Медный кувшин - Ф. Энсти

Гораций едва мог поверить, что он действительно победил.

— Чрезвычайно мило с вашей стороны, — сказал он, — вы отнеслись к этому так хорошо. И если бы вы смогли заставить тот караван зайти за ними как можно скорее, это было бы для меня большим облегчением. Я хочу сказать… а… а дело в том, что я жду нескольких друзей обедать ко мне завтра, и так как у меня и вообще тесновато, то мне трудно будет принять их, ничего не убравши.

— Это всего легче, — ответил Факраш, — и потому не бойся, что когда наступит время, ты не будешь в состоянии принять своих друзей надлежащим образом. А что касается каравана, он двинется немедленно.

— Ах, Господи, ведь я забыл вот что, — сказал Гораций, — я запер на замок дверь той комнаты, где находятся ваши подарки, они не будут в состоянии войти без ключа.

— Для слуг джиннов не существует ни затворов, ни заграждений. Они войдут туда и возьмут все, что принесли тебе, раз таково твое желание.

— Вот уж спасибо, — сказал Горации. — Но вы, конечно, понимаете, что я вам нисколько не меньше благодарен, чем если бы я оставил вещи у себя? Видите ли, я хочу посвятить все свое время и энергию окончанию чертежей для этого здания, которым, — прибавил он ласково, — я никогда не мог бы заняться, если бы не ваша помощь.

— Когда я пришел, — сказал Факраш, — я слышал твои жалобы на трудности работы. В чем же они состоят?

— О, — сказал Горации — немножко мудрено угодить всем, кто здесь заинтересован, и в том числе самому себе. Я хочу создать нечто такое, чем бы я мог гордиться и что мне дало бы известность. Это большой дом, и дела с ним будет много, но я с ним отлично управлюсь.

— Да, это большое предприятие, — заметил джинн после нескольких вопросов, которые никак нельзя было назвать глупыми, и ответов на них. — Но будь уверен, что все это кончится для тебя самым благоприятным образом, и ты заслужишь большую славу. А теперь, — сказал он в заключение, — я должен тебя покинуть, потому что еще не имею никаких верных вестей о Сулеймане.

— О, я не буду задерживать вас, — сказал Гораций, который уже несколько минут был как на иголках, боясь, как бы Бивор не вернулся и но застал бы у него таинственного гостя.

— Видите, — прибавил он наставительно, — пока вы будете пренебрегать своими, гораздо более важными делами из-за моих, едва ли ваши поиски подвинутся вперед, не так ли?

— Как превосходно сказано! — ответил джинн. — Время, потраченное на добрые дела, нельзя назвать потерянным!

— Да, это, конечно, очень хорошо, — сказал Гораций, чувствуя, что надо противопоставить этому изречению что-нибудь, хотя бы изобретения. — Но у нас также есть поговорка… как это? Ах, припоминаю: «Бывает, что ласка оказывается более неприятной, чем обида».

— Чудесно был одарен тот, кто придумал это изречение! — воскликнул Факраш.

— Я думаю, — сказал Гораций, — он понял это из собственного опыта! Кстати, куда же вы думаете направиться… я хотел сказать, где искать Сулеймана?

— Я намерен отправиться в Ниневию и там разузнать.

— Отлично, — сказал Гораций с искренним одобрением, так как надеялся, что это путешествие займет время. — Чудесный город — Ниневия, судя по всему, что я о нем слышал, хотя, пожалуй, не вполне то, что было раньше. Потом есть еще Вавилон… вы бы могли побывать и там. А если и там ничего не слышно, почему не слетать в Центральную Африку и не обыскать ее хорошенько? Или в Южную Америку: жалко ведь упускать шансы. Вы еще не бывали в Южной Америке?

— Я даже и не слыхивал о таком крае; и как бы попал туда Сулейман?

— Извините, я не сказал, что он там. Я хотел только выразить что он может быть там, как и во всяком другом месте. Но если вы собираетесь отправиться сначала в Ниневию, то лучше не теряйте времени, потому что добраться туда, кажется, не очень легко… хотя, впрочем, для вас и не особенно трудно.

— Я не посетую, — сказал Факраш, — хотя искать пришлось бы долго, потому что в странствии есть пять преимуществ…

— Знаю, — прервал Гораций. — Поэтому не задерживайтесь теперь, чтобы описывать их. Мне уже хотелось бы, чтобы вы двинулись в путь, и, пожалуйста, не прерывайте ваших поисков из-за меня, потому что, благодаря вам, я отныне великолепно устроюсь сам… если вы будете так добры и велите убрать вещи.

— Твое жилище не будет ими завалено ни на час дольше, — сказал джинн. — О рассудительный человек, для которого богатство не имеет значения! Узнай, что я никогда не встречал смертного, который бы мне так нравился, как ты. Больше того: будь уверен, что такое величие души, как твое, не останется без воздания.

— Сколько раз должен я вам говорить, — сказал Гораций, вспыхивая от нетерпения, — что я уже более чем вознагражден? Ну, мой добрый, благородный, старый друг, — прибавил он с чувством, которое было не вполне притворным, — пришло время нам расстаться… навсегда. Позвольте мне думать, что вы вновь посещаете милые вам места, проникаете в уголки земного шара (ибо знаете вы это или нет, но земля наша есть шар), до сих пор еще вам неизвестные, отдыхаете умом в странствиях и в изучении рода человеческого и никогда, никогда, ни на минуту не теряете из вида свою главную цель: свидание и примирение с Сулейманом (мир ему!). Вот величайшее, единственное благо, которое вы можете мне дать. Прощайте же и счастливого пути!

— Пусть Аллах никогда не лишит твоих друзей твоего присутствия, — ответил в свою очередь джинн, который был явно тронут этой речью, — ибо воистину ты — наилучший из юношей!

И, отступив назад, в камин, он исчез в одно мгновение.

Вентимор упал в свое кресло со вздохом облегчения. Он уже начинал бояться, что джинн никогда не уберется, но вот его нет… и слава Богу!

Ему было немного стыдно за свою радость: ведь Факраш был, по-своему, очень добрый старик, только он всегда все делал через меру, просто у него не было чувства меры. «Ведь если бы, — думал Гораций, — кто-нибудь выразил желание иметь канарейку в клетке, то такой старый джинн принес бы ему целые стаи грифов в клетке, вдесятеро большей, чем „Хрустальный Дворец“. Все-таки теперь-то он понял, что ничего я не могу от него брать, и не обиделся, так что все устроилось. Теперь я могу сесть за дело и кончить эти планы в мире и спокойствии.

Не успел он начать, как услыхал в соседней комнате шаги, которые возвестили ему, что Бивор наконец вернулся. Его ждали домой день или два том, назад, и хорошо, что он случайно запоздал, так думал Вентимор, входя к нему, чтобы рассказать о неожиданном счастливом событии, которое с ним произошло с тех пор, как они не виделись. Не нужно и говорить, что, рассказывая, он воздержался от всякого упоминания о медном кувшине или о джинне, как о несущественных подробностях.

Поздравления Бивора стали очень сердечными, как только он понял, что это не шутка.

— Ну, друже, — сказал он, — я так рад! Знаете, в самом деле рад. Подумать только, как вам сразу повезло! И вы даже не знаете, от кого этот Вакербас услыхал о вас… Просто случайно увидел карточку на двери и вошел, я думаю. Я так полагаю, что не будь я случайно в отлучке… и ради каких-то жалких двухтысячных домишек… Ах, я не завидую вашей удаче, хотя уж, право… А этого стоило подождать: вы скоро затмите меня совершенно, если только не изгадите дела… То есть я хочу сказать, товарищ, если вы не станете предлагать вашему купчине готический замок, когда ему хочется Коринфского портика и кучи зеркальных окон. Вот какой вам грозит подводный камень. Нечего обижаться на меня за маленькое предостережение!

— Нисколько, — сказал Вентимор, — только я не стану предлагать ни готического замка, ни зеркальных окошек. Смею думать, что он будет доволен моим проектом.

— Будем надеяться, — сказал Бивор. — Если вам встретится какое-либо затруднение, — прибавил он с оттенком покровительства, так приходите ко мне.

— Благодарю вас, — сказал Гораций, — я так и сделаю. Но пока подвигаюсь немного.

— Мне все-таки хотелось бы взглянуть, что вы там сделали. — Я мог бы дать вам то или иное маленькое указание.

— Это очень-очень мило, только лучше не смотрите, пока не кончу, — сказал Гораций. Он был уверен, что не найдет сочувствия своим идеям и, только что пережив припадок разочарования в своей работе, желал уклониться ото всякой критики.

— Ах, как угодно! — сказал Бивор несколько жестко. — Вы всегда были упрямы. У меня уже есть известная опытность, знаете, в моем простеньком, непритязательном роде, и я думал, что мог бы избавить вас от кое-каких ошибок. Но если вы полагаете, что лучше справитесь один… только смотрите не застряньте на одном из ваших архитектурных коньков — вот и все!

— Хорошо, приятель, я взнуздаю своего конька, — сказал Гораций со смехом, возвращаясь к себе в кабинет, где он сразу почувствовал, что к нему вернулись прежняя уверенность и наслаждение работой, и к концу дня он уже так много сделал, что его наброски были почти готовы для просмотра заказчиком.