Белая лошадь, черные ночи - Иви Марсо

голову назад.

Задыхаясь, я кричу:

― Не трогай меня!

― Тихо, ― приказывает он, низко и жестко. Он двигает рукой вдоль ребер, осторожно прощупывая и проверяя кожу, с обостренным чувством осязания, которое, кажется, сообщает ему загадочные подробности о моем теле.

Он издает низкий рык.

― У тебя сломано ребро.

Я пытаюсь посмотреть на него через плечо, но он все еще сжимает мою косу в кулаке. Я шиплю:

― Все в порядке.

Он крепче сжимает руку.

― Это старая травма. Пять недель и один день. Еще есть синяки.

Наконец он ослабляет хватку, и я вырываюсь, натягивая обратно одолженную рубашку, чтобы не стоять перед ним голой. Задрав подбородок, я огрызаюсь:

― Я же сказала, что все в порядке! В любом случае, все уже почти зажило.

Он хмурит брови, опасно, словно хищник.

― Кто это с тобой сделал?

― А это не мог быть несчастный случай?

Он не удосуживается ответить на это предположение.

― Отвечай, миледи.

Он не позволит мне промолчать. Сердце сжимается словно зажатое в кулак, желая защитить меня от воспоминаний. Опустив глаза, я неохотно признаюсь:

― Я была воспитанницей монастыря бессмертной Айюры. Сестры били меня до тех пор, пока месяц назад мой отец не сообщил им, что продал меня богатому мужу. Тогда они заперли меня в комнате и привязали к кровати, чтобы откормить меня и дать ранам затянуться. Видимо, этого времени не хватило. Никто больше не заметил синяков, но ни у кого нет твоего зрения.

Взгляд Вульфа прожигает меня с интенсивностью августовского солнца.

― Как долго?

Он имеет в виду побои.

― Годы.

Он ненадолго закрывает глаза.

― Сколько?

― Двенадцать.

Его лицо краснеет, и он делает вдох, дрожа от ярости. Он задерживает его, затем медленно выпускает, и только после этого обретает возможность говорить.

― Ты будешь в безопасности в Сорша-Холле, миледи. Я клянусь в этом.

Я беззлобно фыркаю от смеха, распуская косу, освобождая пряди и расчесывая их пальцами.

Он хмурится.

― Ты сомневаешься в моих словах?

Мой резкий взгляд полон упрека, пока я расчесываю волосы.

― Думаю, ты настолько одержим своим хозяином, что не видишь правды, несмотря на свое поцелованное богом зрение.

Его челюсть сжимается. Я разозлила его. Я сказала что-то не то. Но у меня сложилось впечатление, что он злится не из-за того, что я его оскорбила, а из-за того, что я намекнула на недостатки его хозяина.

Пытаясь сохранить самообладание, он снова клянется:

― В Дюрене тебе не причинят вреда, Сабина.

― А как можно назвать это? ― взрываюсь я с большей яростью, чем думала, что кипит во мне, и опускаю руку к своим обнаженным ногам. ― Ты думаешь, я буду в безопасности с мужем, чье первое действие по отношению к своей невесте ― устроить из нее зрелище?

На шее Вульфа выступают вены, как красные нити.

― Цель этой поездки ― почтить богов.

― Да ладно, ты же знаешь, что это чушь!

Он колеблется, но не отрицает.

― Ладно, но это не для того, чтобы опозорить тебя. Скорее, чтобы опозорить твоего отца.

В ответ я стягиваю его рубашку, несмотря на то что остаюсь голой. Я комкаю ее и прижимаю к его груди, тяжело дыша.

― И все же это я наказана, не так ли, Вульф?

Глава 6

Вульф

Следующие несколько дней проходят с одними и теми же похотливыми взглядами и улюлюканьем, пока все города не сливаются воедино. Я знал, что мужчины могут быть отвратительными, но от порочного вожделения, которое светится в их глазах, когда они выстраиваются вдоль дороги, у меня сводит желудок. У меня ободраны костяшки пальцев от всех тех умных ртов, которые я заткнул, но оно того стоит.

Чтобы заставить их замолчать.

Чтобы унять ноющее разочарование, бурлящее в моих венах.

И, черт возьми, чтобы увидеть ее улыбку.

Поначалу Сабине было не по себе, но постепенно она начала улыбаться, когда я надрал задницу очередному болтливому засранцу. Возможно, после стольких лет избиений, ей нравится быть под чьей-то защитой. Если бы мне пришлось врезать самому бессмертному Вэйлу, королю фей, чтобы заставить ее улыбнуться, я бы это сделал.

По мере приближения к Полибриджу лес становится все болотистее. Вскоре мы видим вдали извивающуюся реку Теллин. Как только мы пересечем реку, мы отправимся на север, и это уже сейчас вызывает у меня ужас. На севере много больших городов, огромные толпы людей.

Я просто скажу это ― север означает неприятности.

Однако пока на дороге тихо, слышен только стук копыт Мист и щебет сойки, присевшей на плечо Сабины. Она издает особенно громкую трель, и Сабина тихонько смеется, ее смех напоминает звон колокольчиков.

Над чем, черт возьми, им двоим смеяться, над червяками?

Мои мысли постоянно крутятся вокруг издевательств, которые эти Сестры устраивали ей. На протяжении долгих лет. Я не должен был упускать из виду ее синяки. Это произошло потому, что я пытался быть джентльменом и не пялиться на ее обнаженное тело. Я должен был потребовать осмотреть каждый ее дюйм, прежде чем мы покинем Бремкоут. Черт, как бы мне хотелось сжать руки на шеях этих старух. Такие лицемерки, утверждающие, что они служительницы бессмертной Айюры. А я? Я никогда не хотел иметь ничего общего с Красной Церковью. Церковь заявляет, что поддерживает поклонение старым богам, распространяя надежду на их пробуждение. На деле же Великий клирик церкви ― такой же коварный засранец, как и все остальные жаждущие власти правители. Король Йоруун в своем дворце в Старом Коросе, возможно, и является официальным правителем Астаньона, но он стареет. И можно быть уверенным, что Красная Церковь притаилась, как лиса, готовая