Начало пути (СИ) - Старый Денис

— Так, Цалко, обиды я не прощаю, — сказал я и увидел, как парень понурился. — Вот, пока тебя так же не успокою с одного удара, так и буду обиду держать.

Северин поднял глаза, полные недоумения, и посмотрел на меня еще раз более пристально и заинтересованно.

— Ваш бродь, ты шо со мной на кулачках? Али так решил без ответа ударить? Ты ж, барин, учти, что я не хлопий какой, а казак, и наняли меня до лета, кабы земли охранял. Тому власти твоей на до мной нет. Наказывай деньгой за то, что ударил, слова не скажу, все, что есть отдам, но сечь меня и бить — не дамся, — Северин встал, подбочинился. — Только ежели князь прикажет, как батька в раз высечет, но не ты.

Было видно, что он не понимает, с кем именно имеет дело. Съезди он так по физиономии Куракину, так засекли бы до смерти и никто бы слово не сказал, а здесь я, непонятный человек с «бугра».

В это время сложно понять, какого человек сословия, почти что. Знаю, что даже Павел Петрович в иной истории озаботился тем, чтобы человек одевался, сообразно сословию, и было сразу понятно: нахрен можно посылать, или же послать можно, но после на дуэли биться?

Так вот, я одет, скорее, как интеллигент-мещанин, чиновник самого низшего пошиба. По моей одежде можно было бы предположить, что я — дворянин, но не стой точностью, как при виде князя Куракина. Кто-кто, а Алексей Борисович даже в пути выглядел сущим франтом в цветастых одеждах. Мне же было жаль протирать дорогущие наряды, которые ранее оплатил князь. Так что одел я был простенько, но, и не по-купечески, и не по-селянски. Наверняка, смущало Северина и то, что я здесь нахожусь, в домике для гостей самого князя.

— Скажи, барин, кто ты есть? — несколько измучанным голосом спросил Северин.

Я улыбнулся. Прекрасно понимаю парня, этой искренностью он симпатичен. Запутался Северин, как ко мне обращаться, и кто я есть вообще такой. Если бы он меня не вырубил, так и вообще проникнулся к нему и сразу же подружился. Мне же нужен партнер… Как то двояко звучит… Для тренировок.

— Слушай меня, Северин! Я учитель сына князя и его племянника. Но, ты мне должен, — усмехнулся я.

— Барин, так ты лучше мне кулаком, да в морду. Не хочу я должным быть никому, — говорил Северин, явно осмелевший, что я ни какой-нибудь там родственник князя.

— Окстись, решим опосля. Ты, Северин, приходи ко мне завтра по утру, пока еще князь точно спать будет, поговорим, — предложил я, копаясь в ящике с моими пожитками, чтобы найти зеркало.

— С чего это? — спросил мой обидчик, который, видимо, уже и забыл о том, что сделал.

— А с того, что князь прознает, что ты девок водишь в дом, в который и входить нельзя. Что меня, друга и наставника княжича, по лицу ударил. Так что жду тебя, — решительно, с металлом в голосе, сказал я.

Понурив голову, буркнув что-то вроде «добре, приду», Северин ушел. Как же хотелось здесь и сейчас проучить этого «недоказака». Именно об этом «наказании» я и говорил Северину. Идти и жаловаться князю? Нет, конечно. Даже тот я, который был до синергии сознаний с человеком будущего, не стал бы так поступать. Что говорить обо мне, Надеждине, чье мужское самолюбие было изрядно задето.

Я уже понял, что все мои навыки из прошлой жизни, пока не работают. Дело в моторике. Я знаю, что нужно делать, но не получается, мысли летят быстро, а вот действую медленно. Проводя бой с тенью, приходится, так сказать, «думать медленнее», чтобы успевать сделать то, что планировал. А как можно, к примеру правильно и эффективно ударить, если рука слабая, растяжки никакой, сухожилия не укреплены тренировками? Так можно повредить конечность даже ударами по воздуху.

Северин. Он удачно попался под руку, вернее моя щека удачно попалась под его удар. Мне, как я понимаю, сидеть в имении не менее полгода. Чем заниматься я уже знаю: «писать» стихи, готовить трактат по математике и, вероятно, по физике, а так же намерен вспомнить из послезнания и сформулировать ту самую Конституцию, которую в иной реальности Сперанский предоставил императору Александру.

Нет, я не столь наивный, чтобы бежать к Екатерине или чуть позже к Павлу и кричать о Конституции. Тут даже это слово нельзя произносить. Но проект будет написан и вероятно чуть подправлен. Я учил в университете проект Конституции Сперанского, даже разбирали его на коллоквиуме. Так что задача проста — написать то, что уже знаю, а не вымучить решение о переустройстве общественной системы Российской империи. Мне легче. День, другой, и все — фундаментальный проект готов. Не нужно изучать чужой опыт, вести исследования.

Кроме всего прочего, нельзя забывать об армии. Есть и тут, к чему стремиться и не только в технических решениях. Конечно, не престало Сперанскому полки в бой водить, но можно же найти какого-нибудь ретранслятора. Закружиться с Барклаем де Толли, или с Аракчеевым и через них прогрессорствовать.

Дел вагон и маленькая тележка, если учитывать то, что намерен развиваться физически, ибо испытываю постоянный дискомфорт от этого не совсем удачного тела. Ну не может человек, не наделенный парой десятков лишних килограммов, задыхаться от пятиминутной быстрой ходьбы! Да и болезненность эта… А еще психологически мне крайне неуютно, если не сказать большего, от того, что не могу вот такому условному «Северину» набить морду, а лучше провести эффектный прием. Пока что меня на то и хватило, чтобы дать в печень Серафиму, так после того удара я руку три дня баюкал, думал уже какая трещина в кости.

А между тем, погода стояла прекрасная. Тут, на Слабожанщине, казалось, чуть теплее. Так, оно и должно быть, юга, все-таки. Но снега было и здесь вдоволь. Однако, светило солнце и, несмотря на то, что февраль для Петербурга отнюдь не последний месяц зимы, тут уже можно было различить тонкие нотки аромата весны.

Выйдя из дома, сменив дурно пахнувший тулуп на жюстокор, несколько устаревшего фасона, с чуть расширяющимися полами, я вышел на морозную свежесть уходящей зимы.

Тот домик, в котором меня поселили, пусть и был основательным, из кирпича, все же резко контрастировал даже с таким относительно убогим помещичьим домом, где расположился Алексей Борисович Куракин. Что-то мало похоже, что мое жилище — это домик для гостей. Это если только гости с явно низшим статусом, чем у князя Куракина. Но не собирался я жаловаться на свое жилое помещение, а вот на то, что мне выделили крайне мало свечей, при случае скажу.

Мое жилище находилось почти в углу большой огороженной территории, центр которой занимал княжеский сельский дворец. Да, наверное, более всего подходящая характеристика. Чуть вдали виднелись хаты-мазанки с небольшими наделами земли, словно дачи на пять соток. Каждый такой огород был обнесен тыном — плетеным забором. Хозяйственные постройки тоже были. Такие же мазанки, может только менее аккуратные, порой с зияющими дырами.

Как я знал, считается, что люди здесь живут более богаче, чем, скажем на землях сильно севернее. Пусть моим источником информации был сам князь и некоторые, более дружелюбные, чем дворецкий Иван, слуги, но не доверять им нет смысла. Тем более, что Сперанский, та некоторая часть меня, прекрасно помнил, как жили крестьяне в том селе Владимирской губернии, от куда он родом. Тут, пусть и мазанки, но дома, а там, не редкость и полуземлянки. Не шибко хорошо живется крестьянину. И жить еще им таким образом долго, тут, вряд ли и я чем помогу, существенно. Хотя, поживем, увидим.

— Михаил Михайлович, — прервал мое прищуренное любование окрестностей знакомый голос. — Вас Его Светлость требует отобедать с ним.

— Благодарю, — ответил я, демонстративно даже отвернувшись.

Дворецкий Иван раздражал. И то, как он смаковал слово «требует», не приближало время, когда я перестану относится к этому человеку с уважением. И пусть князь вправе «требовать».

Вновь переодеваться. В этом времени внимание к одежде столь пристальное, что небольшая деталь не по месту, может привести к серьезному апломбу, а то и к скандалу. Не то, что в будущем, когда и богатый, статусный человек может одеть джинсы и футболку и в шлепках пойти в магазин. Редкость, но, если верить социальным сетям, а кому же еще верить, если не им, то все богачи в будущем так и поступали.