Скуки не было. Первая книга воспоминаний - Бенедикт Сарнов

Казалось бы, особой нужды в такой газете не было: ведь на каждый такой случай у нас была «Правда». Но Хозяин, как видно, решил, что у «Правды» много и всяких других забот, а нужна газета, которая постоянно отслеживала бы крамолу только в области культуры. Вот такая газета и была создана.

В отличие от «Правды», которая, как известно, с незапамятных, еще ленинских времен была органом ЦК партии (что и определяло ее руководящую роль), новая газета была обозначена как «Орган Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)». То есть на партийной иерархической лестнице она стояла как бы на ступеньку ниже «Правды».

Так поначалу оно и было.

Но довольно скоро новая газета набрала силу, усвоила прежде принадлежавший только «Правде» тон грубых жандармских окриков, а со временем стала вступать и в пререкания с «Правдой» и даже — были и такие случаи — довольно грубо ее одергивать. И в какой-то момент рядовые работники идеологического фронта совсем было уже потеряли ориентацию. Воспитанные в уверенности, что сильнее «Правды» зверя нет, они вдруг оказались перед новой — совершенно непредсказуемой — ситуацией, которую лучше всего можно было охарактеризовать комической репликой маленького Оськи, героя «Кондуита и Швамбрании» Льва Кассиля.

— Если кит на слона влезет, — доискивался у взрослых этот любознательный ребенок, — кто кого сборет?

Именно так и обстояло дело с газетами «Правда» и «Культура и жизнь».

Ситуация до того запуталась, что никто уже с уверенностью не мог бы сказать, кто тут «кит», а кто — «слон», и кто кого «сборет», если вдруг «кит на слона влезет».

Странная эта неопределенность продолжалась до 1951 года, когда Г.Ф. Александров, возглавлявший «Управление пропаганды и агитации ЦК ВКГТ(б)» (к тому времени оно уже стало называться не «Управлением», а «Отделом»), решил наконец поставить все точки над i.

Было подготовлено РЕШЕНИЕ, согласно которому газета «Культура и жизнь» должна была уже и чисто формально получить новый, более высокий статус. Ну и, разумеется, не только статус, но и вытекающие из этого статуса материальные блага: новое штатное расписание, новые оклады жалованья. В общем, все, что полагается.

Практически вопрос был решен. Под соответствующей бумагой уже стояли подписи всех вышестоящих инстанций, вплоть, кажется, до секретарей ЦК и членов Политбюро. Дело было за малым: надо было только окончательно утвердить это — уже готовое — решение на Секретариате.

Никто не сомневался, что это всего лишь формальность. Но вышло иначе.

Нежданно-негаданно на том заседании Секретариата вдруг оказался Сталин. (Нежданно-негаданно, потому что в то время он уже не часто баловал эти заседания своим присутствием.) И когда все мнения (разумеется, положительные) по обсуждаемому вопросу были уже высказаны и оставалось только проголосовать, он вдруг произнес одну-единственную короткую фразу:

— Газета «Культура и жизнь» свою задачу уже выполнила.

И в тот же миг газета «Культура и жизнь» прекратила свое существование.

Валерий Алексеевич, рассказавший нам эту историю, сам на том Секретариате не присутствовал. Но информацию о том, как это все там происходило, он получил, что называется, из первых рук.

Наутро, придя на работу (а работал он в той самой «Культуре и жизни» в должности ответственного секретаря) и услыхав, что вместо привычного исполнения ежедневных своих обязанностей ему предстоит срочно сдавать дела, он решил, что коллеги его просто разыгрывают. И тут ему все и рассказали. И все недоумения, все вопросы, которые уже готовы были сорваться у него с языка, так и застряли у него в глотке.

Не могу удержаться еще от двух — уже тогда очевидных для меня — примеров безграничности сталинской власти.

С 49-го года во всех центральных газетах печатался «Поток приветствий» — поздравлений вождю по случаю его 70-летия. Сперва это были приветствия от разных солидных учреждений и именитых людей. Но с годами (а поток этот не иссякал чуть ли не до последнего для сталинской жизни) труба становилась все ниже, а дым — пожиже. Пошли в ход какие-то совсем мелкие предприятия, колхозы, детские сады, чуть ли даже не артели каких-то кустарей-инвалидов, и шутники поговаривали, что вот-вот в перечне поздравителей появится контора Остапа Бендера «Рога и копыта» и «Одесская бубличная артель — Московские баранки» Кислярского.

Газетная шапка эта, ставшая уже постоянной рубрикой, с каждым днем все отчетливее обретала характер затянувшегося анекдота. Не могло этого не видеть и не понимать и самое высокое начальство. Но не было в стране человека, который осмелился бы дать команду эту комическую рубрику прекратить. Вот она и тянулась до тех пор, пока однажды он вдруг САМ не скомандовал: «Хватит!»

Ну и, наконец, последний пример.

Одна — всеми нами замеченная тогда — стилистическая несообразность в той самой жуткой передовой статье «Правды» от 13 января 1953 года.

Как сейчас помню: читаю я эту передовую и вдруг замечаю, что после того как все проклятия по адресу «убийц в белых халатах» и их заокеанских хозяев уже сказаны и передовица, в сущности, уже закончена, к ней — довольно искусственно — прилеплен еще один абзац, начинающийся словами: «Все это правильно…»

И далее следует новый текст о зловредных явлениях, которым, в связи со всем случившимся, советские люди должны объявить самую беспощадную войну. Явления эти обозначались словами: «ротозейство» и — «идиотская болезнь беспечность».

Основные положения этой статьи, как я уже говорил, наверняка были набросаны (или продиктованы) Сталиным. Однако вряд ли он собственноручно написал ее всю, целиком, от начала до конца. Писал все-таки кто-то другой (или другие).

В общем, прочитав тот абзац, я (и — опять-таки — не я один, конечно) сразу сообразил, как было дело.

Уже написанную передовую дали на окончательное утверждение Сталину, и, прочитав ее, он начертал под ней нечто вроде резолюции, начинающейся вот этими самыми словами: «Все это правильно…» И ошалевшие от страха редакторы «Правды» пришпандорили эту сталинскую резолюцию к тексту передовой, не посмев вычеркнуть из нее ни одного словечка, ни единой запятой.

Эта моя догадка насчет того, кому принадлежали те слова, сразу же подтвердилась, поскольку на другой же день они обрели значение зловещего клейма, тягчайшего политического обвинения — такого же жуткого, каким в прежние времена были «троцкизм» или «правый уклон». И все авторы передовиц и иных редакционных статей во всех газетах страны, как попки, стали — к месту и не к месту — повторять: «ротозейство», «идиотская болезнь беспечность», подставляя под эти политические ярлыки имена и фамилии несчастных, якобы повинных в этих ужасных грехах.

Нет, мои потроха (печенка, селезенка и проч.) меня не обманули. '

Я был прав, не сомневаясь, что все решает ОН. Что именно к НЕМУ сходятся все нити воплощения в жизнь задуманного и сочиненного ИМ сценария. И казалось бы, узнав, что ОН уже не в силах удержать все эти нити (в том числе и нить, на которой подвешена моя крохотная жизнь) в своих руках, я должен был испытать огромное облегчение. Вся тяжесть, которая меня пригнетала к земле, весь холод, который — при всем моем телесном оптимизме — леденил мою душу при мысли о том, ЧТО надвигается на меня, на всех нас, — все это должно было испариться, исчезнуть, смениться если не ликованием (как у зэков, узнавших, что обозначают загадочные слова «дыхание Чейн-Стокса»), так по крайней мере тем чувством, которое должен испытать человек, узнавший, что смертельная опасность, нависшая над ним, миновала.

Но человек — странное существо.

Как я уже говорил, прочитав свалившееся вдруг на нас всех — как снег на голову — правительственное сообщение о болезни товарища Сталина, я испытал совсем другие чувства.

4

Добравшись в своих воспоминаниях до этого момента, я подумал, что не мешало бы мне, не доверяясь, как я обычно это делаю, только своей памяти, заглянуть в те старые газеты: может быть, какие-то новые мысли придут в голову, а может быть, ярче и подробнее всплывут в памяти и все тогдашние мои ощущения.

И вот — заглянул.

Оказалось, что память меня не подвела. Сообщение в самом деле называлось правительственным. Полный текст его заглавия выглядел так:

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ

о болезни Председателя Совета Министров Союза ССР

и Секретаря Центрального Комитета КПСС

товарища Иосифа Виссарионовича Сталина

А внизу, под текстом «Сообщения», стояли две подписи:

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ

СОВЕТСКОГО СОЮЗА

и:

СОВЕТ МИНИСТРОВ

СОЮЗА ССР

Но не одна под другой, как здесь у меня, а — на одной линии (так сказать, на равных), одна слева, другая — справа. И прочитав их, я, помню, подумал, что, кажется, впервые в жизни не знаю, кто у нас сейчас главнее: ЦК КПСС или Совет Министров. (Эта «проклятая неизвестность» длилась недолго: до тех пор, пока Хрущев, которому предписано было «сосредоточиться на работе в ЦК КПСС», не скинул с поста Предсовмина Маленкова, посадив на это место пустую фишку: Булганина.)