Карта утрат - Белинда Хуэйцзюань Танг

вот какой принцип стал для Ханьвэнь важнейшим.

Ханьвэнь достала из-под кровати серп – лучшие инструменты она хранила в комнате, а не в сарае, чтобы их ненароком не попортили.

– Пойду траву покошу, – сказала она, стараясь, чтобы голос ее звучал непринужденно.

Никто не обратил на нее внимания. Лишь когда она остановилась у порога поправить перекосившийся каблук, Хунсин наконец посмотрела на нее, будто только сейчас услышала ее слова.

– Ты что, сейчас траву косить собираешься?

– Да. Да, тогда на неделе будет больше времени позаниматься.

Предлог – на тот случай, если кто-нибудь примется допытываться, – она придумала заранее.

– У тебя каждая минута вокруг экзамена вертится. Помереть со смеху, – фыркнула Няньнянь.

Ханьвэнь молча вышла из комнаты.

Точильный камень лежал рядом с общежитием. Ханьвэнь так толком и не освоила мастерство заточки и обычно просила о помощи Няньнянь. Та приехала в деревню раньше всех остальных и за эти годы наловчилась рассчитывать, под каким углом прикладывать лезвие к камню, чтобы наточить его как следует. Ханьвэнь неловко водила серпом по точилу. Впрочем, острое лезвие ей было вовсе и не нужно.

Она прошла примерно половину ли и остановилась на небольшом холме, поросшем куриным просом – травой, которую, когда высохнет, используют как топливо для приготовления еды. Сейчас трава, доходящая до пояса, уже стояла сухая, но еще не так огрубела, как бывает поздней осенью. Ханьвэнь присела на корточки, так что если не вглядываться, ее никто бы и не заметил.

Неделей ранее она придумала порезаться серпом. Не сильно, но достаточно для того, чтобы на несколько недель утратить работоспособность. Тогда ее отправят в Шанхай восстанавливаться, и там у нее будет возможность готовиться к экзаменам, ни на что не отвлекаясь.

Она покрепче ухватила серп. Трещины в деревянной рукоятке защемляли кожу. Указательным пальцем другой руки она осторожно дотронулась до лезвия. Палец побелел, а потом из неглубокой ранки выступила кровь. Порез получился не серьезнее царапины, какие бывают от бумаги, однако Ханьвэнь ахнула и выпустила из рук инструмент.

Девушка и не ожидала, что так испугается. Работая в поле, она то и дело обрезалась серпом, когда лезвие затуплялось или соскальзывало со спутанного пучка травы. Но порезы на руках и ногах были не слишком глубокими, на такие достаточно наложить повязку, и заживут за несколько дней, постепенно превратятся в красноватые шрамы, затеряются среди других на теле – темных, похожих на древесную кору, пятнах на плечах там, где коромысло натирает кожу, и блестящих нашлепок отмершей кожи на ступнях, что остаются после лопнувших водянистых мозолей.

Ханьвэнь снова подняла серп. На этот раз она держала его крепче. Вид грубых мозолей на ладонях, когда-то нежных и мягких, вернул ей уверенность. Она глубоко вздохнула. У нее все получится. Секундная боль – вот и все, чем придется заплатить за надежду на будущее.

Она прикусила губу.

– Ханьвэнь! Ханьвэнь! Ты здесь? – послышался от подножия холма девичий голос, трава громко зашелестела. – Эй!

От неожиданности рука у Ханьвэнь ослабела, и серп беззвучно упал на мягкую траву.

Показалась Хунсин.

– Я тебе помочь пришла! А то чего ты тут одна косить будешь!

Ханьвэнь сдержала подступившие к глазам слезы. Не помедли она, и дело было бы сделано. Хунсин даже серпа с собой не принесла. Она схватила серп Ханьвэнь и принялась картинно косить траву и вязать ее в пучки. Ни дать ни взять прилежная работница, которую Партия ставит в пример всем остальным. Среди всех приехавших городских девушек Хунсин прославилась как самая капризная и при любой возможности отлынивала от работы. Она происходила из семьи когда-то знаменитых оперных певцов, попавших в опалу в самом начале Культурной революции. Впервые на памяти Ханьвэнь приятельница работала с таким воодушевлением. Как ей удалось разгадать намерения Ханьвэнь? Или Ханьвэнь так неуверенно соврала, что пробудила у соседки подозрения? Ведь от отчаянья люди меняются.

* * *

Вечером, когда Ханьвэнь мылась, на пальце, которым она трогала лезвие, уже темнела ржавая царапина. Она потерла царапину полотенцем, кровь растворилась, и порез сделался почти незаметным. Ханьвэнь с силой надавила на кожу. Ей хотелось проникнуть внутрь этой жгучей боли.

Попытаться снова. Она способна вытерпеть боль намного сильнее.

На следующий день Ханьвэнь проснулась раньше других и внимательно осмотрела инструменты. Когда она взяла в руки серп, в кожу впилась заноза от деревянной рукоятки.

Точно обжегшись, Ханьвэнь выронила серп.

Теперь она точно знала, что во второй раз духу у нее не хватит. Она достигла самого предела смелости, точки на горизонте, к которой невозможно вернуться. Как же она позволила секундному удивлению разрушить ее план? Ханьвэнь считала собственную решительность единственным преимуществом перед теми, кто умнее и у кого имеются связи. А теперь и решительность ее подвела.

Следующим вечером Хунсин осталась в поле, когда все остальные уже собрали инструменты и приготовились возвращаться домой. Ханьвэнь вычищала грязь из подошвы, когда в общежитие вбежала Няньнянь.

– С Хунсин беда! – закричала она. – У нее, кажется, серп соскользнул. И она вся в крови!

– Не может быть, – безучастно бросила Ханьвэнь. Ей не верилось, что Хунсин так быстро воплотила в жизнь ее план.

Спустя час прибыл бригадир Сюй. Он замотал Хунсин в кусок мятой парусины, уложил в кабину грузовика, укрыл мешками и повез в муниципальную больницу. Вечер выдался ветреный, и синяя парусина, из-под которой торчали ноги девушки, трепетала, словно легкая юбка, каких они не видели с тех пор, как приехали в деревню.

Хунсин предстояло вернуться в Шанхай. Ханьвэнь смотрела, как уезжает грузовик, и ее захлестывал гнев. Она представила Хунсин маленькой девочкой, представила ее лицо, когда родителей арестовали прямо на глазах у соседей. Ханьвэнь представила, как от смущения и стыда нежные черты Хунсин исказились, и почувствовала удовлетворение, однако в следующую же секунду ей сделалось неловко. Обвинять Хунсин – разве это справедливо? Правительство то и дело меняет свои решения, на следующий год государственные экзамены могут опять упразднить, значит, сейчас – их единственный шанс. Когда Ханьвэнь услышала об экзаменах, к ней впервые с момента приезда в деревню вернулась надежда, поэтому она прекрасно понимала, что ради этого ощущения можно пойти на многое.

В конце концов она решила, что храбрость Хунсин достойна восхищения.

* * *

Узнав о том, что экзамены восстановили, Ханьвэнь бросилась писать письмо матери. Она даже ужинать не стала, торопясь сообщить новость своей уставшей от жизни матери, которой вечерами, по возвращении с работы, было решительно нечем себя развлечь, кроме как письмами от дочери. В спешке Ханьвэнь даже перепачкалась чернилами.

“Наконец-то у нас появилась возможность, которой мы так ждали!” – ответила мать.