Крысиная башня - Павел Дартс

Он заплакал.

Олег гладил его по согнувшейся худой старческой вздрагивающей спине, и не знал, что сказать.

— Олег… Я сегодня впервые за это время вновь… Ну… Я снова надеюсь, что еще смогу увидеть… Увидеть дочку и внука…

— Ну перестань, перестань… Увидишь, конечно увидешь, что ты…

Олег вдруг вспомнил Ницше «Тот, у кого есть для чего жить, выдержит почти любое „как“».

— Ты не представляешь, что мы пережили на обратном пути… Что мы видели. Такое только в книгах, давно… В исторических. Ты не представляешь. Такие люди. Такие бывают люди… Мы будем полезными, поверьте…

Плечи его тряслись, старческие слезы капали на пол.

Глядя на него, у Олега от жалости остро клешнило сердце.

КРЫСИНЫЙ БЫТ

Теперь, по вечерам, когда «кончился» интернет, практически не работал телевизор, для меня перед сном осталось единственное развлечение: слушать маленький транзисторный приемник на двух АА батарейках, в числе прочего оказавшийся запасенным у бати, который он мне и вручил в свое время с поручением «мониторить ситуацию». Я лежал в постели и крутил настройки, через наушники (батя сказал, что так меньше электропотребление, несмотря на солидный запас батареек, их было велено экономить…) вслушиваясь в стоны и хрипы эфира на коротких волнах. Старенький приемник «Сони», когда-то кем-то подаренный бате еще в его молодости, потасканный и давно не используемый, но вполне рабочий и не выброшенный при всех переездах с квартиры на квартиру, стал сейчас для нас «окном в большой мир». Я лежал и вслушивался. Это был кайф почище интернета. Потому что это было не как раньше, это было завершение трудного и теперь часто опасного дня. Можно было отдохнуть и расслабиться…

Как ни странно, в эфире по-прежнему было много музыки. Как-то казалось странным, что сейчас, когда многие из тех кого я знал, умерли или влачили совершенно дикое по прежним понятиям существование, когда все в жизни так разительно изменилось — где-то ПО-ПРЕЖНЕМУ играет музыка, танцуют люди… Но я отгонял эти мысли, нас больше интересовала информация в эфире.

А информация была… так сказать, странная и безрадостная:

— что государство непременно справилось бы «с возникшими экономическими трудностями в связи с финансовым коллапсом, обрывом финансово-хозяйственных связей», но «… на это наложились совершенно непрогнозируемые последствия аномальной активности Солнца, бомбардирующего Землю электромагнитными ударами того спектра, который возбуждающе действует на нервную систему гомо сапиенса; что и приводит к повышенной агрессивности предрасположенных к этому субъектов; что, в свою очередь, привело „к изменению социальной адаптивности больших масс населения“, в просторечии называемое „движением гопничества“»…

«Вот сволочи, — подумал я, — уже и под эту отморозь теорию подвели! Что-то ни у меня, ни у Устоса не случилось этого „изменения социальной адаптивности“. Ур-роды, им бы только умное словцо для „объяснения явления“ придумать! Сволочи!»

* * *

Как только стало холодать и пошли дожди, мы озаботились заделать все выбитые окна. Как-то их оказалось неожиданно много… Откуда бы? Вроде бы нас не бомбили, боевых действий мы не так чтобы и вели, — тем не менее выбитых окон в Башне было более чем достаточно. Откуда? По окнам палил картечью из обреза тот отмороженный тип, что убил Устоса, а потом так «удачно» дал Башне имя. Со стороны проспекта повылетало много стекол во время «маленькой ограниченной войны, связанной со становлением Новой Администрации», — и, хотя тогда в Башне еще было много жильцов и что-то тогда еще стеклили, но все же следы тех событий остались. И даже бомжики с автоматом, перед тем, как мы их шуганули «дезинфекционной бомбой», успели стрельнуть нам в окна. Впрочем, в соседних пятиэтажках было еще хуже — почему-то там вообще мало целых окон осталось. Стекла там побили — кто, зачем? Как понимаю — чисто из хулиганских побуждений. И людей там живущих, осталось всего ничего — несколько семей, может пять, может семь, не больше. Это на все четыре дома. Что они ждали, на что надеялись — непонятно. Но к Башне подходить хулиганить опасались. Никто не бил стекла. Никто не пытался взломать подъезд и поживиться в брошенных квартирах. Вернее — больше никто не пытался, — мы отбили охоту. Наверное, среди городского хулиганья прошел слух, что к Крысиной Башне лучше не соваться, — там сначала стреляют, а потом уже вопросы задают. Если останется кому задавать.

Не то, чтобы мы озабачивались особо тем, что «вздуется паркет» или «будут на потолке протечки»; но нам совсем не улыбалась, чтобы Башня стала насквозь промокшей халупой, сырой, плесневелой, холодной. Пока внутрь не попадает дождь и снег, мы все же надеялись держать температуру в ней вообще хоть на пару градусов выше улицы, — и без осадков, без осадков… Главное, чтобы внутрь Башни не попадала сырость, чтобы было сухо. Ну а создать себе уже внутри более-менее комфортное обиталище на зиму — это дело техники, как заверил батя.

Начали с остекления. Стеклить выбитые окна, то есть вставлять новые стекла мы решили далеко не везде — зачем возиться? Недалеко от Башни, на проспекте, еще «до-того-как-все-началось» проводили реконструкцию большого магазина, и чтобы строительных работ не было видно, со стороны проспекта поставили большие стойки, а на них в два ряда, до третьего этажа высотой — эти… ну, плакаты, что ли… биллборды, или как их, — большие полотнища, на которых написана всякая агитационная хрень, типа «я люблю свой город», да «я люблю свою страну». За время прошедших потрясений в городе они, конечно, пострадали — были и простреленные, и обгоревшие, и порванные взрывами, когда Новая Администрация делила власть с прежней. Но их было много, и мы без труда нарезали много целых, здоровенных полотнищ. Я нарезал: батя с Толиком с автоматами в руках пасли окрестности, а я залазил и орудовал остро отточенным мачете «от Трамонтины», которое тоже нашлось в батиных «закромах».

Батя одобрил ткань — закатанный в пластик брезент, жесткий и прочный, самое то для заделки окон. Мы нарезали ткань кусками и прибивали на гвозди прямо к рамам, — надо только подворачивать края, чтобы было прочнее. Башня за эти месяцы уже столько перенесла и настолько уже наш быт отличался от быта «мирного времени», что вгонять гвозди в дорогие рамы было уже вполне нормально… Вот тут и оценили преимущества дерева перед пластиком; вернее — деревянных рам перед пластиковыми стеклопакетами: если в деревянные рамы гвозди входили только в путь, то в пластиковых они совсем не держались, и приходилось крепить ткань шурупами, а это возня. Словом, заделали все разбитые окна. Батя, кстати, по своей привычке «стараться все предвидеть» и на этот счет побурчал: типа, теперь все будут видеть, что Башня — обитаема. Но что делать — не зимовать же в насквозь продуваемой мокрой промерзшей бетонной коробке. Все одно, теперь, когда в городе и округе по слухам начала гулять эпидемия гриппа, когда людей в городе осталось совсем немного, основной упор у нас был не на скрытность, а на простые соображения: отбиться от всякой шелупони и мелких банд гопников мы вполне в силах, а «серьезные люди» с нам связываться не станут — овчинка не стоит выделки. Башня — это, все же не продсклад и не элеватор, не овощебаза и не склад госрезерва, из-за которых сейчас, судя по всему, и шли настоящие сражения между группировками: мы слышали почти каждый день бухание взрывов в окрестностях города и отдаленное стрекотание пулеметов. Пытаться «взять Башню» — кому бы и зачем это было нужно? Ведь о наших запасах никому не было ведомо. Гораздо интересней для расплодившихся группировок были пригородные особняки всяких «новых», — от бизнесменов до высокопоставленного чиновничества. Каждый особняк — как маленькая крепость, с соответствующим «призом»: запасами жратвы, бухла, топлива, чистыми женщинами, генератором и скважиной. И оборонять такое жилье было намного сложнее; да и народа, способного носить оружие, и имеющего оружие там было совсем немного. Ходили слухи, что такие коттеджные поселки создавали свои отряды самообороны — но против «серьезных пацанов» с армейской стрелковкой они не тянули — и защищаемая площадь слишком велика, и навыки у бывших хозяев жизни были совсем не те. Пытались, говорят, нанимать типа «частные охранные армии», по примеру нескольких «баронов», плотно сидевших на важных ресурсах — жратве, нефтянке, переработке, — но у них слабо получалось; мешала их разобщенность и эгоизм. А для вояк — зачем что-то охранять за пайку, когда можно это взять даром?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});