История села Брехова, писанная Петром Афанасиевичем Булкиным - Борис Можаев

Маруська моя уже печь растопила и возле огня ноги Степаниде растирает. Говорит, с пару зашлись. И ботики ее тут же валяются, как деревянные колодки. Мотяков ходит по горнице босой, депутата нет, а Смирнов, агитатор, на стол облокотился и вроде бы заснул.

- Петька! - говорит мне Мотяков. - Народ собрал?

- Дак вы же сами видели. Мимо проехали.

- Это на случай проезда... А для политической беседы?

- Все пошли в клуб.

- Хорошо. Потормоши нашего агитатора. Веди его к народу...

Я только тронул его за плечо - он встал, как по команде.

- В каком направлении идти? - говорит, а сам за стул держится.

- Может, отложим на утро? - спрашиваю Мотякова.

- Веди! Он человек привычный.

И в самом деле привычный... Пока вел его до клуба, он висел на мне. Но как только увидел трибуну на сцене - сразу воспрянул, оттолкнул меня, сам дошел, обнял ее обеими руками и заговорил, будто с перерыва вернулся:

- Товарищи! Как мы все с вами знаем - наши достижения налицо...

Ну, шире - дале. Рассказал о росте благосостояния народа, о происках международных агентов империализма, и про двенадцать держав, которые шли на нас в гражданскую войну, и про внутреннюю контрреволюцию на колхозном фронте, и про путь к изобилию. Словом, все этапы исторического развития отметил. И заздравием кончил за кого следует. Все честь честью...

Что значит - была верная руководящая линия! Даже ребенок знал, с чего начинать надо и чем кончать. И на каких этапах остановиться... то есть все перечислить по порядку... Вот что главное. А таперика некоторые говорят, что, мол, в любом выступлении главное, якобы, есть внутреннее содержание. Но позвольте задать вопрос: что важнее, порядок или внутреннее содержание? Конечно же порядок, потому что он задается враз и навсегда и спускается он сверху. За ним можно следить, его удобно контролировать. А как ты проконтролируешь внутреннее содержание? Во-первых, его сочиняют все, кому не лень, а во-вторых, оно бывает разное. Поэтому я и говорю: надо иметь что-нибудь одно - либо порядок и дисциплину, либо внутреннее содержание. Но еще неизвестно, куда оно приведет. Вот так.

Таперика возвратились мы домой с агитатором. Я еще Якова Ивановича с собой прихватил - бухгалтера. Пельменей много наделала Маруська, и водки всем хватит. Пей, по случаю народного гуляния.

Приходим ко мне домой - за столом одна Маруська.

- В чем дело? Где остальные?

- Они в горнице, обогреваются...

Я шасть в дверь. Брат родной! Семен Иванович ее приобщает прямо в кровати. Остолбенели мы все на пороге, язык не поворачивается. А Семен Иванович эдак, через плечо:

- Ты что, провокации в собственном доме устраиваешь?

- Пельмени готовы...

- Да подавись ты своими пельменями. Закрой дверь!

Я прикрыл дверь, а в горнице завозились. Ну, будет буря. Мой бухгалтер выпил стакан водки, утерся - и только его видели. Агитатор захрапел на диване, а мы с Маруськой сидим друг перед дружкой, нос к носу, как две кукушки на старинных часах - в пору только закуковать.

Наконец выходят они одетые из горницы. Степанида сняла свои ботики с печки и стала надевать их. Потянет, потянет, да как топнет ногой вроде бы на меня и на Маруську. Мы только вздрагиваем.

- Скажи, чтоб запрягали, - приказал мне Мотяков.

Я кликнул кучера - он в соседней избе расположился. Тот в момент запряг. Входит с ним. Мотяков и не глядит на меня.

- Лошади готовы?

- Так точно, - отвечаю.

Он покосился на Смирнова. Тот храпит в обе ноздри.

- Утром привезешь его на своих лошадях в Свистуново... А насчет горницы не вздумай трепаться. Язык отрежу!

И уехал. Встал наутро мой агитатор и спрашивает:

- Ну, когда мы встречу проведем с народом?

- Дак вы уже, - говорю, - выступили.

- Когда?

- Вчера вечером.

- Да ну? Убей - не помню. И что же я говорил?

- Хорошую речь произнесли. Точь-в-точь как по бумажке.

- А что я, сидел?

- Нет, - говорю, - за трибуну держались.

- Ну, спасибо, Булкин. Хорошо у тебя служба поставлена.

Мне бы, дураку, промолчать, а я обрадовался этой похвале и говорю:

- Вы бы это Семену Ивановичу сказали, а то он остался недоволен. Уехали по служебным надобностям.

- Что ему, водки не хватило?

- Потревожили его ночью... Петухи поют, собаки лают. Деревня!

- Ничего... Я все улажу.

Вот тебе, неделя не прошла - вызывает меня Мотяков. Сидит в кабинете один и руки не подал. Я было на стул присел, возле двери. Он поманил меня пальцем:

- Подойди-ка к столу. Хочу на тебя посмотреть.

Подхожу, смотрю ему на стол; перед ним лежит разнарядка на заготовку леса по колхозам. Он меня распекает, а я ту разнарядку читаю - кому сколько кубов запланировано.

- Я еще понимал бы, - говорит, - ошибся, допустим. Подглядел чужую личную жизнь. Но чтобы агитатора в курс дела вводить! Этого я тебе никогда не прощу.

Отчитывал, отчитывал, потом и говорит:

- Ступай к председателю райисполкома на совещание. А я подумаю насчет твоего поведения. Как с тобой поступить.

Заест он меня таперика, думаю. Иду в райисполком, а самому и в голову ничего не лезет. Какое тут совещание, ежели Семен Мотяков тебя за штаны взял. Кабы по миру не пустил в чем мать родила?

Ну, собрались мы, все председатели. Глядь - и сам Семен Иванович идет, в руках держит тую самую разнарядку. Садится он за стол рядом с председателем райисполкома и говорит:

- Товарищи руководители колхозов! Мы вас пригласили посоветоваться. На совесть вашу, значит... Кто сколько может заготовить и вывезти лесу? Сами понимаете, обстановка требует. Соседи взяли высокие обязательства. Неужели мы отстанем?

Значит, выколачивать высокий процент решили. Вроде бы как добровольно... Перекрыть контрольную цифру, что у них в разнарядке. Надо бы мне промолчать, а я ляпнул не подумавши:

- Дак у вас же есть разнарядка... Там все расписано.

Мотяков аж подпрыгнул:

- Кто тебя уполномочил выступать за райком партии? Ты кто такой? Тебя допустили к священному столу секретаря райкома, а ты бумаги на нем читать?! Не дозрел ты еще до руководителя...

И дали мне строгача. А потом уполномоченные зачастили. Первым нагрянул к нам секретарь по животноводству. Целый лагун медовухи выпил. Красный сделался, глаза выпучил и все приглядывается - за что бы зацепиться. Идет, ноги в стороны расставляет, вроде бы у него промежность распирает. А навстречу по селу конюх наш на жеребце едет, все с галопа осаживает того на рысь... Тут секретарь и зацепился.

- Кто дал право ездить на производителе? - спрашивает меня.

- Это не езда, а проминка.

- Кто же проминку делает галопом?

- Где же ты видишь галоп? Это рысь!

- Не рысь, а галоп!

- Может, иноходь тоже галоп?..

Ну, шире - дале. Заходим в кабинет - он на меня:

- Тебе, - говорит, - не токомо что людей - производителя доверять нельзя. Сдавай дела!

Ну, меня и взорвало - я тоже лагун выпил. Хватаю свою печать, обмочил ее чернилами и шлеп ему в будку:

- На, руководи!..

Щеки у него пухлые и потные. Печать моя смазалась, и потекло ручьями по щекам.

- Ах, так! - он схватил чернильницу - да в меня.

Я ей на лету ладонь подставил - все брызги опять в него. Он хватает телефонную трубку и прокурору:

- Прошу, - говорит, - арестовать Булкина. Он руку поднял на районную инстанцию, на меня то есть.

А тот его и спрашивает: на бюро, мол, разбирали? Нет? Тогда обождем...

И вот вызывают меня на бюро. Я нарочно надел тот самый китель, в котором сражался с секретарем по животноводству, - когда он запустил в меня чернильницей - рукав у меня залило.

- Как же, - говорю, - так выходит? Я его якобы избил чернильницей, а чернила на меня полетели?

- А кто тебе дал право ставить служебную печать на руководящее лицо? спрашивает Мотяков.

Я было насчет производителя заикнулся, но меня и слушать не хотят. "Тут, - говорит Мотяков, - дело не в жеребце, а в политике... Дать ему строгана!" И записали мне двенадцатый по счету выговор. А про себя они постановили - проверить мою черную кассу и отдать меня под суд. Но кто не имел в тую пору черной кассы?

Накануне этого бюро авария у нас случилась. Дали нам за молоко новый ГАЗ-51. А шофера нет. Тут как раз из армии пришел племянник Сморчкова, счетовода нашего. У меня, говорит, есть права. Вызвали мы его на правление и решили ему дать новую машину. Оказалось, что эти права он где-то спер и подделал. Поехал он на другой день в город и врезался в МАЗ. Звонят мне оттуда - выезжай, забирай свою телегу! Едем с Сашкой на конях в область. Двести километров за сутки покрыли. Являюсь в рембазу. "Выпиши, говорят, наряд". - "Когда машину исправите?" - "Через полгода". - "Брат родной?! А на чем урожай вывозить?" - "Это дело нас не касается..." - "Поедем, Сашка, в Пугасово..."

Взяли мы бочку меду, мешок муки. Ходы знакомые... Заехали сначала в Тиханово, по фляге меду - литров по сорок завезли начальнику милиции Змееву и прокурору Абрамкину. Приняли... Ну, значит, тормоза поставлены. Таперика газуй до поворота - шламбалка открыта.