Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория

— Князь наш жив! Я в это верю крепко, и также следует вам! Будем биться до последнего, но его не посрамим! За князя! За Ярослава!

— За князя! — согласно грянула гридь и зазвенела мечами, застучала о щиты. — За Ярослава!!!

С его именем на устах и пойдут они завтра умирать.

Дядька Крут вздохнул. Нынче ему предстояло поговорить еще с княгиней и сказать, что рано-рано на рассвете предстоит ей уплыть из Ладоги на лодке, которую он давно для нее подготовил. Непростой его ждет разговор. Звенислава Вышатовна не согласится, но нужно добром ее уговорить. Не волочь же силой непраздную княгиню...

Он провел ладонью по лицу, еще пуще размазав грязь, и, задрав голову, посмотрел на небо.

«Видит светлый Перун, ЯркО, что смог — я сделал. Простишь ли ты старика, что не сдюжил дом твой оборонить? И княгиню твою не защитил... княжон невесть куда отправил...».

Непросто далось это воеводе. С трудом он признался самому себе, что падет Ладога — не завтра, так через день. Он-то костьми ляжет вместе с гридью, да токмо не поможет это. Возьмет Святополк городище...

— Напрасно кручинишься раньше времени, воевода, — на него ясными глазами смотрела знахарка, вышедшая из клети, где лежали раненые. — Все еще изменится.

— Ты бы тоже уходила завтра, — буркнул он. — Княгине подсобишь, когда ее час настанет.

— Я ей здесь пригожусь, — Зима Ингваровна улыбнулась мягко — словно по лицу его погладила.

— Не могу тебя заставить, — он развел руками и шагнул в сторону, когда знахарка снова позвала его, заставив остановиться.

— Ты серчаешь на меня. Я ведаю, — он слышал в ее голосе сожаление. — Но есть такие долги, воевода, которые ты должен выплатить, как бы горько тебе потом ни было.

— А тебе было горько? — он стоял к ней спиной, повернув в сторону лицо.

— Было, — усмехнулась знахарка. — Вестимо, было. Но иначе я не могла.

— Мир тебе, Зима Ингваровна, — воевода тяжело вздохнул. — Пошто зазря серчать, коли помирать скоро.

— Крут Милонегович... — она окликнула его, а после махнула рукой. Мол, неважно, забудь.

Помедлив, воевода кивнул сам себе и ушел в терем. Говорить с княгиней.

***

На другой день Святополк прорвался за ворота. Защищавшая стену гридь стояла насмерть, но они были уже не в силах сдерживать дружину, что превосходила их по численности, и потому первые святополковские прихвостни хлынули на подворье.

Дядька Крут встречал их вместе с сыном и кметями, и мысль о том, что терем за его спиной — пуст, согревала ему душу. Что ушла водой и княгиня с девочками, и невестка его с внучатами, и даже княжна Рогнеда с князем-мальчишкой, которого пришлось затолкнуть в лодку силой. Лишь княжна Предислава воспротивилась и осталась в тереме — ждать мужа.

«Пусть он меня, наконец, убьет», — так сказала обезумевшая женщина, и у воеводы не хватило сил ее уговорить.

Терем пуст и, коли будет воля Богов, женщины с детьми будут уже далеко, когда Святополк пройдет через все городище. А там, может, и свидятся они когда-нибудь с Ярославом, который, — дядька Крут и тени сомнения не допускал — был жив.

Они отбивались и отбивались, бесконечное число раз занося над головой мечи и рубя врагов. Дядька Крут давно потерял счет времени и счет мертвым, которых он положил вокруг себя. Он не чувствовал ни усталости, ни боли от ран — нет, лишь в голове расплывался туман, да мысли путались. Верно, медленно подкрадывалась к нему смерть.

Потому-то он и помыслил сначала, что звук ему помстился. Ослышался он, и не такое бывает с теми, кто сызнова стоит одной ногой на Калиновом мосту. В пылу смертельной битвы было бы немудрено.

Но потом воевода увидал, что сражавшиеся вокруг него мужчины начали вскидывать головы, прислушиваясь, и уразумел, что еще не окончательно лишился рассудка. Там, за стеной, где-то вдалеке звучал княжий рог.

Рог Ярослава.

Все переменилось в одно мгновение, и обреченная на смерть ладожская дружина воспряла духом. Рог звучал все громче и все ближе, и некоторых из святополковского войска, заслышав его, принялась бросать на землю оружие. Кто-то даже бежал. Верно, наймиты. Им-то теперь умирать ни к чему.

Люди кричали, толкались, налетали друг на друга — застигнутые врасплох, они паниковали. Для других же битва продолжалась, и потому воевода раз за разом принимался поднимать своей меч и разить врагов.

Все они были заляпаны кровью и грязью с ног до головы, все едва держались, из последних сил держались и не падали на землю на колени подле тех, кто уже умер. Тяжело уставшее тело, мир плыл перед глазами, но гридь билась.

До последней капли крови, как они и обещали.

И когда нападавшие схлынули, когда вокруг образовалась чудная тишина, дядька Крут вскинул голову. Он с трудом стоял, и кто-то из кметей побойчее поспешил к нему, чтобы подставить плечо.

— Неужто все закончилось? — прохрипел воевода, и сам не узнал свой голос.

— Князь, князь, князь, — взволнованный, ликующий шепот, перешедший в крик, пронесся по выжившим дружинникам.

Воевода прищурился, стараясь стоять и смотреть прямо. Через снесенные во время сечи ворота верхом въехал Ярослав. Живой. Раненый, с окровавленной старой повязкой, черный от усталости, но живой.

Гридь зашумела, задохнувшись радостным криком. Позабыв об своих ранах, кмети лупили в щиты, звенели мечами, подкидывали в воздух пустые колчаны.

Дядька Крут словно примерз к одному месту. Он и хотел сделать шаг навстречу, да не смог — ноги не шевельнулись. А потом Ярослав среди всей толпы нашел его взглядом, и воевода посмотрел князю прямо в глаза.

— Мы сдюжили, ЯркО, сдюжили... — тихим, свистящим шепотом выдохнул воевода.

Снова закололо сердце, и он дрожащей ладонью нашарил ворот кожаного доспеха, попытался его оттянуть. Покачнувшись, он медленно осел на землю, прямо в руки кметя, который так и стоял подле него.

Перед глазами почему-то возник маленький Ярослав — такой, каким отец привез его как-то дней на подворье да бросил одного противостоять против всего терема. Упрямо закушенная губа, тяжелый взгляд волчонка исподлобья, вечно растрепанный, спутанные волосы, которых давно не касалась материнская рука...

Мальчишка Ярослав, который заглядывал ему в рот, когда дядька Крут стал учить его ратной науке, и всюду ходил за ним следом словно привязанный. Искал защиты и утешения, когда перепадало от отца.

Отрок с жестокими синяками, научившийся бить всякого обидчика.

Выдержавший Посвящение молодой кметь. Когда повязали ему воинский пояс, что лишь мужи носят, сперва поглядел он на пестуна, а лишь потом — на отца.

Ладожский князь подле погребального костра, который сложили для старого князя Мстислава.

Все это промелькнуло перед глазами дядьки Крута буквально за считанный миг. А потом он снова увидал маленького Ярослава — брошенного кутенка на огромном подворье. Увидал и улыбнулся, и закрыл глаза.

Давно выросший Ярослав, князь в своем вправе, стремглав соскочил с жеребца и бросился к воеводе, крича на ходу, чтобы кликнули знахарку. С другой стороны подворья к отцу изо всех сил хромал израненный Будимир.

Но дядька Крут этого уже не видел.

— Мы сдюжили, — сказал он своему князю, которого дождался.

И умер.

Девка в тереме X

Раньше Звенислава мыслила, что у нее сердце разорвется, коли придется бежать из терема. В последнюю седмицу дядька Крут если и говорил о чем, так токмо об этом. Мол, осаду княжича они не выдержат. Коли не поспеет на подмогу Ярослав, потребно им будет уйти. Поначалу она отмахивалась. Что воевода тревожиться любил да бурчать — это всякий ведал. Мыслила, говорил он не всерьёз. Так, больше для острастки. Чтоб они в тереме послушно сидели да на подворье носа не казали.

Но даже самые толстые бревна и плотно закрытые двери не могли заглушить крики и стоны, что просачивались снаружи. И никакие строгие запреты батюшки да мужа не могли помешать невестке дядьки Крута, ясноглазой Нежане, подглядывать в узенькие щелочки за тем, что на подворье творилось. Да и Рогнеду силой никто бы не удержал.