Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

"Допустим, я женюсь на Мадзе, - думал Сольский, - но смогу ли я не изменять ей? Нет, конечно, изменять буду сотни раз, с каждой женщиной, которая мне понравится. А расстаться с ней смогу? Нет, никогда! Так же, как не могу расстаться с собственным сердцем. "Но, может быть, она любит Норского? - мелькнула у него мысль. - Тогда у Арнольдов она заплакала, покраснела, избегала его взглядов..."

Сольский вскочил с софы.

- Неужели это возможно? - прошептал он. - Но ведь тогда вся моя жизнь загублена.

Он вышел в переднюю, надел пальто и выбежал на пустынную улицу. Домой он возвратился, когда луна уже клонилась к закату, а на востоке занималась заря.

"Я должен все выяснить и покончить с этим, - говорил он себе, раздеваясь. - Ада согласится сразу, тетушка Габриэля поартачится, но тоже уступит. Ну а родня? Ведь не все же они настолько испорченные люди, чтобы не оценить Магдалену".

В эти часы, когда в душе Сольского решалось будущее Мадзи, девушке тоже не спалось.

Она была напугана тем, что Ада так быстро отказалась от участия в обществе трудящихся женщин ради спиритизма. А резкий тон Сольского, каким он говорил с ней, задел ее гордость.

"Эти баре, - думала девушка, - легко меняют свои увлечения и... презирают людей! Лучше самой уйти отсюда, не дожидаться, пока выгонят".

Потом Мадзе стало жаль Аду, которая могла подумать, что она покидает ее из каприза, и девушка решила повременить еще недели две, хотя бы несколько дней...

"Впрочем, пан Стефан, уходя, признался, что был не прав. Но каким тоном он сказал, что не станет собирать неудачников и устраивать их на завод! А как он отвечал Дембицкому? Нет, это не мои мир, не мой, не мой! Надо бежать отсюда..." - думала Мадзя, глядя на рассвет за окном.

Глава пятая

Снова отголоски прошлого

В последние дни Ада Сольская заметила, что брат чем-то обеспокоен.

Он читал и занимался делами, но ел без аппетита, засиживался за полночь, избегал Мадзи, а если говорил с ней, то коротко и сухо. Иногда он заходил к сестре и молча шагал по комнате, как человек, который хочет, но не решается поделиться своей тайной.

Как-то в полдень, когда Сольский, против обыкновения, не пришел навестить сестру, Ада, захватив клубок гаруса и вязальный крючок, направилась в кабинет брата. Пан Стефан расхаживал по комнате в необычном возбуждении. Усевшись на кожаный диван и размотав нитку, Ада принялась вязать шарф для тетки, впрочем, не очень умело. Цезарь запрыгал и завилял хвостом, приветствуя хозяйку, но, убедившись, что она не намерена с ним забавляться, улегся на тигровой шкуре и уснул.

Через открытые окна лились потоки солнечных лучей, по всей комнате пролегли полосы света и тени. Всякий раз, когда Сольский оказывался в полосе света, Ада видела, что он осунулся и под глазами у него появились круги; когда же Сольский входил в тень, лицо его казалось совсем серым.

- Хорошо, что ты пришла, - заметил пан Стефан.

- Я вижу, - ответила Ада, не поднимая глаз от работы.

- А ты догадываешься, о чем я хочу с тобой поговорить? - спросил брат.

- И догадываться нечего. В прошлом году в Италии было то же самое.

- Нет, теперь совсем другое.

- Ты и об Элене говорил, что она не такая, как другие женщины.

Сольский остановился перед сестрой.

- Надо ли понимать твои слова так, что ты стала сторонницей панны Элены? - спросил он.

Ада опустила руки на колени и посмотрела на него.

- Не сердись, дорогой мой, - сказала она, - но я больше не хочу играть роль свахи. Меня иное беспокоит. Многие из нашей родни уверены, что ты женишься на Элене, хотя в городе поговаривают другое.

- Оставь меня в покое! - вспылил пан Стефан. - Элена первая порвала со мной, и все об этом знают.

- Нет, не все, даже самой Элене и ее родным это еще не ясно. На днях она отказала какому-то инженеру, который просил ее руки. И хотя духи сказали, что Элена не будет твоей женой, пани Арнольд иногда заговаривает о вашем браке. А брат Эли...

Тут голос панны Сольской дрогнул.

- А пан Казимеж Норский, - продолжала она, силясь говорить спокойно, отказался от должности на железной дороге, очевидно, рассчитывая, что... станет твоим шурином, - тихо закончила Ада.

Сольский смотрел на сестру, следя за всеми движениями ее лица и оттенками в голосе. Его глаза загорелись, но сразу же потухли, он только нетерпеливо пожал плечами.

- С панной Эленой, - сказал он, - все кончено. Будь на свете только две женщины, она и какая-нибудь другая, я и то выбрал бы другую.

- Постоянство, достойное удивления, - шепнула Ада.

- Что ж, может, ты сумеешь быть более постоянной! - прошипел брат, сверкнув глазами.

Лицо панны Сольской омрачилось.

- Тогда почему ты ухаживаешь за ней? - спросила она немного мягче.

- Да потому, что она со мной заигрывает, - смеясь, ответил Сольский. Ты - девица эмансипированная, значит, должна признавать равноправие.

Ада привлекла к себе брата и поцеловала его руку; потом обняла его и поцеловала в голову.

- Делай, что хочешь, женись, на ком хочешь, я все равно не перестану тебя любить, - шепнула она.

- И я тебя, - заверил он. - А поэтому я не скажу тебе: делай, что хочешь! Ты всегда сделаешь только то, что подобает женщине твоего положения.

- Останусь старой девой, да? - с улыбкой спросила Ада.

- Останешься старой девой, зато - Сольской.

- Знаю, знаю, - повторила Ада. - Поговорим лучше о тебе: ты решил жениться на Мадзе. По крайней мере, сейчас ты так настроен.

- Да, и ты должна мне помочь, - сказал Сольский.

- Ни за что! - воскликнула Ада. - Да и к чему тебе моя помощь? Сделай предложение сам.

- А если она меня не любит?

- Тут я ничем не могу помочь. Так же, как не смогу помешать тебе бросить ее, когда она тебе надоест.

Сольский сел рядом с сестрой и взял ее за руку.

- Послушай, - начал он.

- Я знаю, что ты скажешь, - перебила его сестра. - Она не такая, как другие. Слышала я это уже не раз!

- Вовсе нет, - сказал он, - зато я люблю ее иначе. Прежде, когда женщина мне нравилась, во мне пробуждался зверь, я готов был ее съесть. Мне даже хотелось кусаться. Но с Мадзей иначе.

- Ну конечно! Сколько раз, когда ты заговаривал с Мадзей или даже только смотрел на нее, мне было стыдно за тебя. Ах, до чего вы, мужчины, гадки с вашей любовью!

- Не сердись, - умоляюще проговорил пан Стефан. - Знаешь, если бы ты предложила мне описать ее черты, я бы не сумел, честное слово! До такой степени в моем отношении к ней нет ничего чувственного. Да, я знаю, у нее прелестные ручки, ножки, шея, будто выточенная из слоновой кости, грудь богини... От нее исходит особое благоухание. А вот черт ее я почти не помню. Моих нервов она не будоражит. Но как хорошо я знаю ее душу! А этого я не смог бы сказать ни об одной из женщин, которые мне нравились.

Ада пожала плечами.

- Ты не веришь, что моя любовь лишена чувственности, что она какая-то неземная? Послушай же, я отлично понимаю, что Мадзя - наивное дитя, не знающее жизни, но в то же время она очень рассудительна и ум ее развивается день ото дня. Теперь она гораздо взрослей, чем тогда, когда поселилась у нас.

- Верно.

- Вот видишь. Кроме того, она очень энергична, живое олицетворение деятельности и душевной силы...

- Верно, - вставила Ада.

- Но сила эта не похожа на твердость стали или гранита, которые либо сокрушают все, либо сами разбиваются вдребезги. Нет, она скорее сродни пламени, которое выкидывает языки, вьется, обнимая все кругом, исчезает и пробивается вновь уже в другом месте. Но оно всегда прекрасно!

- Очень удачное сравнение.

- Поэтому, - вполголоса продолжал Сольский, - она кажется мне духом в образе женщины; мы чувствуем его влияние, но сам он неуловим. Более того, это дитя совсем лишено эгоизма, у нее как будто нет никаких земных желаний. Просила ли она тебя хоть раз о чем-нибудь? Для других - да, но для себя - ни разу. Ей не нужны ни положение, ни деньги, она равнодушна к тому, чего добиваются все смертные. А заметила ли ты, Ада, как она ест?

- Очень красиво.

- Потому что за столом она держит себя так, словно никогда не испытывала голода и даже не знает, что пища может быть вкусной. Она ест только для того, чтобы скрыть свое небесное происхождение; она притворяется, что ест, притворяется земным человеком, - ведь иначе мы не узнали бы о ее существовании.

- Опять поэзия! - прервала Стефана Ада.

- Можешь назвать это поэзией. Но вспомни, какой у нее чудный характер. Разве не напоминает он ясное небо? Разве не становится светлее и теплей, когда она входит в комнату? Порой она грустна, но и тогда - она как солнышко красное, на миг закрывшееся облаками. А ее слезы! Ведь я видел ее и в слезах! Разве не схожи они с майским дождем, падающим на землю, чтобы осыпать все растения алмазами, в которые глядится небо?

Сестра смотрела на него с изумлением.

- Дорогой мой, - сказала она, - повтори ей все то, что ты сказал мне, и проси ее руки.

Сольский вскочил с дивана и зашагал по кабинету.