"Фантастика 2023-96". Компиляция. Книги 1-24 (СИ) - Хафф Таня

— Товарищи! — низкий голос Клязьмина эхом отразился от стен, — Каждый день, каждую минуту мы с вами ждем вестей с фронта, от наших близких и родных! Наша непобедимая рабоче-крестьянская армия и флот, под мудрым руководством товарища Сталина громят врага! Отогнаны германский фашист и его прихвостни от Москвы и Ленинграда, героический обороняется Севастополь. Бьются не жалея жизни на передовой наши сыновья и дочери! Все вы знаете инженера Шадрина Михаила Ивановича и его жену, библиотекаршу Валентину Михайловну. Сегодня к нам в гости с фронта приехала их дочь — Лида, со своим командиром подполковником государственной безопасности Стаиным Александром Петровичем. Поприветствуем их! — и Клязьмин яростно захлопал в ладоши, к удивлению Сашки люди поддержали парторга такими же восторженными аплодисментами, будто они с Лидой артисты какие или руководители партийные. — Товарищ Стаин, Лида, давайте, поднимайтесь сюда. Сашка с Лидой красные от всеобщего внимания поднялись на эстакаду и встали рядом с парторгом.

— Чет больно молодой подполковник-то, — раздался чей-то выкрик. Клязьмин нахмурился:

— Молодой, — а потом, посмотрев на Сашку, попросил, — Товарищ подполковник, расстегните шинель, пожалуйста? Сашка, закусив губу, отрицательно помотал головой. — Ну и зря! — не растерялся парторг и ткнул Сашке на грудь. — Там два Ордена Ленина, Красное знамя и Звезда Героя, лично видел, — а потом ткнул в Лиду, — и там Красное знамя! По толпе прокатился гул. — Сам товарищ Сталин награждал! Да вы уже знаете. Михал Иваныч всем похвастаться успел! — послышался смех, и люди стали оборачиваться к красному от смущения и гордости за дочь инженера, к руке которого прижалась Валентина Михайловна. — Достойную дочь вырастили товарищи Шадрины! — и опять аплодисменты. — Я попросил товарища Стаина и Лиду, рассказать вам, как они воюют, как бьют ненавистного врага, как встречались с товарищем Сталиным. «Ага, попросил, — подумалось Сашке, — перед фактом поставил, еще и с орденами этими… Ну, парторг!» А Клязьмин продолжал: — Товарищ Стаин с товарищем Шадриной не отказались поговорить с рабочими нашего завода! Но и у них к вам будет просьба, но о ней вам скажет сам товарищ Стаин. «Не, вот гад!», — Сашка зло кусал губу, смотря себе под ноги на железную решетку настила эстакады. — Прошу, товарищ подполковник, — дал ему слово Клязьмин. Сашка поднял взгляд и посмотрел на людей. Худые, с впалыми в темных кругах глазами, в основном женщины и пожилые мужики. Ну и дети. От двенадцати до семнадцати. Хотя кто разберет, сколько им. Все они выглядят взросло, разница только в росте. И что сказать этим людям? Как о чем-то просить, если они и так делают все что могут?! Даже больше того, что могут! Сашка стоял молча, сжимая и разжимая кулаки и люди тоже молчали, выжидающе смотря на него. Наконец, молчать стало невыносимо, и он тихо заговорил:

— Знаете что самое трудное в работе командира на фронте? — несмотря на не громкий голос, благодаря внимательной тишине его было прекрасно слышно. Он еще раз обвел взглядом людей и громче ответил на свой вопрос: — Ждать! Ждать, когда они, — он кивнул на Лиду, — вернуться, из вылета, в который ты их отправил — и, крутнув головой, будто его душит воротник гимнастерки, после паузы добавил, — или не вернуться. Тишина в цехе была такая, что было слышно, как где-то вдалеке гудит мотором машина. — Боевой вылет недолгий. Час, полтора. А потом машины начинают возвращаться. А те, кто на земле считают… Одна, вторая, третья, четвертая… Все! И сразу на душе легко. Послышался облегченный выдох. Люди словно были вместе с ним там, на аэродроме. — Так это час, полтора ожидания. А вы, — у Сашки неожиданно перехватило горло, — а вы ждете дни, недели, месяцы. Ждете, работаете, отказываете себе во всем. И только сводки по радио, редкие письма и полный город раненых. Вот где героизм! Ждать! Так как вы ждете! И верить! Я не знаю, смог бы я так… Наверное нет. И он, повинуясь внутреннему порыву, вдруг низко поклонился этим людям. — Спасибо вам! В оглушительной тишине послышался женский всхлип и вдруг как-то одновременно все захлопали Сашке, выкрикивая, что-то ободряющее и одобряющее. Наконец, хлопки затихли и он продолжил:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Наш корпус только формируется. И хоть обеспечивают нас, благодаря вам хорошо, но есть и нехватка. Перед тем как прийти к вам на завод, мы были на «Комсомольце», просили стартеры. Нам пообещали помочь. Теперь вот у вас хотели ПАРМы взять. А оказывается, нет их. Я понимаю, вы работаете на износ. Просто нам без мастерских тяжко будет. Придется бросать технику, которую восстановить можно. Вот, — Сашка развел руками. Тишина стала тяжелой. Люди действительно работали на износ и возможное увеличение объема работы никого не радовало. Молчание затягивалось, и Клязьмин уже набрал было в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, как из толпы раздался голос:

— Ты погодь, Пал Артемыч, я скажу, — раздвинув плечами первые ряды, к эстакаде вышел совсем старый мужичок с лицом изрезанным морщинами и бледно-голубыми глазами, пытливо поглядывающими на Сашку и Лиду из-под топорщащихся как попало густых седых бровей. Черная фуфайка его была пропитана мазутом, кое-где из прорех торчала грязно-серая вата. Поднимаясь на эстакаду, он вытирал грязные от смазки руки ветошью. Забравшись наверх он обвел взглядом людей и, зло усмехнувшись, спросил:

— Молчите, тля?!

— Дядька Матвей, — воскликнул Клязьмин.

— Ты, Паша, меня не останавливай, я, как умею, так и буду говорить. Поздно меня переучивать, скоро к архангелу Петру на встречу отправлюсь, там и отвечу за грехи свои тяжкие — старик перекрестился, как ни странно, никого такое его поведение не шокировало, и парторг даже не поморщился, — Тяжко, тля?! Работы испужались?! — он со злой усмешкой смотрел в цех.

— Ты, дядька Матвей говори да не заговаривайся! — обиженно выкрикнул из толпы молодой паренек, — работы мы не боимся! Только когда делать-то? Спим же на заводе, чтоб домой не ходить, время не терять.

— Значит, поспим на час меньше, а сделаем им эти ПАРМы! — рубанул рукой дядька Матвей. — Я Лидку помню, когда она голоногой пигалицей вокруг завода по лужам рыськала. И женишка ее помню Петьку. Околачивал тут на проходной груши энтим самым, ее ожидаючи от мамки, — послышался гогот. А Лида густо покраснела. — А теперь она германца лупит в хвост и в гриву! И если ей для того нужна моя помощь, я вообще, тля, спать не буду, а помогу! И вам, тля, не дам! — он зло уставился на парня, — Вы меня знаете, тля! — паренек отвернулся. Видать дядька Матвей был действительно суров. Старик повернулся к Клязьмину, — В общем, Артемыч, ты оформляй все, как там надо по вашей партейной линии, выделяйте материалы, сделаем мы все, сколь надо. А ты вьюношь, — дядька Матвей посмотрел на Сашку, — воюй спокойно. Мы тут в тылу справимся. Все, кончай разговоры, — мужчина махнул рукой, не дожидаясь от Сашки ответа и стал спускаться с эстакады, — работать айда, — и люди, повинуясь его распоряжению, отданному мимоходом, рабочего стали расходиться по местам.

С проходной Сашка вышел с тяжелым сердцем. Вроде и получилось все, что задумывал. И стартеры будут и ПАРМы, но на душе было погано. Перед глазами стояли уставшие тусклые лица рабочих и яркий, светлый, пронизывающий, требующий невозможного, взгляд дядьки Матвея. Надо скорей уговаривать маму Никифорова и домой, в корпус. Еще неплохо было бы встретиться с Надей. Но это уже как получиться.

XI

Покроется небо пылинками звезд И выгнутся ветви упруго Тебя я услышу за тысячу верст Мы эхо мы эхо Мы долгое эхо друг друга Мы эхо мы эхо Мы долгое эхо друг друга И мне до тебя, где бы я ни была Дотронуться сердцем не трудно Опять нас любовь за собой позвала Мы нежность мы нежность Мы вечная нежность друг друга Мы нежность мы нежность Мы вечная нежность друг друга И даже в краю наползающей тьмы За гранью смертельного круга Я знаю, с тобой не расстанемся мы Мы память мы память Мы звездная память друг друга Мы память мы память Мы звездная память друг друга Мы память мы память Мы звездная память друг друга Мы память мы память Мы звездная память друг друга[493]