Факап - Михаил Харитонов

Разумеется, генетические карты выкладывались именно после достижения совершеннолетия. Но Учителям в интернатах, имея на руках данные отца и матери, определить основные моменты, связанные с их потомством, можно было довольно легко. Тут доминанта, тут рецессив, вот это может быть, а вот этого быть никак не может. Остальное можно было понять из наблюдений за ребёнком — вот тут папино, вот тут мамино, а вот тут, наверное, кто-то из предков вылез.

Антон Малышев был сыном Маюки Малышевой от неизвестного отца. Званцев пасынка усыновил. Однако при оформлении в интернат Маюки указала своего супруга как отца ребёнка. Биологического отца. Что было неправдой, причём очевидной неправдой. Тем не менее, она именно так и поступила.

Почему? Ну, положим, причины скрывать отцовство у неё и в самом деле были. Но вот зачем она указала Званцева именно как биологического отца — вопрос так и остался открытым. Левин считал, что она таким образом исполнила просьбу отца ребёнка. Причём переданную через вторые руки. Хотя доказательств у него не было, да и быть не могло — но зато эта версия всё хорошо объясняет.

Но всё-таки о картах. Это было бы не так уж важно, если бы Антону попался вдумчивый и внимательный Учитель, который меньше смотрел бы на генетические карты и больше внимания уделял ребёнку. Однако Учитель Антона, некий Хидео Кагаяма, был типичным японским педантом. Хуже того — это выяснил всё тот же дотошный Левин — Кагаяма происходил из семьи генетиков, воспитывался ещё в семье, и привык думать, что в человеке всё определяется ДНК. Генетические карты Маюки Малышевой и Званцева он принял за истину в последней инстанции. Рассчитал доминанты по стандартному алгоритму. И воспитывал Антона именно в том духе, в котором нужно было воспитывать настоящего сына Званцева. В частности — очень сильно давил на чувство собственного достоинства, подначивал его соревноваться со сверстниками, ну и так далее. А попытку самоубийства, как выяснил Левин по сохранившимся школьным записям, он объяснял проигрышем в баскетбольном турнире.

Что для  настоящего сына Званцева было бы, наверное, нормально. Но не для Антона. Который — как узнал Левин через Сноубриджа, в антоновой голове хорошенько порывшегося — страдал не от обидного проигрыша, а потому, что поссорился с приятелем. Ну то есть на самом деле с любимым. Конечно, Антон его даже про себя так не называл. Он тогда вообще не понимал, что это за чувства такие, что без человека жить не можешь и хочется умереть.

Вот и Учителю ничего такого в голову не пришло.

День 126

Вчера не дописал. По уважительной причине. Неожиданно понял, что давно в ванне не был. Нет, не в ванной — душ-то я принимаю регулярно, ногти кое-как стригу, вообще за собой слежу. Я имею в виду именно ванну: в горячей воде давно не лежал. Кажется, с тех самых пор, как меня типа не убили. Не знаю даже почему. А ведь удовольствие. Поскольку же удовольствий у меня мало, я плюнул на всё и устроил себе банный день. Валялся в ванне три часа, под Сен-Санса. Ну не знаю, нравится мне Сен-Санс во время водных процедур. Разморил этот Сен-Санс меня совсем, так что я прямо в ванне и заснул.

И приснился мне сон, довольно забавный. Как будто я вишу в вакууме, в скафандре., а передо мной плавает бутерброд и коньяк. Таким шариком — ну, как в невесомости жидкости плавают. И меня это бесит, потому что хочется коньячку-то, и закусить тоже не мешает. Но для этого нужно открыть шлем, а тут-то мне и конец. При этом я думаю — если быстро открыть, загнать под шлем коньяк и закрыть, то пройдёт секунды полторы, за это время со мной ничего не случится. Правда, сначала придётся выдохнуть, а то давление. А от моего выдоха коньяк и бутер отлетят и мне придётся их ловить, а это ещё три-четыре секунды как минимум. За это время у меня начнутся неприятности со слизистыми. В руки взять бутер и коньяк я не могу, потому что руки мне нужны, чтобы быстро открыть-закрыть шлем. И тут я вдруг понимаю, что коньяк-то жидкий, а в космосе он жидким быть не может. И вот тут я проснулся. Вижу — на бок завалился, лицо свесил, вода в паре сантиметров. Короче, чуть не захлебнулся. И наушники в воду свалились. Хорошо, что они влагонепроницаемые. Не то остался бы я без Сен-Санса и вообще без всего.

На самом деле жидкость в невесомости — та ещё проблема. И это не только всяких туалетных дел касается. Там-то всё отработано, отточено столетиями, ты все эти трубочки даже не чувствуешь. А вот, например, слёзы. Лена, тебе когда-нибудь приходилось плакать в скафандре? Мне вот да. Это на самом деле жуть. Слёзы не скатываются, а размазываются по глазному яблоку и щиплют ужасно. Поэтому в шлеме есть такие специальные мягкие штучки с двух сторон — ими можно вытереть глаза или протереть лицо от пота. Или почистить забрало шлема изнутри — если, скажем, кровь из носа пойдёт и всё запачкает. Почесаться тоже можно. А чтобы этими фигульками управлять, с боков на шлеме торчат ручки. На рога похожие. Управляться с ними довольно сложно и неудобно. У нас в лётном один курсант попытался в открытом космосе нос себе вытереть. Так он эту фигню себе в ноздрю засунул и она там застряла. В таком виде на станцию и вернулся. Стал снимать шлем, а он не снимается, потому что перед этим нужно привести эти фигульки в стандартное положение, иначе замок не открывается. Инструктор стал выкручивать ручку, крутанул не в ту сторону и пропихнул эту хрень ещё дальше. Парень орёт, отбивается, а инструктор решил, что у того приступ паники, блокировал его и дальше крутит. Хорошо хоть там ограничитель был, а то он бы ему весь нос разворотил. В общем, парню скафандр сняли уже на Земле, а инструктору устроили разнос и перевели на год в обслуживающий персонал. И поделом. Надо сначала думать, а потом крутить.

К истории с Антоном это тоже относится. Думать надо было. А не крутить.

То, что у парня раннее развитие, в конце концов заметили. Когда уже физиология пошла — ну там волосы под мышками и всё такое. Но проблем Антон никаких не создавал, учился нормально, несвоевременного интереса к противоположному полу не проявлял. Учитель подарил ему бритву и посоветовал чаще мыться.

Антон совету последовал. Ещё занялся спортом. И продолжал заниматься им и дальше — что в конце концов привело его в Арканар.

К тому времени он уже отичасти понимал, что с ним и как это называется. А также был в курсе того, кто его настоящий отец. Что тоже давало пищу для размышлений.

Судя по тому, что это знание он из головы вырвал с кровью, оно его не радовало. Однако технику не обманешь, особенно если знать, что искать. Так вот, Левин обнаружил, что студент первого курса Иркутского университета Малышев оставил в БВИ следы нескольких характерных запросов, касающихся эпохи ранней космонавтики. Все они так или иначе касались одного человека. Которого, как бы это сказать помягче, не ставят в пример молодёжи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});