О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов» - Владимир Мединский

Царское правительство умышленно проводило политику вражды и розни между народами, политику шовинизма. В осуществлении этой политики заодно с русскими помещиками и капиталистами участвовали баи, манапы, беки и другие реакционные силы угнетенных национальностей…

Буржуазно-помещичья тюрьма народов была ненавистна и нерусским национальностям и основным массам русского народа. Национальное угнетение, по образному выражению В. И. Ленина, представляло собой палку о двух концах: одним она била порабощенные народы, другим — русский народ».[55]

Иосиф Сталин.

Сложно сказать, при нем в мире нас больше все-таки уважали или боялись?

В материалах для партийной учебы рассказ о царизме, как «тюрьме народов» выражен еще проще и попрямолинейней:

«III. Царская Россия — тюрьма народов:

а) царская политика разжигания национальной вражды (еврейские погромы, татаро-армянская резня в Закавказье);

б) преследование языков нерусских народностей, политика насильственного их «обрусения»».[56]

Здесь студент уже не рассуждает и не думает, а просто отвечает на вопрос: как именно царизм организовывал обрусение нерусских народов империи и как «царские сатрапы» организовывали «татаро-армянскую резню» в Закавказье.

Удивительное дело: но тут полностью сходились оценки официальной советской идеологии и 90 % так называемых диссидентов. Некий Шрагин писал в своей самиздатовской статье: «Была ли Россия «жандармом Европы»? — А разве нет? Была ли она «тюрьмой народов» — у кого достанет совести это отрицать? Били ли ее непрерывно за отсталость и шапкозакидательство? — Факт».[57]

Различие в государственной и диссидентской оценках, конечно, существовали. Например, официальная советская историография никогда не называла «тюрьмой народов» СССР. А в диссидентской литературе «тюрьмой народов» именовали и СССР. Какая разница, мол, что царские сатрапы, что большевистские.

Немецкий плакат времен Великой Отечественной войны «Кавказ будет свободным».

Нацистская пропаганда наивно полагала, что потомки Шамиля спят и видят, как сбросить «русских поработителей» и водрузить над «Свободным Кавказом» имперский штандарт III Рейха.

Десятки лет такого воспитания и дали как результат сотни и тысячи упоминаний «тюрьмы народов» в современном Интернете, с одним существенным добавлением: теперь называть «тюрьмой народов» и СССР сделалось «идеологически» безопасно. И даже правильно. Кто виноват в Чечне? Сами виноваты! Коммунисты и комиссары — в первую очередь. Притесняли малые народы, унижали, переселяли в вагонах-теплушках за ночь целые народы в Сибирь и Казахстан, в общем душили-душили — вот он, ответный взрыв национализма! Знакомые рассуждения?

Да, не одни русские говорят о «тюрьме народов». Впору «перестройки» про зловещую «тюрьму народов» заголосили во всех республиках, националисты и демократы всех оттенков. До сих пор успокоиться не могут…

Определение понравилось и за границей, его стали применять задолго до падения советской власти.

«Даже если признать, что La Russie en 1839 (имеется в виду книга де Кюстина — В. М.) была не очень хорошей книгой о России в 1839 г., — пишет бывший посол США в России Джордж Кеннан, — мы сталкиваемся с поразительным фактом: она оказалась прекрасной, едва ли не вообще лучшей книгой о России эпохи Иосифа Сталина и неплохой книгой о России эпохи Брежнева и Косыгина».[58] А раз Россия при Брежневе не отличается от России времен Николая I, значит и она тоже — «тюрьма народов».

Дж. Кеннан был в числе тех, кто считал: помочь освободиться «плененным народам», заключенным в камеры тюрьмы, — благое дело!

Уинстон Черчилль тоже полагал, что помочь народам СССР освободиться — самый лучший способ борьбы с советской властью. Он шутил порой, что «СССР — не тюрьма народов. Это коммунальная квартира народов».[59] Надо просто расселить эту квартиру.

Уинстон Черчилль.

Как-то уже в совсем преклонном возрасте, будучи на заслуженном отдыхе, Черчилль гостил на яхте одного американского «олигарха». Гостей на палубе было много, и, развалившись в кресле с сигарой, сэр Уинстон поманил пальцем какого-то молодого стюарда в белом пиджаке и распорядился сбегать на кухню за шампанским. «Слушаюсь, сэр!», — юноша, не задумываясь, молнией метнулся за бутылкой. Через несколько лет «стюард» (его звали Джон Кеннеди) станет Президентом США.

Упоминали «тюрьму народов» и Збигнев Бжезинский в своих речах, и Ричард Пайпс.[60] Западные аналитики были уверены, что «СССР, вне всякого сомнения, не новое государство, а территориальное расширение Российской республики».[61]

И что, имея дело с СССР, мир сталкивается с новым видом колониализма.[62]

Конечно же, и в бывших национальных республиках, а ныне независимых государствах, не обошлось без байки про «тюрьму народов». Представление о русском колониализме лучше всего помогают обосновать претензии на независимость и «доказать», какие хорошие люди живут именно в этой республике и какие плохие русские «пришельцы».[63]

Классики марксизма о колониальном строе

Самое же интересное в этой истории то, что представление о России — тюрьме народов, действительно можно вывести из творений классиков марксизма. Но совсем другое представление, чем было у Ленина. И вообще Маркс и Ленин совершенно по-разному видели судьбу народов, покоренных колониальными державами. С точки зрения основоположников марксизма, до мировой революции не может идти и речи об освобождении колониально зависимых стран. Страны эти «неисторические», отсталые, в них нет ни «нормальной» буржуазии, ни «качественного» сформировавшегося пролетариата. Только когда в Европе, в «центре мира», восстанет пролетариат и начнет строить счастливое коммунистическое далеко, он сможет освободить и эти неисторические неевропейские народы, помочь им преодолеть историческую отсталость. Если читатель думает, что я преувеличиваю, я отсылаю его к статьям Карла Маркса и Фридриха Энгельса, посвященным колониализму.[64]

Для Маркса и Энгельса не было и не могло быть никакого особенного развития, никаких особых исторических путей, отличных от путей развития стран Европы. Если в России что-то происходит не так, как в Европе, значит, происходит хуже, чем в Европе. Значит, Россия — отсталая, и в ней просто еще что-то недоразвито, еще не стало «так, как надо».

Большевики с Лениным во главе воспринимали Россию вполне в духе Карла Маркса: не как особый культурный мир, не как уникальную семью народов, а как постороенную по англосаксонскому образцу колониальную «тюрьму народов». Для них это была колониальная империя окраинного европейского народа — русских, захвативших и подчинивших себе множество других, прежде всего азиатских народов. Именно так характеризовал Россию В. И. Ленин в своей знаменитой статье «О национальной гордости великороссов». Ни о каких отличиях России от остальных колониальных империй речи в ней не идет.

Но и Ленин, и другие большевики быстро поняли, какой громадный потенциал кроется в «национально-освободительном движении». Уже в ходе Гражданской войны 1918 — 1920 годов они сумели блестяще разыграть крапленую национальную карту, искусственно стимулируя «центробежные силы», разогревая воображение местных национальных элит, всячески разжигая стремление этих элит выйти из состава Российской империи и, соответственно, безраздельно завладеть властью и — ГЛАВНОЕ?! — собственностью на «своих территориях».

Белые последовательно хотели восстановления империи[65] и потому все время вступали в конфликт с новыми национальными государствами. Даже, если новые правительства стран, входивших в Российскую империю, предлагали им помощь, белые зачастую отказывались от совместных действий против большевиков.

Например, Маннергейм был готов силами финской армии нанести удар на красный Петроград. В случае успеха, независимая Финляндия могла рассчитывать на то, что в будущем громадная Россия будет ее союзником. А могучий сосед-союзник очень нужен такой небольшой стране как Финляндия. Иными словами, в случае, если белые, как сделал Ленин, тоже признают независимость Финляндии, Маннергейм готов сотрудничать с белой армией.

Но Колчак в ответ на предложение Маннергейма отвечает крайне уклончиво. Бывший министр иностранных дел Временного правительства Сазонов, находясь в это время в Париже, запрещает Юденичу вести с Маннергеймом переговоры. Другое — генерал А. И. Деникин, всегда вежливый и толерантный, на этот раз всерьез заявляет, что повесит первым, конечно, Ленина и его сообщников, но вторыми-то будут именно члены правительства независимой Финляндии. Разумеется, после этого финны на Петроград не пошли.