мы говорим "два часа". Но ведь может быть два часа дня и два часа ночи. Мессия засыпает, и его последователи торопятся изменить ветер. Но когда засыпает ехидна... - А кого он усыпляет? - Он усыпляет страх. Скитайся по улицам Третьего Рима и Нового Вавилона, и повсюду ты увидишь одно - страх, ехидну, похищающую путников, и звёзды, глаза прозрения, рассыпанные по миру. - А почему он трубит в рог? - Это павлин-победитель. Он торжествует победу. - А это кто? - Это тритон. Дай зелёный фломастер. - А это дельфины? - Дельфины. А на них катятся нереиды, смотри, как они смеются. - Почему они смеются? - Потому что свободны, их дом - простор. Ведь они бродяги. Где он, наш дом? Там, где счастье. Нет другой географии, кроме географии души. - Они не создают себе проблем, потому им так легко. - А мы никак не можем с ними развязаться. Только успеваешь увернуться от одной, как тут же попадаешь в зубы другой. - Может они покажут нам путь? - А на каком языке они говорят? - На языке движения. Смерть и жизнь, сёстры-двойники... - Это дерево туя. - А это? - Кипарис. - Посмотри, у Ван Гога они другие. У тебя они такие разлапистые, мрачные. Ухо? - Славное блюдо для лестригонов.
Ещё вчера окна чернели подземельным холодом, и мертвенные лампы истекали электрическим светом - медь на стенах - и земля томилась в ледяной недвижности, но вот это утро, о, как светло это солнце! Пылающим ливнем пролилось оно, и ожила земля, задышала пробудившейся жизнью, и вот уже холод побеждён, и отступает он, гибнет, гибнет, бессильный перед гением Весны. Он побеждён! Снег, тяжело вздыхая, оседает, ползает на брюхе, мечется по лесу и отступает к оврагам. Оттаявшая дорога, и на ней юркие змейки ручьёв. Добрая весть! Я наспех набрасываю несколько строк, но волнение сильнее самых волнительных слов, и песня во мне влечёт меня прочь из комнат, туда, на разлившиеся воды улиц, туда, к угадываемой вершине, о чудо! Страх животной смерти повержен, море сверкает, душа моя свободна, цепи падают, рассыпались в прах, и я уже не чувствую своего тела, я выбегаю на воздух, скорее на голос её, вестницы новой земли. Стрела Шамбалы, весть о Вершине. Она летит среди улиц и переулков, бульваров, проспектов и дальше, дальше, как ослепительно прекрасная женщина, спешащая среди нагромождения толп, губительных для кораблей, не подвластная им, и они расступаются перед ней и в восторженном молчании замирают за её спиной.
- Пора прощаться. Я долго жил у тебя, но теперь, посмотри - всё устремилось в путь, и я не могу противиться этому. - Если бы я могла, я не отпустила бы тебя. - Что ж, будем надеяться, что ветер не разметает мой плот. Прощай, добрая моя. - Прощай.
Смолистый лес, приют тихий, звенящий. Мудрый Уолден, встречающий своего отшельника. Как не проникла к ветвям твоим копоть дымящих труб, как не сковали тебя железные обручи дорог? Лучше быть невидимым, чем доступным, ты прав. Таков этот мир. Ряска на воде, тёмные заводи, струи родников в золотой пыли песка, родники, дробящие твёрдые зёрна камней. Мастерицы нимфы, плетите ткани свои, сохраните это зеркало незалапанным, незамутнённым. Вот по нему пробежала зыбь - рисует ветер картины, переливаются они золотом и серебром. Красные стволы сосен, патина мха, небо - неистовый свод, обжигающий синью. Птицы радуются, поют: "Мы дома! Дома мы!" Друзья мои славные, подарите мне крылья, подарите мне корабль, и пусть примчит он меня, спящего, на родимые берега. О море, верни мне мой остров!
Ничто прошедшее не уходит, плен его так тяжек! И ночи наполнены тревогой, много печали я видел, память - яд. Молю тебя, отпусти! Многих спутников потерял я, знакомых и незнакомых, погибших, рассеявшихся по морю, и приходят они ко мне и говорят, каждый историю своей гибели, и расплываются, тают, и остаются лишь лживые безглазые лица, чужие, злобные, и тошнота, тошнота и боль. Снова я в поезде, я пью мёд, я пью вино и пиво, а за стёклами теснятся невнятные формы теней, стрелы зимы - их стоны. Как зыбок покой, как ненадёжна тишина. Как тонка нить над пропастью! Быть может, только спящий может пройти по ней, не оступившись? Веки его сомкнуты, не видит он бездны под ногами своими, и холод её не сжимает ему сердце. Усну и я. Влеки меня, сон, к моей единственной, тебе доверяюсь!
Влеки меня к моей единственной.
VII
- Здесь они и снимают? - Да. Ужасная морока с этими съёмками. А ты куда-то исчез. Звоню, никто не знает, где ты. - Ты же знаешь, стоит мне отправиться в путь, и всё, пропал, и зовёшь на помощь всё своё хитроумие, чтобы выплыть, выгрести. Но надеюсь, тебя тут никто не донимает? А то я сейчас же разыщу свой верный лук... - И будешь осыпать их стрелами своих острот. Тогда ты здесь долго не задержишься. - Ну уж нет, если я уеду, то вместе с тобой. Пусть твой Карл не думает, что только он умеет похитить для себя жену. Кстати, я слышал уморительный слух, будто он решил поставить какой-то эксперимент в горах и прыгнул в пропасть. - Ерунда, никуда он не прыгал. Сам же, поди, и распускает эти слухи. - Зачем? Он что, чокнутый? - Нет, но почему бы ему не иметь пару-другую причуд. Он может себе это позволить. - Это может позволить себе каждый. - Да, но не без риска для себя. - Я так до последнего времени и не понимал, какая он большая шишка. - Ты всегда его недооцениваешь. - И получаю от него уколы. Как бы невзначай, но всё равно уколы. - Ты всё думаешь вызвать его на дуэль? - Где уж мне сражаться с повелителем, когда я не могу одолеть самых жалких из его слуг. - Ты о ком? - О демонах. - А какой из них самый страшный? - Когда как. Нынче мне больше всего достаётся от тех, что из породы летучих мышей. Ночные кошмары, эмпусовы псы. - Ты сильно похудел. Это из-за того сценария? - Причём тут сценарий. - Им он показался слишком мрачным и непонятным... - Это отговорка. Мне они сказали, что не собираются снимать эпопею. Может быть, он оказался слишком болезненным? - И я ничего не могла сделать... - Наверное, нас просто слишком мало. Тех, кто понимает, насколько мы больны, и страдает от этого. Или сама эта планета слишком мала для нас? Пытаться что-то объяснить им, ведь это же данаидов труд. - На тебя страшно смотреть. - Ничего, подле тебя я расцвету. Если ты вернёшься ко мне. - Ты же знаешь, я никогда не уходила от тебя. - Всё бесповоротное происходит незаметно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Пирамиды Астрала - Виктор Кувшинов - Научная Фантастика
- Пирамиды Астрала - Виктор Кувшинов - Научная Фантастика
- Terra Incognita - Иннокентий Сергеев - Научная Фантастика
- Электрическая рапсодия - Иннокентий Сергеев - Научная Фантастика
- Кабиры - Иннокентий Сергеев - Научная Фантастика
- Эпитафия для дурака - Иннокентий Сергеев - Научная Фантастика
- Галатея - Иннокентий Сергеев - Научная Фантастика
- Охотник за молниями - Николай Орехов - Научная Фантастика
- Нарцисс - Аркадий Стругацкий - Научная Фантастика
- Нарцисс - Генри Каттнер - Научная Фантастика