Магнетрон - Георгий Бабат

Веснин кипел возмущением еще более сильным, чем его собеседник. Но Оленин смотрел на него, как на старшего, ждал от него участия и совета. Это заставляло его быть немногословным, сдержанным.

Гена Угаров и семейство Олениных

У поворота шоссе Оленина и Веснина нагнал молодой человек в синем свитере, в пальто нараспашку. Это был Геннадий Угаров — старший научный сотрудник ионосферной станции.

— Послушайте, — обратился он к Оленину, — что делается у вас в ГЭРИ, что же это такое? Пять раз я записываюсь на прием к Студенецкому и не могу попасть. То он занят, то уезжает перед самым моим носом. А дело ведь у меня к нему не шуточное. Речь идет о литературном наследии Мочалова. Я секретарь комиссии и не имею возможности с ним встретиться. Академик Волков здесь проездом был, так и то сам даже разыскал меня… А этот!

— Пойдемте, Геннадий Иванович, взгляните, — предложил Веснин и повернул обратно к песчаному карьеру.

Когда инженеры подошли к кладбищу машин, Оленин сказал:

— Оборудование, даже устарелое, полагается сдавать на соответствующие склады, передавать другим организациям, которые занимаются соответствующей тематикой, а не выбрасывать…

— Я предвижу, — ехидно улыбнувшись, перебил Оленина Угаров, — чем вы закончите свою речь. Вы скажете, что, несмотря на свое возмущение, вы не могли с кем бы то ни было обсуждать действия нового директора по той причине, что вы лично им обижены и что ваше выступление может быть воспринято, как сведение личных счетов.

Оленин покраснел.

— А я, — уже кричал на Оленина Угаров, — я вам на это отвечу, что месяц назад итальянский «дуче» Муссолини получил от премьер-министра Франции Лаваля гарантию невмешательства Франции в африканские дела Италии, а также кусочек африканского берега! И теперь Италия уже ведет захватническую, империалистическую войну против Абиссинии. Гитлеру уже удалось заручиться заверениями, что вопрос о Саарской области является, так сказать, чисто немецким. — Гена сгоряча перешел с Олениным на «ты». — Если ты, — говорил он, — следишь за газетами, то знаешь, что, присоединив к пропагандистским листкам дубинки штурмовиков, Гитлер выколотил из саарцев нужный ему результат плебисцита. Саар включен в райх. Готовится еще один очаг войны. А ты тут церемонии разводишь!.. Советское правительство предостерегало народы Европы. Говорилось не раз о последствиях отказа от принципов коллективной безопасности. Но английское правительство как раз теперь собирается вести с Гитлером двусторонние переговоры о вооружении…

Слушая Угарова, Веснин вспомнил рассказ Тимофеева о берлинских впечатлениях… Конгресс немцев, проживающих за границей… Слова Гитлера, сказанные на этом конгрессе, о том, что каждый немец, где бы он ни жил, обязан считать себя мобилизованным, независимо от паспорта, лежащего в его кармане…

— Да, я с вами, Геннадий Иванович, согласен, — твердо сказал Веснин. — Это дело так оставить нельзя.

— Я не понимаю, — набросился Гена на Веснина, — как можно было оставлять Студенецкого в течение стольких лет на руководящей работе на заводе!

Веснин почувствовал, что краснеет. Он остановился, досадуя, что не может тут же достойно на этот выпад ответить. Возразить же, как ему казалось, он был обязан, ибо сам состоял в коллективе, которому Угаров бросил вызов.

— Будем справедливы, — наконец произнес Веснин. — У нас не было данных говорить о Студенецком, как о прямом враге. Долгие годы он был неплохим руководителем. Скажу больше: если бы он остался на своей прежней должности, то, как я полагаю, он мог бы быть заводу еще некоторое время полезен. Дело свое он знает, организатор производства превосходный. Надо учесть и то, что у нас была острая нужда в специалистах. Советская власть в первые годы работы с инженерами старшего поколения многое им прощала: исходили из того, что люди вообще способны расти духовно, менять свои прежние убеждения. Человек ведь не родится с готовым, сложившимся мировоззрением…

На слове «мировоззрение» Веснин запнулся и замолчал. Он был недоволен своими рассуждениями, которые звучали, так сказать, «в общем и целом», но не давали ясного, конкретного ответа на тему, затронутую Угаровым. Шагая рядом с обоими молодыми инженерами, Веснин пытался представить себе, что мог бы им в данный момент сказать Артюхов, который несколько лет был секретарем партийной организации завода.

— Возьмем хотя бы профессора Болтова… — обрадовался он неожиданно пришедшей мысли. — Да, вот именно Болтов! Все у нас на заводе знают, что было время, когда Петр Андреевич не хотел работать. Он не верил, что пролетариат способен удержать власть. Ему казалось — страна гибнет, заводы разрушаются, и он, служа советской власти, будет только содействовать разрушению. Он видел свой долг в том, чтобы саботировать. Нелегко было переубедить его. А вот теперь он работает так, как не всякий молодой энтузиаст сможет работать. По возрасту Болтов уже давно имеет право отдыхать. В крайнем случае, он мог бы оставить себе только кафедру общей химии, которой заведовал в Политехническом институте. Но ради завода он оставил кафедру. «Здесь, на заводе, — сказал он, — я провел лучшие годы жизни, здесь были проведены мои лучшие работы…» И Болтов считает, что все еще недостаточно сделал для завода…

— Болтов и Студенецкий! — перебил Угаров. — Сравнили божий дар с яичницей!

— Да, Константин Иванович оказался иным, — продолжал Веснин. — Он всегда оставался верен не своим убеждениям, которых у него, в сущности, не было, не своей работе даже, а своей личной выгоде. Он отдавал свой талант, свои знания заводу потому, что ему выгодно было доказать нам свою исключительность, незаменимость. В годы становления советской власти Студенецкий смог как талантливый, передовой инженер быстро переключиться с машинной техники на электронную. Он один из первых в Советском Союзе занялся электронными лампами, сделал много в этой области. Но через полтора десятка лет он, видимо, уже не нашел в себе ни энергии, ни желания вновь перестраиваться. Кто не идет вперед, тот неизбежно оказывается позади. Воззрения, которые пятнадцать лет назад были смелыми, передовыми, теперь устарели, стали вредными. Боясь быть отодвинутым на второе место, Константин Иванович стал инстинктивно остерегаться всего нового, свежего. Когда это из личных свойств характера сделалось одной из особенностей руководителя, Константин Иванович был сначала отстранен от работы в правлении Треста слабых токов, а затем освобожден и от должности технического директора завода.

— Его карьера в ГЭРИ, — подхватил Угаров, — несомненно, кончится тем же и без нашего вмешательства. Там есть своя партийная организация, и там есть люди, преданные интересам родины. Но сейчас не время ждать, пока события будут развертываться сами собой. — Угаров обернулся к Оленину и, как показалось Веснину, посмотрел на Олега Леонидовича зло, даже презрительно: — Не признаю непротивленцев!

— Товарищи, — смутившись, произнес Оленин, — пойдемте ко мне. Я привык в решительных случаях жизни советоваться с самым близким для меня человеком — с женой. Кроме того, домработница расторгла с нами трудовой договор и поступила на завод… Таким образом, я в данный отрезок времени должен посидеть дома с ребятами, чтобы дать возможность жене сделать необходимые покупки.

— Ладно, — улыбнулся Гена, — к вам так к вам. Хотелось бы уже окончательно договориться и принять решение.

— Поехали, — согласился и Веснин. — Конечно, если мы вам, Олег Леонидович, не помешаем.

— Жена будет очень рада, — просиял Оленин. — Она умница и честный человек. А вас, Владимир Сергеевич, она к тому же уже немного знает со слов Арнольда Исидоровича Ронина.

Веснин вспомнил, что он тоже немного знаком с женой Оленина, что жена Оленина — это та самая смуглая молодая особа, которую он встречал в читальном зале Публичной библиотеки, когда она изучала там родословную Василисы Премудрой и Кащея Бессмертного, а также обсуждала степень диссертабельности бабы-яги.

* * *

По дороге к Оленину молодые люди горячо обсуждали будущее магнетронных генераторов и триодов.

Едва Олег Леонидович отпер своим ключом дверь квартиры, как к нему с воплем «Папа!» кинулись двое ребят — мальчик лет шести и девочка лет трех.

— А мама ушла, — наперебой защебетали они, — мама сказала, чтобы ты разогрел обед.

Все вместе пошли на кухню. Олег Леонидович вымыл руки, подпоясался кухонным полотенцем и стал накачивать примус.

Дети наперебой давали ему советы. Не ограничиваясь теоретическими указаниями, они схватили по ложке и полезли в кастрюлю, а потом, когда их оттащили от примуса, они этими же ложками принялись хлопать друг друга по лбу. Мальчика звали Руслан, девочку — Людмила.