Черный человек - Василий Головачев

Женщина лежала на кровати, опираясь на высокие подушки, и безучастно смотрела в окно. Губы ее шевелились, будто она разговаривала сама с собой. Бледные щеки, синева под глазами, заострившийся нос говорили сами за себя. Мальгин остановился на пороге, потрясенный той переменой, которая произошла с его бывшей веселой и решительной женой. Может быть, поэтому его гипервидение дало на этот раз осечку, а эмоциональная интуиция не сработала, и он не смог определить состояние Купавы и прочитать ее мысли.

Она повернула голову, некоторое время смотрела на посетителя с прежним безучастным видом, потом в глубине глаз разгорелся огонек, брови поднялись, сломав трагический треугольник, но губы прошептали не те слова, которые ждал Клим:

– Снова ты. Зачем пришел на этот раз?

– Пава, – с дрожью в голосе сказал Мальгин, подходя к ней. – Это правда?

Брови Купавы снова изогнулись в недоумении, потом она поняла, усмехнулась.

– Странный вопрос. Разве ты не веришь врачам?

Кровь ударила в голову, запылали щеки, и прошло какое-то время, прежде чем Мальгин справился с собой. Купава смотрела на него с любопытством, чуть оживилась.

– Надо же! Каменный Мальгин краснеет! Неужто произошло чудо, и ты обрел человеческие качества?

Клим полностью овладел чувствами, утвердительно кивнул.

– Времена меняются, и мы меняемся с ними. Древняя формула права. Зачем ты это сделала? Я же предупреждал, что твое новое увлечение может плохо кончиться, а твои друзья не… – Он не договорил.

Лицо Купавы стало злым.

– Не говори ничего о моих друзьях, – тихо выговорила она, закусила губу, побледнев.

Медкомбайн в углу отреагировал на это звоночком и вспыхнувшим алым квадратом. Киб тотчас же ожил, подскочил к кровати, схватил что-то золотое и прозрачное с подставки по другую сторону, просеменил к стойке комбайна и вернулся со стаканом молочно-белой пенящейся жидкости. Купава выпила напиток, щеки ее порозовели.

Мальгин взял из ее руки стакан, повертел в пальцах, внимательно разглядывая.

Стакан, после того как его содержимое было выпито, вообще не напоминал сосуд: Клим держал в руках, почти не ощущая этого, золотистый узор из прожилок, похожий на морозный рисунок на оконном стекле, но стекла-то как раз и не было! Рука ощущала прикосновение, но материал этого стакана был ни холодным, ни горячим, ни твердым, ни мягким.

Мальгин прошел сквозь стену в туалетную комнату, наполнил стакан водой и хмыкнул: клубок светящихся золотых нитей превратился в сосуд, вода из него не выливалась, хотя стенок по-прежнему не было видно. Залпом выпив воду, хирург вернулся в палату. Купава покачала головой, ощутив перемену в душе Мальгина, вздрогнула, когда он заговорил:

– Дан все-таки был у тебя. Этот «стакан», сфера с «галактиками» внутри, исчезающий «голыш»…

– Да, был! – с вызовом ответила Купава. – Ну и что?

Мальгин пожал плечами. Способность чувствовать пси-сферу и биоауру собеседника вернулась к нему.

– Ничего. Он мне нужен, я ищу его. И найду. – Клим поднял твердый взгляд. – Почему ты скрыла от меня, что Дарья… в приюте?

Купава открыла рот, закрыла, испуг отразился в ее потемневших глазах. Она не сразу нашлась, что ответить.

– Зачем тебе дочь? – наконец сказала она горько. – Разве мало у тебя своих забот, мужских? Уходи. И не приходи больше. Мы идем по разным дорогам, и ты это знаешь. Не мучайся раскаянием и прочей сентиментальной ерундой, это тебя не красит, да и не любит никто слабых и нерешительных, твоя Карой тоже.

Мальгин вздрогнул – не от слов Купавы, от волны ее чувств, обрушившейся на его загудевшую голову. Эта волна несла отчаяние, невыразимую горечь и тоску, бессилие, безнадежность, злость, гнев, усталость, презрение и желание умереть, но в ней не было главного – любви и ожидания. Впрочем, ненависти тоже не было. Душа Купавы кипела, и дымилась, и задыхалась в дыму, и никто помочь ей не мог, ни в прошлом, ни в будущем, в том числе и Мальгин, но он этого не понял. Он был оглушен и обескуражен, к тому же сработала ложная гордость, подруга эгоизма, и Мальгин не стал разбираться в хаосе эмоций Купавы и не смог поэтому выяснить причин ее отчаяния.

– Выздоравливай, – сказал он глухо. – Я приду завтра. В каком приюте находится дочь?

– «Звезда», возле памятника партизанам[107]. И лучше бы ты не приходил завтра, моим друзьям, – усмешка скользнула по ее губам, – новым друзьям, это не понравится, что вполне может отразиться на твоем здоровье.

Мальгин задержал дыхание, передавая женщине образ открывающего пасть тигра, и по ее расширившимся зрачкам понял, что ему это удалось. Улыбнулся.

– Лучше бы им со мной не встречаться, Пава. Хотя я и исповедую ахимсу[108], но в определенных обстоятельствах могу не сдержаться. До встречи.

Купава не ответила, глядя на него с ужасом, причины которого Клим также разобрать не сумел, а скорее не захотел. Выходя из палаты, он столкнулся с широкоплечим загорелым парнем в рубашке-шнуровке и джинсах. Парень посторонился, вежливо извинившись, подождал, пока Мальгин выйдет, и зашел в палату. Лицо у него было открытое и дружелюбное, с веселыми и умными глазами, и на приятеля Купавы из компании Гзаронваля он походил мало.

Через четверть часа Клим входил в здание детского учебно-воспитательного приюта для «непонимашек», но пробыл там всего три минуты, узнав, что дочь Купавы Дарью забрал некто по имени Макар Мальгин. Хирург остолбенел, и дежурному информатору приюта пришлось повторить фразу:

– Вчера ее забрал Макар Мальгин, дед Дарьи.

Клим вышел из здания, выстроенного почему-то в стиле китайской фанзы, и побрел к стоянке такси, не поблагодарив дежурного (инк проводил его сочувственным взглядом), вдруг сообразив, что в момент разговора с отцом Дарья была уже у него. И старик ничего не сказал! Неужели затаил обиду? Или невзлюбил за что-то. За какие грехи?

Хирург посадил такси так, чтобы его не было видно из дома, и прокрался к веранде, «обнимая» сферой гиперохвата весь объем дома и пропуская его через голову. Оба – и отец и Дарья – были дома. Старик возился в саду, обрезая ветви плодовых деревьев, а Дарена лежала в люльке на силовых подвесках, которая висела возле малинника, и забавлялась тем, что тянула из манипуляторов киб-няньки замысловатые яркие игрушки-надувашки. Она первая отреагировала на появление хирурга, хотя он еще не вышел из-за кустов: притихла, повернула голову в его сторону и издала короткий звук, похожий на возглас «ну?».

Мальгин ощутил ток теплого, пахнущего топленым молоком, свежим хлебом, фруктами и свежестью удивления – на пси-уровне – и обомлел! Не было сомнений: его дочь родилась интрасенсом и спрашивала на языке инстинктов, подсознательно, еще не понимая дара, но уже владея им: спрашивала, кто пришел – добрый или равнодушный, чужой или свой?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});