Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория

А вот плодородную землю гаденыш поджигал исправно. Коли выстоят они нынче, будет будущая зима голодной. Некому было сохой вспахивать землю, некому было боронить. А где начали мужики, там Святополк обратил все их старания в пепел. Несложно было уразуметь, что тот намеревался с Ладогой сделать. Уж всяко не мирно править. Но дядька Крут нипочем ему не позволит.

А ведь была нынче самая пора, месяц Березозол. Как раз подсохло все после затяжной, снежной земли, ветер обмел землю, начала та в ладони рассыпаться да крошиться, а не слипаться плотным комком. В иные зимы в такое время и выходили мужики в поле с сохой...

Не посеют они пшеницу да овес, не вырастят овес с ячменем. Не взойдет лен, не из чего будет девкам ткать да прясть...

— Батя, — второй раз позвал его Будимир. — Довольно глядеть, уж солнце село.

Отца он нашел на частоколе, куда по обыкновению воевода захаживал в последнее время. Порой проверял, надежно ли укрепляют стены, а порой смотрел вдаль, замерев на одном месте. Все ждал от князя вестей.

Воевода обернулся к нему. Как же добры были к нему Боги, когда одарили таким сыном. Коли б не Будимир, пришлось бы ему совсем туго. А вдвоем, вроде, полегче было.

— Что глядишь так? — его здоровый, как медведь, сын широко улыбнулся. — Али не признал, бать?

— Обалдуй, — воевода укоризненно покачал головой. — Гляжу вот и думаю, в кого ты такой дурной уродился.

— Вестимо, в кого. Матушка сказывала, что в тебя!

Будимир рассмеялся громоподобным смехом и с ленцой увернулся от отцовской затрещины. Всяко повеселее стало в тереме, когда приехал он на Ладогу со своим небольшим отрядом.

Они спустились вниз, на подворье. Солнце и впрямь уже село, и на сегодня дневная работа была окончена. Уже несколько седмиц кряду каждый, кто мог, подсоблял со всевозможными вещами, потребными для защиты крепости.

Они укрепили ворота, натаскали на стены тяжеленных валунов из ближайшего леса, перед земляным валом наспех сколотили засеку — заострили ветки деревьев, переплели их друг с другом, крепко перевязали веревками да выставили заграждением в сторону, с которой ждали прихода Святополка.

Немало труда потребовалось, чтобы соорудить вокруг стен укрепление из поваленных деревьев да бревен. Но дядька Крут не щадил ни себя, ни других. И каждый, кто, не покладая рук, валил, строгал, перевязывал, таскал, стирал руки до кровавых мозолей, ведал, для чего это делает.

Стояло за ладожскими стенами целое городище, в которое каждый день стекались ручейком люди, искавшие защиты.

И никто не оборонит их, кроме них самих. Коли падут стены, коли войдет Святополк за ворота, быть беде. Потому и не роптали уставшие сверх меры мужи. Потому раз за разом вскидывали топорики и взваливали на свои плечи здоровенные бревна да ветки, потому и тащили их упорно вперед, обливаясь потом и шатаясь под их тяжестью.

Все таскали. И воевода, и сын его, и старшие гридни, оставшиеся в тереме, и молоденький князь Желан Некрасович.

И женщины без дела не сидели: отложив в сторону привычное рукоделие, плели да вязали они веревки и узлы, выстругивали ножичками колышки с заостренными наконечниками, заготавливали оперение для стрел, впрок пекли тонкие сухие лепешки — не чета привычным, родным караваям да пирогам, но огромное подспорье во время осады.

Воевода с сыном вошли в терем.

Потихоньку с того дня, как на Ладогу приехал Будимир, дядька Крут все чаще да чаще в тереме задерживался, о родной избе позабыв. Впрочем, Любава Судиславна с младшей дочкой тоже в горницах у княгини засиживалась, чтобы одну ее не оставлять — сперва по просьбе мужа, а после уж привыкла, привязалась к государыне.

А когда Будимир привез с собой покинутую мужем и всеми позабытую княжну Предиславу с дочерями, дядька Крут порешил, что надобно и за ней приглядывать. Мало ли что глупой бабе в голове взбредет. Сам-то он помнил, что, повстречавшись с ней в Белоозере, подумал сперва, что княжна головой болеет. Помутился у нее слегка разом после всех горестей, на нее свалившихся.

Знамо дело, воевода тревожился, как такую в тереме оставлять, подле княгини-то.

А там в горницах и невестка с внучатами стала засиживаться, мужа дожидаясь... Так незаметно и стал дядька Крут в тереме ночевать. Все ему спокойнее было. Звенислава Вышатовна присмотрена, у него на глазах постоянно.

Вот бы еще слушалась его, как родного батюшку, своенравная княгиня! Работой поменьше бы себя трудила, почаще бы в горницах оставалась, а не ходила бы по подворью...

Уж всякий видел, что непраздна княгиня. Но нет, не желала она себя беречь и спокойно на постели сидеть не желала.

— Я тоже буду, — сказала ему Звенислава Вышатовна, когда увидела, за какое занятие воевода засадил чернавок: плели они грубые веревка, чтобы бревна связывать.

Сказала и уселась подле девок. А там к ней и жена его подтянулась, и дочка, и невестка... и даже княжна Рогнеда нос из горницы высунула, самой последней за работу принялась, но отлынивать не смела.

Княгине-то хорошо, размышлял дядька Крут, горячась. Ей-то ничего не сделается. А вот ему князь, коли жив, голову открутит, когда про такие непотребства прознает. Сил не хватало глядеть, как Звенислава Вышатовна по двору шастала. Уже и землю под ногами скоро видеть не сможет из-за чрева тяжелого, а все туда ж!

А успокоила его, стыд сказать, знахарка! Сызнова Зима Ингваровна слово молвила, а он с первого разочка поверил.

— Не печалься, воевода, — сказала она, увидав в один из дней, как разошелся он на подворье, когда не смог княгиню усовестить и в терем вернуть. — Девочка хорошо носит. Ничего дитяти не сделается.

Для острастки он, вестимо, сразу бурчать не перестал. Но в глубине души успокоился в тот же миг, когда поглядел в холодные, голубые глаза Зимы Ингваровны. И как же он раньше не замечал сходства промеж нее да братом с сестрою...

Как прошел слух про Святополка, знахарка на подворье стала чаще объявляться. Тоже к осаде готовилась, на свой лад. Горшочки перебирала, травы сухие, старые рубахи на повязки распарывала. И все вздыхала, что в этот Березозол не удастся ей в лесу нужных трав набрать, чтобы потом насушить.

В тот день, как повелось, вечеряли все вместе в тереме. Вроде бы и стоял почти на пороге грозный враг, и нависали над Ладогой тяжелые, темные тучи, а воевода порой забывался да радовался, глядя на внуков, которые княжон смешили.

Детей в эти дни и не ругал никто особо, всем не до того было. Одна лишь тетка Бережена по-прежнему им что-то выговаривала, да и та уже в четверть прежней силы. Что тут скажешь, коли обе княжны вместе с матушкой то веревки сматывали, то кожаные ремешки вязали, то подсобляли женщинам, которые снедь мужикам, в лесу занятым, носили.

— Дедо, а я тоже хочу как батька сражаться! — уже под конец трапезы, когда детям принесли сладенького киселя, старший внучок позвал воеводу через весь стол. — Возьми меня к себе в дружину!

И мальчишка захлопал глазенками, с мольбой глядя на деда.

— А то батька не дозволяет! Но ты же в роду старший! Возьми! — продолжил клянчить бесстрашный Вячко.

— Ах ты пащенок, — почти умильно произнес Будимир.

От затрещины для сынка его удерживало лишь то, что сидели дети далековато.

— У меня для тебя поважнее дело есть, — дядька Крут заговорщицки подмигнул мальчишке, который с опаской косился нынче на отца.

А воеводе-то что, внуки — не дети. Он свое отвоспитывал, теперь и побаловать может. Пущай Будимир воспитывает.

— Так вот, — продолжил он, дождавшись, пока Вячко снова повернется к деду и уставится на него своими темными глазенками. — Тебе надлежит мамку охранять. И брата молодшего. И важнее этого — дела нет!

Тотчас возгордившись, Вячко важно выпятил вперед грудь и расправил плечи. Правда, под пристальным взглядом отца сник и уткнулся в чарку с киселем. Зато младший братишка глядел на него восторженно, взаправду как на славного витязя, а Яромирка, застенчиво улыбаясь, подвинула к нему свой кусок сладкого пирога.